Первое правило дуэли

– Не боись, сам поведу. Но если не поднимешь «газон», я тебя закопаю. Мы его пробовали вытащить трактором, трос оборвался.

«И никто не узнает, где могилка твоя», – срываясь на фальцет, дурашливо пропел Борзухин и коротко хохотнул. Он, конечно, шутил, но как-то натужно, будто перебарывал себя, в его голосе сквозила не только горечь, но и плохо скрытая угроза.

МАЗ остановился, пшикнув тормозами. Возле машины столпились перепуганные солдатики в ватниках, перепачканные глиной и до того жалкие, что сердце у Семена екнуло. Двое с ручными фонариками. Одного из них Борзухин с ходу замысловато обругал, подкрепив брань пинком под ягодицы, а второго ухватил за шкирку и поволок впереди себя.

Котлован, на краю которого они оказались, напоминал воронку от нехилого

снаряда, на глазок глубина превышала семь метров. Груженый кирпичом самосвал, вероятно, слишком близко подъехал к обрыву и скатился вниз. Хорошо, что не перевернулся. Сапожникова поразило, что кузов так и не разгрузили. Сколько может поднять МАЗ, он не знал, но почему-то уверился, что пятьдесят третий «газон» без груза крану по плечу. Сержант на просьбу Семена отреагировал своеобразно:

– Умный, да? – вознегодовал он. – Вот и разгружай. А мы поглядим.

Семен спустился в котлован и начал демонстративно выбрасывать кирпичи поштучно. Его трясло от негодования. «Хорош выкобениваться!», – остановил его сержант. Сверху, как муравьи, налезли солдаты, скоро и сноровисто опустошили кузов самосвала. Сапожников задумался, как поднимать грузовик. С рычагами крана он, допустим, разберется, не велика важность. Но ведь из кабины не видно, что происходит на дне котлована. Нужны помощники, имеющие представление, что такое «майна» и «вира». Мысль о том, что он может кого-нибудь раздавить, мелькнула ласточкой, и легковесно испарилась. Семен лихорадочно вспоминал: вылет стрелы и допустимый вес груза. Выходило, что под задние выносные опоры нужны шпалы или железобетонные плиты. Когда Сапожников сказал об этом сержанту, тот взбеленился:

– Где я их тебе нарою?

– А я откуда знаю? – дерзко возразил Семен, догадавшийся, что Борзухин угодил в капкан.

На обратном пути за рулем сидел Сапожников, а сержант, довольный тем, что самосвал в полном здравии удалось высвободить из плена, по-отечески его поучал.

– Чего зенки вылупил, полудурок? Тебе зарплату будут платить, как на гражданке за вычетом казенных шмоток, жратвы, бани, стирки и прочих удобств, которыми государство в принципе должно обеспечивать тебя бесплатно. После дембеля все девки будут ходить пред тобой на полусогнутых. А почему? Да потому, что ты в первую голову строитель, а не воин. Будешь работать на благо отчизны, а не сидеть на ее шее, как вошь. Вернешься домой с деньгами, как нормальный пацан. Улавливаешь разницу? Да куда тебе, – закручинился сержант. – Остолопа по глазам видно. Небось, в десантники метил?

Семен вздрогнул и машинально придавил газу, МАЗ взбрыкнул и едва не боднул стрелой встречное дерево.

– Вот-вот, – оживился сержант. – Стройбат для тебя западло? Хоть вешайся? Не советую. Язык навыворот, штаны мокрые и воняют. Никакого сочувствия. Только брезгливость. Труп сам по себе, а я вроде как сторонний наблюдатель. Пару раз салагу отметелили, причем за дело, велика важность. А он висит в туалете, как шланг, и как бы спрашивает: «За что?». А того не понимает, что виновато не воинство, а его мамаша, у этой дуры мозги с копейку, вдолбила ему в башку всякую белиберду вроде человечного отношения к солдатам. Человек – это на гражданке, а у нас ты падаль, прикажут египетскую пирамиду отгрохать, не скули, а таскай камни. Но с умом, не надрывайся. Завтра скомандуют снести пирамиду к чертовой бабушке, а на ее месте вырыть котлован. Не вопрос, ты всегда готов. Усек?

