Дежурный милиционер, пожилой старший лейтенант, посмотрев на нас, покачал головой и сказал:
– Может, посидите здесь, посмотрите телевизор?
Мы отказались и пошли выполнять свой долг, который ждал нас на втором этаже Дома культуры КИП. Культуру, может, там и можно было бы найти, но только не в дискотечные дни. Когда мы, три богатыря, зашли в битком забитый зал, толпа с огненнокрасными от водки лицами угрюмо уставилась на нас. Мы на них. Я залез в карман брюк и потрогал тигровый глаз. Если талисман и в самом деле талисман, самое время ему это доказать. Только мы вступили на эту арену, как с правой стороны, если от двери, прилетел дикий крик. Даже не знаю, что должно произойти, чтобы так кричать. Может, увидеть поезд, мчащийся прямо на тебя, может, палец дубовой дверью прищемить. Мы посмотрели друг на друга и пошли в сторону воплей. Возле стены, вдоль которой стояли стулья, качалась вдрабадан пьяная девица и зверским криком подбадривала своего дружка. Дружок растекся возле стульев и никак не хотел собраться в кучу. Вернее, не мог, хотеть-то он хотел. Дергался, извивался, но, к огорчению своей подружки, на ножки не вставал.
– В следующий раз, если я сюда попаду, приду таким же, – сказал Мирнов. Под косыми взглядами мы обошли танцпол и остановились возле двух девиц, вцепившихся друг дружке в волосы. Мешать мы им не собирались, упаси Бог, просто посмотрели женский рестлинг с первого ряда. Битва, правда, оказалась просто разогревом перед другим, более статусным боем. Два крепких с виду парня подошли к сцепившимся подружкам и, хоть и с трудом, но растащили их, хотя мне казалось, что для этого потребуются два трактора. Освободив подружек, парни принялись месить друг друга с таким энтузиазмом, что дискотеку пришлось приостановить. Это для начала. А потом мы увидели, что такие схватки у них поставлены на поток и бойцы только ждут своей очереди. И перестали обращать на них внимание. Несколько раз выяснить, кто тут самый широкий, предлагали и нам, но как-то обошлось. Нет, мы точно были не робкого десятка. Бывало, дрались и поодиночке, и командой. Андрей Германсон, помню, вообще был опытный поединщик. Мы часто выставляли его на бой с чужаками, особенно нерусскими, и Андрей обычно выходил победителем. Так что нельзя сказать, что мы дрожали как осиновые листки, но два часа провести в таком напряжении – удовольствие среднее. Ребятки хотя бы подкреплялись водкой…
– Талисман работает, ребята, – объявил я, когда после дежурства мы вернулись в общагу живые и невредимые. Ребята спорить не стали.
Рассказал об этом испытании Лене, когда она появилась в общаге. Лена внимательно выслушала, тщательно осмотрела камень и пожала плечами:
– Тигровый глаз – просто красивый камешек, даже его лечебные свойства ничем не подтверждены, – заявила она. – Выдумал себе талисман…
– Такой вот я выдумщик, – я отобрал у нее свой талисман и спрятал его в карман.
…Шла обычная студенческая жизнь. Мы посещали лекции – не те, которые нам нравились (нам никакие не нравились), а на которых препод проверял явку. Удирали с них при первой возможности, ходили на семинары, с которых не очень-то удерешь. С удовольствием заходили только на спорткафедру, там можно было поиграть в настольный теннис. Мы с Андреем Германсоном числились в лыжной группе, о чем я узнал уже ближе к концу первого курса. Мы с ним ни разу там не были, поскольку играли в шахматы за институт и считали себя важными птицами, потому что шахматистов было сравнительно мало. Сравнительно с легкоатлетами, которыми институт кишел. Кроме них, институт славился женской баскетбольной командой, которая одно время даже играла в общесоюзной лиге. А шахматами институт не славился, и мы тихо возились в своей песочнице, выигрывали первенство среди ВУЗов города, но дальше города не высовывались, поэтому общественность о нас даже не знала. Наш институтский шахматный коуч и по совместительству главный лыжник Николай Александрович Гущин никаких сборов с нами не проводил, никогда за нас преподов не просил. «Завалили экзамен? Ну, что ж, учите лучше», – было его кредо по отношению к нам. Думаю, он был прав… Да, кстати о лыжах. В одно прекрасное мартовское утро Гущин, увидав нас с Германсоном у теннисного стола, попросил нас, когда устанем, зайти к нему. Устать мы не успели, нужно было топать на пару, но все равно зашли. Николай Александрович потер свой сизый нос и грустно сказал:
– Все ребята, кончилась ваша лафа.
