Новогодняя история

Новогодняя история
Владимир Александрович Сединкин

Одиночество в большом городе, ветеран, мать-одиночка, когда вроде всё решено, на краю крыши, новогодняя ночь и счастливый финал

Владимир Сединкин

Новогодняя история

Новогодняя история

Погода именно такая, какую я всегда любил. Морозно, но не сильно холодно, и снег пушистыми хлопьями накрывает всю грязь и мерзость, разбросанную людьми по земле. Конечно, это всего лишь видимость, но всё же.

Как-то глупо я прожил жизнь. Вроде никого не подвёл, не предал, а вспомнить нечего. Вот буквально нечего: родился, учился, в армии служил. Всё как у всех. Разве что потом долго искал своё место в жизни, да так и не нашёл. Бывает. Впрочем, не страшно, наверное, не всем оно дано, ЭТО МЕСТО.

Вот стою я сейчас на краю крыши прекрасного многоэтажного дома послевоенной постройки и собираюсь сделать шаг вперёд. Можно сказать, уже почти сделал, ведь кончики моих остроносых туфель зависли над пустотой. Глупость? Конечно, глупость, но не могу я по-другому. Устал. Измучился биться как рыба об лёд – без надежды и результата. С самого малолетства я был способен на поступок. Иногда необъяснимый, безумный, но поступок. Именно такой сейчас я намерен совершить.

Детство моё ничем не отличалось от «прекрасной поры» моих приятелей и знакомых: любимые родители, хорошее воспитание. Разве, что друзей у меня было не особо много, правильнее даже сказать мало. Рос я мальчиком умным, добрым и отзывчивым. Таких у нас не жалуют, и вскоре я стал объектом шуток и насмешек. Нет, меня не пинали и не «вытирали об меня ноги». С «физкультурой» у меня всегда был порядок и это многих школьных лоботрясов держало в узде. Однако, моё нежелание отвечать ударом на удар становилось всё заметнее. Однажды дело дошло до настоящей драки. Психанув, я выплеснул наружу всю злость, накопившуюся внутри меня за эти годы. Какие-либо поползновения в мою сторону резко прекратились, правда, друзей стало ещё меньше. То ли от меня не ожидали такой бурной реакции, то ли впечатлённые ею, стали опасаться. Но я не отчаивался, ведь к одиночеству привык. После того случая стал замечать за собой некоторую безумность. Теперь я мог прыгнуть с высоты, не боясь переломать себе ноги, или залезть по лесам строящейся многоэтажки на крышу. Но не так, как это делали мои сверстники. Не ради бравады. Всё это я делал втихаря. Только для себя. Зачем? Мне нечего ответить на этот вопрос.