Не дождавшись ответа, сержант замолчал и не проронил ни слова, пока МАЗ не остановился перед знакомыми воротами.

В часть Сапожников так и не вернулся. Его поселили в барак, служивший общежитием. Усадили за руль самосвала вместо проштрафившегося бойца. Вопросом, куда попал, Семен не заморачивался. Его устроило, что бригаду, состоявшую преимущественно из узбеков, родная часть вроде как передала в долговременное пользование районному отделу мелиорации. Город исправно снабжал бойцов едой утром и вечером, а к обеду дополнительно привозили обалденно вкусный хлеб и молоко. Должно быть, за вредность. Отряд колупал промерзшую землю, прогрызая в ней траншеи, в которые укладывал толстенные чугунные трубы. Семен недоумевал: почему канализацией нужно заниматься зимой, а не летом. У Борзухина от такого вопроса суматошно задергался кадык, а лицо побурело.

– Я подрядами не занимаюсь, – отрезал он. – Знаешь, что мне сказал сопляк из городского коммунального отдела? У гражданских работяг идиосинкразия

к окопам, особенно в зимний период. И где только таких погремушек нахватался. Учись, лапотник: чем выше образование, тем дальше от канавы, по которой дерьмо журчит.

Недели через две Вахид Муллохолов, с которым Семен сдружился, предупредил:

– Полторак тебе привет передал. Посулил поквитаться.

– Кто такой? – вяло поинтересовался Семен.

– Старший сержант, которого ты огрел табуретом.

Семен покосился на Вахида, таджика невеликого росточка, который лежал на кровати, сложив худенькие руки поверх одеяла. Он окончил русскую школу и тараторил без акцента.

– Жалко, что не добил дебила.

– Совсем екарнулся, – со вздохом констатировал таджик, задумчиво взирая на Семена черными глазенками. – По нарам соскучился? Зачем нары? Я бы в Адрасман хоть завтра пешком потопал, по прикидкам, за два месяца доберусь. У нас в поселке есть кафе «Ветерок», там такие шашлыки из барана варганят, сдохнуть не встать. Чуть ниже, за двухэтажным домом, ларек с разливным пивом.

– Ты это к чему? – резко оборвал Сапожников соседа, ударившегося в гастрономические воспоминания. Хотя бы разок перловки от пуза налопаться, какие к черту шашлыки.

– Полторак сам полгода раком елозил с зубной щеткой наперевес. Будешь ерепениться – до того зачмурят, что позавидуешь сусликам. Старший брат из армии без зубов пришел.

– Ненавижу козлов, которые называют чурками тех, кто родился далеко от Москвы, – обозлился Сапожников. – Вот ты, Вахид, наверняка чуркой себя не считаешь?

– Русские мне ничего плохого не сделали. В Адрасмане их даже больше, чем таджиков.

– А на чурку соглашаешься, – язвительно заметил Сапожников. – А все потому, что тебе без разницы, перед кем ползать на брюхе, я не имею в виду национальность, среди русских таких не меньше. Домой он хочет приползти! – взвился Семен. – Пять тыщ кэмэ на карачках.

– Ты, Сапог, точно екарнутый, – опечалился Вахид. – Помяни мое слово, гвозданешься, аж пух полетит.

Сапожников в пророчества верил и потому шарахался от цыганок, как от крокодилов. По слухам, среди них и в самом деле попадались сведущие ворожейки, могущие предсказать судьбу. Ну и как жить после этого? Допустим, предскажут ему, что следует опасаться воздушного пространства. О любых полетах, включая парашюты, не говоря уже о космических кораблях, которые после дворняжек Белки и Стрелки, а через год и Гагарина, начали с завидной периодичностью стартовать с космодромов, придется забыть. Ни в военную авиацию, ни в космос Семен не собирался, но не исключал, что через пару десятков лет появятся экскурсии на околоземную орбиту, чтобы туристы могли поглазеть из иллюминаторов на голубую планету и прочувствовать свое ничтожество. Между тем, кто может поручиться, что когда Семен будет попивать чаек на веранде дачи, любуясь грядками с клубникой и огурцами, на домик не грохнется самолет?