Мы вопросительно уставились на него. У нас, оказывается, была какая-то лафа.
– Я увольняюсь, – пояснил наш тренер, – ухожу в строительный. Вас с собой не зову. Поэтому теперь лучше ходите на занятия по физвоспитанию, – он печально усмехнулся, а мы, конечно, расстроились.
В этом смысле, да, с его уходом мы опять как простые студенты должны включать в свое расписание занятия по физо. Раньше, когда все шли на спорткафедру бегать, прыгать и сваливаться с брусьев, я искал себе партнера по теннису, а если не находил, просто гулял. Это если после физо еще были другие занятия, а если их не было, просто уходил.
– А шахматы кто будет курировать? – спросил я.
– Колесников, завкафедрой, – подумав, ответил Николай Александрович. – На него не рассчитывайте. Шахматы тут вымрут, как трицератопсы. Он на них смотрит, как папуасы на ночной горшок. Слона называет офицером, а ладью турой.
Почти так и было. О том, что нам с кем-то надо было играть, бывало, узнавали на следующий день после несостоявшегося матча. А освободить студента от занятий, чтобы он смог вдумчиво подготовиться к шахматной партии, – об этом и речи не было. Но это бы еще ничего. Хуже, что пришлось теперь ходить на занятия по физвоспитанию и, что совсем плохо, пришлось ходить на лыжах. А с лыжами я никогда не дружил. Просто пробежать ногами – пробегу не хуже других, но если на лыжах – приползу последним. На следующий день после старта. Особенно запомнился мне эпизод с зачетом по лыжному спорту. Или это был не зачет, а что-то вроде контрольного занятия. Надо было пробежать вокруг озера, что было (и есть) в местечке Курьяново, это пара остановок от института. Трасса там была длиной что-то около трех километров. Побежали все сразу, и парни, и девчонки, понемногу вытягиваясь в одну линию на лыжне. Бежали все кучно, только вокруг меня никого не было, потому что вокруг меня была вьюга. Это я так энергично, как байдарочник на горной речке, работал палками. Если я начинал махать ими медленнее, начинал катиться назад. Я мог бы махать палками еще сильнее, но тогда в радиусе пяти метров поднимался такой буран, что я терял из виду лыжню. В общем, дистанцию я прошел предпоследним, когда группа уже собиралась уходить, посчитав, что я улизнул с трассы. Отдышавшись, я гордо сообщил преподу, что я не есть последний, что позади меня кто-то крался. Препод сначала не поверил, но, пересчитав группу, согласился подождать еще. Последним, копируя поступь шагающего экскаватора, финишировал Бахтыбек Умаров, который увидел столько снега только здесь, в Иванове. Нет, в Киргизии, откуда он приехал учиться, рассказывал Бах (Витька немного сократил его имя, и оно зазвучало), снег тоже бывает, особенно в горах, но лыжи в домашний обиход все-таки не входят…
…Следующий эпизод с участием моего талисмана был уже с летнюю сессию. Дело в том, что оба Андрея, Германсон и Мирнов, были страстными преферансистами. Вернее, Андрей Германсон был просто преферансистом, не страстным. А вот Андрей Мирнов – тот да, тот был фанат преферанса. Мог играть и день и ночь без перерыва на сон и обед. Но, кроме фанатизма, Андрей обладал еще и талантом. Ведь известно, что преферанс, хоть и является карточной игрой на деньги, но отличается от игры в дурака тем, что результат в большей степени зависит от умения, а не везения. У Мирнова было все – и везение, и умение. Он вообще был очень умным парнем. Ярче всего это проявлялось в учебе. Не сказать, чтобы он сильно корпел над учебниками или задерживался в учебных аудиториях дольше других ребят, но на занятиях и, что еще важнее, на экзаменах всегда мог найти решение в тех ситуациях, когда нужно было заставить работать не только мозги, но и подключать интуицию. Голова у него была светлая, что для успеха в преферансе условие абсолютно необходимое. И все бы ничего: играете в преферанс, ну и играйте на здоровье. Но преферанс – это игра на деньги… Хотя, говорят, играют и на интерес, но вяло…