Весной Семена откомандировали к связистам в Казахстан, которым срочно понадобился крановщик. Сколько он ни размышлял, так и не смог постичь логики: неужели в Казахстане не нашлось солдата его квалификации? В Атбасар он ехал на поезде, в плацкартном вагоне, облачившись в футболку и черные штаны, которыми предусмотрительно разжился в Кропоткине. Попутчик, артиллерист майор Черемишин, крепко обидевшийся на тыловых шкур за то, что его спровадили в Среднюю Азию, прихватил с собой столько еды и спиртного, будто собирался в автономное плавание на шлюпке через Атлантический океан. Узнав, что Сапожников маскируется под гражданского, он заграбастал его в объятия и прочувственно пообещал:

– Сынок, меня ты запомнишь надолго.

Если бы за сутки до прибытия в Атбасар майор не слез с поезда, Сапожников наверняка бы угодил в вытрезвитель. Обошлось. В отряд численностью в десять штыков нагнали кого попало, полный интернационал, включая якута с фамилией Тобохов. Владик уверял, что на самом деле его зовут Былаадьык, над ним беззлобно посмеивались, но ценили за всегдашнюю готовность помахать киркой и лопатой. Отряд устанавливал деревянные, пропитанные креозотом столбы, на которые предполагалось навесить провода. Никто не знал, откуда и куда их протянут, кроме старшего лейтенанта Добробата, свежеиспеченного выпускника Орловского высшего военного училища связи. Сапожников подозревал, что и офицер только притворяется всезнайкой, а сам ни ухом ни рылом. Тобохов считал, что столбы приведут прямиком к шахте с ракетой стратегического назначения. Солдатикам вменялось выкапывать двухметровую яму, а он, сидя за рычагами крана, осторожно опускал в нее очередной столб, после чего из кабины наблюдал, как пустоты засыпают гравием и песком вперемешку с цементным раствором. Иногда Сапожникова грызла совесть, спрыгнув с платформы крана, он помогал салагам и черпакам, но такое случалось нечасто: терять лицо – последнее дело. Добробат, тоскуя по капитанским погонам, лез из кожи, подгоняя подчиненных, но даже Тобохов поглядывал на него с искренним недоумением: от однообразия и отсутствия конечной цели хотелось повалиться на пожухлую траву и не двигаться, бездумно взирая на поблекшее от солнца небо. Жили они в строительном вагоне на колесах, подле которого стояла автоцистерна с водой для питья и заливки столбов, а также кубовая металлическая емкость для топлива. Раз в неделю, по понедельникам, приезжал «Урал» с двумя цистернами на прицепе, доставлял щебенку, цемент в бумажных мешках, пропитание, воду и бензин. В конце августа, когда земля потрескалась от жары, в привычный день вездеход не приехал. Никто этому не придал значения, мало ли какие прикидки у начальства, да и техника могла поломаться. До следующего понедельника они дотянули, валяясь на кроватях: днем в трусах, а ночью изнемогали от холода под ветхими одеялами. Добробат впал в оцепенение, Сапожников пытался его расшевелить, но тот вяло отмахивался. Семен недоумевал, с какого перепуга этот долговязый городской слюнтяй подался в командиры. Ему бы протирать штаны в гуманитарном вузе, а не лезть в армейский хомут. Если бы Добробат предательски не сдался, воды бы хватило надолго. Оставшиеся без присмотра солдаты, изнемогая от жары, едва не опустошили цистерну, Сапожникову пришлось отгонять их пинками, никакие уговоры и предостережения не действовали. Ввел ежедневную норму – пол-литра в сутки на брата. Ежедневно измеряя уровень воды в цистерне, сообразил, что спохватился поздно. Семен тоже запаниковал. Бензина с гулькин нос, двести километров до базы пешком не осилить. Он читал, что в пустынях существуют оазисы, но сомневался, что в казахской степи без проводника их можно отыскать. Днем Сапожников предпочитал валяться под тенью вагона, подложив руки за голову, и вяло прикидывать, сколько еще они могут продержаться. Заодно и цистерну сторожил. Вспоминал автоматы с газированной водой. Вот болван – нравилась газировка с сиропом за три копейки. Сейчас бы он разменял рубль на копейки и выхлестал сто стаканов, первый десяток залпом, а остальные потихоньку, наслаждаясь каждым глотком. Солнце жарило без передышки, будто осерчало на служивых.