А в те времена любая игра, где звенела монета или шуршали банкноты, государством всячески преследовалась. Но любителей преферанса это не останавливало, тем более что выигрыши-проигрыши наших студентов-преферансистов исчислялись всего лишь рублями, реже десятками рублей. Это не тысячные ставки, которые, как мы слышали, делали профессиональные игроки, поэтому особой охоты за преферансистами у нас не было. Кроме одного случая. Обычно ребята, страдающие преферансом, собирались в чьей-то комнате общаги вечером и расписывали пулю, или как там у них называется партия, всю ночь до утра. Чаще всего по пятницам, если не планировали в субботу осчастливливать институт своим посещением, или по субботам, чтобы отоспаться в воскресенье утром, когда в общаге еще была относительная тишина. Играли и в другие дни, если преферансный зуд становился нестерпимым, правда, это было, скорее, исключение. Но иногда, когда обстановка позволяла, слет четверки преферансистов происходил у кого-то на квартире из числа ребят, живших в городе. Этот вариант был для студентов, конечно, предпочтительней. По квартире не шлялись дежурные преподаватели, деканат и общажный студсовет и не заглядывали им в карты. Можно было перекусить чем-нибудь домашним и запить свежим чаем или кофе. Можно было даже разговаривать своим голосом, а не хриплым шепотом. Время от времени Андрей Мирнов проводил свои ночи на одной из таких квартир. Германсон преферанс хоть и уважал, но за пределами общаги, кажется, не выступал. И вот в одну из ночных посиделок пулю расписывали в квартире студента нашего института по фамилии Борисов, и Андрею Мирнову повезло ощипать хлебосольного хозяина квартиры рублей на 50. Приличные, надо сказать, деньги в то время. У нас вахтерши в общаге получали по 60 рублей в месяц, да и не только вахтерши. Но, с другой стороны, если ты проигрываешь такие деньги, значит, они у тебя есть. Как бы то ни было, Андрюха за вечер разбогател на полста рублей и в гармонии с собой и всем белым светом вернулся в общагу. Остальные преферансисты тоже разбежались, только бедолаге хозяину пойти было некуда. И не на что. От этого, или по какой другой причине ему стало грустно, и он решил поделиться своим горем с папой. А папа у нас был не просто папа, а партийный чиновник областного уровня. И даже был знаком с ректором института. Утерев горькие слезы сынули, папа снимает трубку телефона и звонит ректору. Мол, распустил ты брат-ректор своих студентов до крайности. И живут они у тебя не на стипендию, а на нетрудовые доходы, полученные в азартных играх. Того и гляди скоро против советской власти пойдут. Запиши фамилию – Мирнов. Ректор встрепенулся и приказал по фамилии Мирнов подобрать факультет, в котором он обретается. Быстро вычислили, что преступник учится на ПТЭФ. Декан нашего факультета тоже встрепенулся, прилетел к ректору, и стали они думать, как Андрея извести. Вряд ли долго думали, потому что ежу понятно, что от студента проще всего избавиться, завалив его на сессии. Только вот от сессии остался один небольшой кусочек в виде последнего экзамена. У Мирнова это была инженерная графика.
– Инженерная графика? – уточнил ректор. – Прелестно! Вызовите ко мне Коновалова.
И сидят с деканом, радостно потирают руки. Теперь пару слов про Коновалова. Еще недавно этот самый Коновалов был доцентом кафедры конструирования и графики, парторгом той же кафедры и в целом был преуспевающим и перспективным членом профессорско-преподавательского состава института. Говорили, что и докторская диссертация у него уже лежит в столе, ждет сигнала. И тут все в одночасье переворачивается. Попадает Коновалов в вытрезвитель – было тогда такое учреждение для подобранных на улицах города пьяных граждан. Милиция подбирала и свозила туда. Там пьяницу принимала такая же милиция и размещала на ночлег в прохладном помещении казарменного типа. Утром будили и, приняв от постояльцев 5 рублей за услуги, отпускали. И все бы оно ничего, да вслед, по месту работы или учебы, пользователю услугами вытрезвителя шло письмо, уведомляющее руководство учреждения, предприятия или учебного заведения, что в их ряды затесался человек, сверх меры потребляющий алкоголь. Для принятия мер. И меры принимались, быстрые и жесткие. Помню двух или трех ребят, попавших в вытрезвитель, и это было их последнее приключение в качестве студентов. Так вот, попадает наш Коновалов в вытрезвитель. Как он туда попал, точно никто не знал. Говорили, что его забрали из ресторана, где он что-то там отмечал и по такому случаю набил кому-то морду. Эта версия слабо вяжется с реалиями. Ну, во-первых, сорокалетний Коновалов был довольно хилого сложения, его физические упражнения сводились к ходьбе по лестнице с первого этажа Б-корпуса на третий и обратно два раза в день, поэтому не очень верилось, что такой Тайсон мог кого-то побить. Если, конечно, в другом углу ринга не был боец еще более хлипкий. А во-вторых, менты в случае драки везли клиентов не в вытрезвитель, а в отдел. Так что битье морд в ресторане в качестве причины появления Коновалова в вытрезвителе можно исключить. Слышал я и другую версию, которая больше похожа на правду. После ресторана Коновалов вместо того, чтобы взять такси и спокойно приехать домой, пошел пешком. Решил освежиться. На холодке, а было это в начале апреля, его слегка развезло, что привлекло внимание проезжавшего экипажа машины патрульно-постовой службы. А эти ребята мимо прилично одетого человека даже с небольшими признаками опьянения (бомжа они бы даже не заметили) никогда не проезжали. Вот он и загремел туда. После этого карьера Коновалова поступательное движение приостановила. Уволить его не уволили, но парторгом человек, побывавший в вытрезвителе, быть не мог. Из доцентов кафедры его перевели в простые преподаватели и предупредили: один неверный шаг – чихнул не вовремя или, не дай Бог, возразил начальству – и все, ты свободен, как весенний ветер. Коновалову поставили задачу завалить Андрюху на последнем экзамене по инженерной графике, назначить ему пересдачу в последний официальный день сессии и завалить повторно. «Все понял?».
Коновалов щелкнул каблуками и сказал, что сделает.
– Только никому ни слова! – наверняка строго сказал ректор.
– Понимаю, – наверняка ответил Коновалов и в обстановке строжайшей секретности пошел готовить завал Мирнову. Они думали, что про это дело знают только они трое, ректор, декан и Коновалов. Наивные, как белки на фабрике меховых изделий. В ту минуту, когда Коновалов еще только получал инструкции от ректора, весь институт уже знал, что на Мирнова готовится охота. А к вечеру этого дня весь полумиллионный город уже обсуждал эту историю в деталях. Наша пятая комната тоже обсудила эту историю в деталях и решила, что, конечно, на экзамене завалить можно и нобелевского лауреата в той области, по которой принимается экзамен, но облегчать задачу Коновалову не будем и подготовим Мирнова, насколько возможно лучше. Чертил Андрей достаточно хорошо, поэтому больше натаскивали его по теории. Ну и перед уходом я вручил Андрею тигровый глаз. На экзамен пришел декан факультета Валерий Константинович Пыжов собственной персоной и сидел там, пока Мирнов отвечал свой билет. 13-я группа, в которой учился Андрей, открытым голосованием решила запустить его на экзамен первым, чтобы в аудитории было как можно больше свидетелей вероятной расправы. Будь он последним, как любят сдавать экзамен некоторые расчетливые студенты, шансов у него совсем бы не было. А так – общественность наблюдает все-таки… Андрей взял билет и заявил, обращаясь куда-то между преподом и деканом (поди знай, кто тут теперь главный), что готов отвечать без подготовки.
– А чертеж? – ядовито спросил Коновалов.
– Начерчу при вас, – ответил Мирнов.
Студенты, сидевшие в аудитории (зашла пятерка, а потом один вышел – другой зашел) отложили свои поделки и напрягли уши. Декан кивнул, и Андрей уселся на стул рядом с Коноваловым. Быстро начертил свой чертеж, без запинки отбарабанил теорию и скромно уставился на препода. Препод кисло улыбнулся и принялся заваливать Андрея дополнительными вопросами. И не просто вопросами, а загадками, ребусами и шарадами. Времени на подумать не давал, ответы Андрея прерывал и всячески старался его запутать. Но Андрей, умница, отвечал на все вопросы, даже на те, которые выходили за рамки курса. Полчаса Коновалов играл с Андреем в КВН, пока не выдохся. Двойку ставить было нельзя. Препод с тревогой посмотрел на декана, тот на препода. С минуту, говорят, длилась немая сцена, потом декан пожал плечами и сказал:
– Решать вам, но очевидно, что студент предмет знает.
– Удовлетворительно, – объявил Коновалов, обрадованный тем, что теперь невыполнение задачи ректора он сможет свалить на декана.
– А плюс один бал за ответ без подготовки? – нахально спросил Андрей. Установилась такая тишина, что, пролетай тут моль, народ слышал бы хлопанье ее крыльев. Коновалов побагровел и вписал в Андрюхину зачетку «хорошо».
– Говорят, вы в преферанс хорошо играете, – сказал Коновалов, протягивая Андрею зачетку.
Андрей спрятал зачетку в карман кожаного пиджака, поправил галстук и пошел к двери.
– За это в вытрезвитель не попадают, – сказал он у двери и вышел. Аудитория и вся группа, прильнувшая чебурашьими ушами к двери с другой стороны, грохнула от смеха. Ухмыльнулся даже декан. А Коновалов вскочил и в ярости бросился за Андреем. Со скоростью болида он промчался по коридору и скрылся в дверях кафедры.
– Нормальный камешек, – сказал мне Мирнов, возвращая тигровый глаз. – Успокаивал, когда меня тянуло Коновалова – чтоб ему в следующей жизни быть футбольным мячом! – убить с особой жестокостью.
…Раз уж мы заговорили про экзамены. Стартовали они в конце мая в виде зачетной недели, а с началом июня началась собственно сессия. Шесть зачетов и четыре экзамена. Экзамены были по инженерной графике, иностранному языку, химии и физике. Школьные, если не считать графики. Я готовился и к зачетам, и тем более к экзаменам очень тщательно, не пропустил ни одного вопроса. Это я про шпаргалки. К каждому экзамену я изготавливал шифровки на узких листках бумаги, сложенных в гармошку. За три-пять дней переписывал туда весь курс лекций. Кроме немецкого языка. Этот предмет у нас вела Марина Сергеевна, очаровательное создание, которую вы обязательно выберете натурщицей, если надумаете писать картину «Девочка играет с котенком». Я имею ввиду девочку. Впрочем, и котенка, если с воображением у вас все в порядке, тоже. У нее были губки бантиком, огромные голубые доверчивые глаза, русая челка и злобный нрав, способный запугать крокодила. Так вот, она объявила (кстати, обманула), что мы можем на экзаменах пользоваться учебником и словарем. Ну а раз так, зачем тогда шпоры готовить? Кроме шпаргалок, на экзамены я приносил свой талисман. Он лежал в нагрудном кармане рубашки, вел себя тихо, не подсказывал, но почему-то я чувствовал себя уверенней, чем, например, на зимней сессии, когда камня со мной не было. И экзамены сдавал на порядок лучше. И инженерную графику, и физику, и даже Марину Сергеевну сдал на «хорошо» Оставалась только химия. Я немного расслабился. Последний экзамен – и здравствуйте, товарищи каникулы! Впрочем, нет, после экзаменов вся наша команда собиралась потрудиться в стройотряде «Авангард» на строительстве объектов сельхозназначения в Южском районе Ивановской области. А уж потом каникулы. Лена была в курсе моих экзаменационных оценок. Сама она училась не лучше, чем я, а в эту сессию даже хуже. Один экзамен она уже завалила, один сдала на «хорошо» и еще по одному вымучила тройку – вот и все ее достижения. У нее тоже оставался последний экзамен – по физике. Лена боялась его больше всего, зубрила день и ночь, и в этот период я видел ее редко. Я уже упоминал, что к моему тигровому глазу она относилась скептически. Или даже не скептически, а просто отрицала способность материальных вещей стимулировать удачу или защищать от чего-либо плохого. Я с ней никогда по этому вопросу не спорил, отчасти потому что было лень, отчасти из-за того, что и сам в душе сомневался, что маленький камешек смог заставить преподавателя Копеина поставить мне на экзамене по инженерной геометрии оценку «хорошо» вопреки его намерениям. Тем более, что Копеин за эту четверку истрепал целый моток моих нервов. Тигровый глаз мог бы позаботиться и о более спокойных способах получения хороших оценок, хотя нельзя требовать от талисманов все, что тебе хочется. Возможности у них тоже не беспредельны, а результат все-таки был. Вечером накануне своего (мой последний был через день) экзамена Лена ворвалась в нашу комнату. На моих часах «Slava» было около восьми. Мирнов уже сессию сдал и уехал в родное Мантурово, а мы с Андреем Германсоном валялись на своих кроватях и делали друг перед другом вид, что готовимся к экзамену. Я перелистывал тетрадь по химии, но мозг выталкивал любую информацию обратно, поэтому я больше размышлял, чем занять себя до отъезда в стройотряд. Сессия заканчивалась 25 июня, в пятницу, а стройотряд начинался 1 июля, в четверг через неделю. Целую неделю нужно было жить в осточертевшей общаге и чем-то себя развлекать. О чем думал Германсон, я не знал, но вздыхал он тоже невесело. – Дай мне свой талисман для полевых испытаний, – с порога заявила мне Лена.
– Каких полевых испытаний? – удивился я.
– Полевых, боевых, клинических – всех, каких хочешь.
– Я никаких не хочу, – сказал я, – талисман давно испытан, соответствует ГОСТу. Вчера Мирнов спасся от Коновалова и Пыжова, нашего декана…
– Слышала…
– С помощью моего талисмана, кстати. Хотя он был недоволен.
– Кто был недоволен, Мирнов?
– Талисман. Говорит, что не хочет по рукам ходить.
– Дай его мне, – потребовала Лена, – хочу его испытать на экзамене по физике.
– Не дам, – отрезал я.
– Жадина!
– Погодите, я выйду, – попросил Германсон, скатываясь с кровати на пол, – а то вы тут сейчас поубиваете друг друга, а мне скажут: не остановил, не предотвратил. Ну вас…
Андрей ушел, а я колко напомнил Лене:
– Кое-кто не верит в способность булыжников приносить своим хозяевам хорошие оценки на экзаменах.
– Не верила и не верю!
– Ну да, женская логика. Не верила и не верю, а талисман дай. Зачем тебе талисман, в который ты не веришь? Талисман тем и силен, что в него верить надо!
– Понимаешь, я очень боюсь завтрашнего экзамена по физике, – призналась Лена. – До дрожи. Умом понимаю, что мне помогут только знания, а не какие-то там амулеты или обереги, а душа у меня, видно, все-таки суеверная, просит подстраховать чем-нибудь волшебным.