– Как думаешь, амба?

Семен открыл глаза и с недоумением уставился на Тобохова. Тот прилег возле него и с тоской признался:

– Снега хочется. Я любил слизывать снежинки с ладони.

Помолчав, мечтательно добавил:

– Морозу бы сейчас, градусов под сорок.

– Сдурел? Тогда точно окочуримся.

– Есть такой костер, нодья называется, – объяснил Тобохов. – Два бревна снизу, одно сверху. Горят всю ночь, вертишься на лапнике, то спину подставляешь, то грудь. Кайф.

– Где бревна раздобудешь?

– Да их как грязи, – Тобохов указал на десятки столбов, аккуратно уложенных друг на друга. Поблескивая жирными черными боками, они красовались на солнцепеке. Сапожников со злостью уставился на кучу бесполезной древесины, завезенной с избытком, в отличие от воды. На костер и вправду сгодятся, но греться в такую дикую жару не хочется. А вот спалить умников в погонах, загнавших солдат как скот в раскаленную тьмутаракань, не помешало бы. Сапожников с жалостью взглянул на Тобохова: азиатские глаза с багровыми воспаленными веками до того сузились, что возникали сомнения, видит ли он что-нибудь или воспринимает мир внутренним взором, по памяти. Бедняга, каково ему, привыкшему к стуже, корячиться вдалеке от привычных сугробов. Семен, будь его воля, избавил бы северные народы от армейской тяготы, пусть оленей пасут и ночуют в чумах, какой толк от них, забритых под ружье? Они ведь, как дети, наивные и не приспособленные ни к дубоватой дисциплине, ни к безжалостным порядкам, ни к армейской бурде. А вот в выносливости им не откажешь. Сапожников взглядом оценил гору столбов. Усмехнулся.

Семен, пошатываясь, встал и направился к бочке с бензином. Нацедил ведро, второе подставил под бак автокрана. Расплескивал горючее экономно, чтобы вся гора древесины занялась единовременно. Хватило мозгов, чтобы заживо не сгореть. Изготовил факел из палки, обмотав ее ватой, надернутой из просаленного ватника. Но все равно прошибся. Хоть и стоял метрах в десяти, пришлось упасть ничком и отползти от нестерпимого жара. Когда добрался до Тобохова, тот восхищенно похвалил:

– Толковую нодью сварганил.

Рано утром солдаты проснулись от мощного рева. Сапожников выглянул в окно и увидел вертолет. Винты все еще вращались, поднимая легковесную пыль, из железного чрева машины вышли двое мужчин, на вид вполне гражданских. Они недоуменно озирались на догорающий костер, который продолжал извергать черный дым. Войдя в вагон, с диковатым любопытством долго взирали на солдат с пересохшими губами. Пилоты ночного рейса с высоты девять с половиной тысяч метров обратили внимание на странную яркую точку и сообщили о ней авиадиспетчеру. Тот связался с нефтедобытчиками, не случилась ли авария на скважине. Те опешили, поскольку буровые вышки располагались намного южнее, но на всякий случай выслали вертолет.

В родную часть Сапожников вернулся в конце ноября. Год пролетел – не заметил. Так и жизнь промелькнет, опасливо подумал Семен, вглядываясь в сумеречные тучи, грозившие снегом. Через КПП его не пропустили, дежурный долго изучал его документы, подозрительно поглядывая, как на шпиона, докладывал командованию, приглушив голос.

Замполит, майор Веретенников, толстый и обрюзгший, напоминал ленивца, слова выдавливал через силу.

– Я бы тебя, Сапожников, прямо сейчас демобилизовал, жалко, что таких прав не имею. Еле отбоярился. На тебя хотели повесить уничтожение государственного имущества, но когда речь зашла о десятке потенциальных покойниках, отстали.

Майор перевел взыскующий взгляд на потолок, будто пытался разглядеть подсказку, и попросил: