Мечтатель

– Да нет, – ответил Илья, стараясь дышать в сторону. – Я так – в бар на пару минут заскочил. Надо же было такую шикарную работу отметить.

– Очень смешно! Ты мне спасибо сказать должен, а то так бы и сидел в своей занюханной конторе – сметы крапал.

Глава III

Солнышко в сей день светило уже совсем по-весеннему – тепло, ярко, светом белым. С крыш потекло, и на дощатые мостовые то там, то здесь с глухими хлопками падали тяжелые пласты мокрого снега. Под ногами противно хлюпала грязная снежная жижа, но спешащие по своим делам горожане, истосковавшись по теплу за долгую зиму, даже радовались этому неудобству. Радоваться, впрочем, было нечему, а пожалуй, что и горевать впору. Вся Русь горела и стонала под набегом невиданной орды степняков. Вести с юга – одна страшнее другой – были часты и пугали своей одинаковостью: пал под татарами очередной город, все сожжено, испоганено, разграблено, а жители перебиты или угнаны неведомо куда. Тьма сгустилась над землями русскими. Такой беды еще не было, чтобы не одно или два княжества полегли, а почти все – от Рязани до Владимира. Тверские земли тоже уже под Батыем, а раз так, то пойдет орда дальше – в земли Новгородские, а первый город на новгородчине – Торжок. Значит – жди татар!

Бывший новгородский воевода, а ныне богатый гость, вышел из дому не рано (не к лицу почтенному человеку спозаранку подниматься), хотя и проснулся как обычно – с первыми петухами. Не спалось старому вояке, болела израненная нога, литовской саблей рубленная, да и стар стал – жалко стало время на сон тратить. Однако приступать к работе чуть свет – это гоже только смердам. Служив всю жизнь в княжеских дружинах, в нечастых, но кровавых стычках с ливонцами, литовцами, а чаще всего со своими – русскими из других княжеств, воевода устал и, как он считал, поумнел. Денег он в застольях не тратил, семьи не завел – копил, чтобы пожить в старости чинно и безбедно. Вот и стал купцом на шестом десятке, оно, может, и не так почетно, как воеводствовать, но зато спокойнее, да и сытнее. Хотя Новгород – это тебе не Владимир или Рязань, тут купцов называют гостями и держат в почете. Посадники, воеводы, а то и князья не считают зазорным торговлей заниматься. Так что, попав в новгородские воеводы, он сразу смекнул, куда свою копейку пристроить, и к старости скопил денег, чтобы самому торговое дело сладить. Только вот беда: здесь, в Новгороде, его деньгами только людей смешить. Чтобы тут серьезной торговлей заправлять – даже и не мечтай, с его мошной не пролезешь. Вот и перебрался воевода в Торжок – город небольшой, но бойкий. Тут он и со своими деньгами торговлю открыл, да еще какую: в первых будет со своим товаром. Товар для своей лавки он выбрал с умом. «Продавать надо то, что сам знаешь как свои пять пальцев, тогда тебя никто не проведет, а ты, если надо, кого хочешь уговоришь», – решил для себя воевода и стал брать на продажу у мастеров новгородских мечи, латы, кольчуги, лошадиную сбрую и все то, что ратным людям и для охоты потребно. Со временем стал он покупать и продавать доспехи и оружие из других княжеств, ну и иноземное, конечно: сабли булгарские и персидские, латы заморские, всякие диковины ратные – всего понемногу. Кое-что он повидал сам в боях и походах, а иноземные гости всякие новинки военные ему привозили, зная, что старый воевода приглянувшееся оружие или же другую военную вещь обязательно купит. Прошло несколько лет, и к нему в Торжок стали приезжать дружинники, воеводы и княжеские люди не только из Твери и Владимира, но и из Полоцка, Чернигова и даже из Киева, чтобы разузнать, что нового в ратном деле случилось, ну и оружие диковинное купить при случае. Говорят, воеводу сам владимирский князь на службу звал, несмотря на его годы, ибо знал воевода, каким способом в разных частях света воюют и что у разных стран и народов придумано для войны и охоты.

Собравшись идти в лавку, воевода по привычке обошел свой добротный дом, посмотрел, все ли ладно, нет ли где недогляда. Жил он бобылем, но держал челядь и помощников. Все они знали об обычае хозяина, как при прежней ратной службе, дважды в день обходить свое хозяйство – люди, хоть и не военные, должны всегда в бодрости пребывать. Поворчав для порядка, он, оставшись довольным домашними делами, вышел из дома и направился в сторону обширного и богатого торга, благодаря которому город и получил свое название – Новый торг или Торжок.

На улицах было по-весеннему необычно, но тревожно. Город гудел и бурлил. Все жители от мала до велика, от посадников до подлого люда высыпали на улицы, собирались кучками, громко спорили, переходили с места на место. Особо людно было на торжище, что и понятно; место город занимал спорое – прямо на торговых путях из волжских степей, через Владимирское княжество в Новгород Великий. Но торговли не было – лавки по большей части закрыты, многие заколочены, то там, то здесь товары из лавок грузили в повозки или навьючивали на лошадей. Бежали торговцы из города, кто мог. Жители попроще и купцы победнее кидали на них недобрые взгляды, но всем было не до этого. В городе не было ни дружины, ни оружия, ни опытных в военных делах людей. Город остался беззащитным; он был обречен. Раз татары уже взяли и сожгли большие города со многими воинами с князьями во главе, что может сделать крохотный Торжок? Посадники одного за другим посылали гонцов в Новгород – просили помощи, молили князя прислать хоть какую дружину, да все без толку. Новгород сам притих в страхе и ожидании худшего, ему сейчас не до Торжка.

Воевода посматривал на волнующийся народ свысока: что они понимают в ратном деле. Демонстративно открыв настежь лавку, он как ни в чем не бывало вошел внутрь. Воевода молча выслушал своих помощников, сказавших то, что и так было понятно: в лавку никто не заходил, торговли нет никакой и все трясутся от страха.

Сам нынешний купец нисколько не тревожился, а если правда, то делал вид, что ему татарская орда нипочем. Из своего прошлого опыта бывший воевода вынес уверенность, что любые степняки особо не опасны. Другое дело ливонские рыцари с железной дисциплиной и тяжелыми доспехами. Правда, отряды их обычно небольшие, а татар, говорят, целая тьма. Беспокоило только то, что очень уж быстро эти новоявленные кочевники одолели другие княжества. Там, конечно, тоже порядка немного, да и передрались князья между собой, но все же непонятно, как так получилось.

«Степняки они и есть степняки, – рассуждал воевода. – Так далеко на север, да еще зимой, никто из них никогда не забирался. Они холод не любят. Скорее всего, Тверь разграбят да повернут назад. А если и дойдут, паче чаяния, до нас, то Торжок хоть городок и небольшой, но орешек крепкий: валы высокие, стены хороши, с трех сторон река, правда сейчас замерзшая, но все же».

Без особого труда воевода убедил себя в том, во что он и сам хотел верить – что татары Торжку нипочем. Только вот то, что все его валы и стены без дружины бесполезны, а ратных людей в городе нет ни одного, не укладывалось в рассуждения воеводы. «Не сегодня завтра князь пришлет из Новгорода дружину», – убеждал себя воевода, но дни шли, а из Новгорода не то что дружины, а даже ответа на отчаянные послания посадников не было.

Так и сяк прикидывая, что дальше будет, бывший воевода решил пройтись по городу: послушать, что на улицах говорят, да прикинуть, по старой привычке, все ли ладно со стенами и воротами на случай осады.

Город между тем наводнили люди, ранее здесь не появлявшиеся: купцы – все больше раскосые, с половецкими лицами, или вообще без товара, или со всякими пустяковыми безделушками; оборванные и грязные смерды, бежавшие из разоренных татарами мест; дружинники из других княжеств, уцелевшие после нашествия, тоже оборванные, почти без оружия и доспехов. Вся эта рвань шаталась по Торжку. Смерды побирались Христа ради и, насобирав медяков и объедков на дорогу, уходили дальше – на север, в сторону Новгорода; дружинники ходили по улицам и торгу, рассказывали собирающимся вокруг них горожанам о татарской «силе несметной», с которой никому не совладать. Другое дело раскосые «купцы». Эти сновали по улицам, вынюхивали и высматривали, что в городе делается и втолковывали горожанам, что биться с татарами никак невозможно, ибо силой они обладают нечеловеческой, а если ворота отворить и встретить их хлебом-солью, то и грабежей с убийствами не будет. Хан-де справедлив и тех, кто ему покорится, трогать не станет, а наоборот, возьмет под защиту и обложит данью нетяжелой: десятина с урожая, с торговли, и одного из десятка смердов в армию хана заберут. Горожане прислушивались. Было от чего задуматься: ведь ни один город перед татарами не устоял, а десятину платить – это можно. Свои русские князья больше берут.

Слушая с досадой пересуды горожан на улице, воевода понял, что татары, еще даже не подойдя к Торжку, уже его завоевали. «Хитры шельмецы, – подумал воевода, вспомнив словечко, услышанное когда-то от немецких купцов, – переловить бы всех этих шпионов, что купцами назвались, да подвесить на дыбу – по-другому бы заговорили».

Услышанное же воеводой от спасшихся дружинников было совсем нехорошо. Степняков этих воевода знал, понаслышке, конечно, но лучше, чем другие горожане. Были это те самые кочевники, которые пятнадцать лет назад пришли откуда-то из персидских земель и разбили войска киевское, галицкое, смоленское и черниговское. Тогда, конечно, князь Мстислав Романович половцев себе в союзники взял; они и побежали, расстроив все войско. А так, конечно, татары не больно и страшны – кочевники как кочевники: оружие слабовато; доспехов почти нет; наскакивают резво, но по большей части из луков стреляют, а тяжелой конницы у них мало, разве что порядок и дисциплину наладили. На открытом месте сильны, потому что резвы и все на конях, но городов сторонятся.

Однако по рассказам дружинников получалось, что у татар этих осадные машины имеются, и, похоже, машины эти с востока, а перед мусульманским манжаником (по-русски – пороком) бревенчатые стены не устоят. То, что рассказывали перепуганные дружинники, если не считать россказней о сторуких великанах, кидающих камни величиной с избу, говорило о том, что у татар имеются стрелометы, несколько таранов, осадные башни и мощные камнеметы, способные быстро разбить стены. Также татары, кроме камней, вовсю кидают горшки с горючей жижей, а значит, у них на службе есть мастера из Хорезма – сами они вряд ли освоили осадную хитрость. Потому и научились степняки города брать. Только все крепости, что татары взяли, – деревянные (Владимир с его каменным детинцем – не в счет, остальные стены там тоже из бревен), а вот Новгород и Псков – со стенами из камня, поди возьми их с наскока.

Воевода походил, послушал, присмотрел дружинника из Твери, вроде бы толкового и не сильно испуганного. Пригласил его к себе домой, накормил и хорошенько расспросил о том, как татары берут города. Дружинник – средних лет рослый и грузный детина по имени Савва – служил у великого князя Юрия Всеволодовича, сумел уйти из Владимира, а потом и из Твери. По его рассказам получалось, что татары воюют против городов одинаково, а значит, и здесь, в Торжке, не стоит ждать от них чего-то неожиданного. Рассказывал Савва обстоятельно, со знанием дела и без лишних прикрас. Выходило, что татары сначала берут города наскоком, сходу. Если не выходит, посылают послов и сулят город не трогать, если им откроют ворота. Дальше хитрят, наскакивают, если войска из города выходят, вроде бы бегут, выманивают на открытое место. Город обносят тыном; сидят за ним, из луков стреляют. Стены ломают камнеметами, ворота – тараном. Все тяжелые работы заставляют делать согнанных отовсюду людей (хашар по-ихнему). Хашар и тын ставят, и рвы заваливают, и на стены их наперед татар гонят.

Пока воевода говорил с дружинником, в дом к нему явились выборные от посадских людей. Они осторожничали, говорили, что пришли за советом – поверить ли хану и сдаться на милость или же закрыть ворота и биться с татарами. По их разговорам понятно было, что настроения в городе неважные – не верят горожане в то, что без князя с его дружиной можно сдержать татар. К этому времени воевода уже принял решение: татарам верить нельзя, если сдашься – пощады не жди, а если все одно пропадать, то лучше их тут встретить. Торжок, конечно, каменных стен не имел, но укреплен неплохо, можно пересидеть татар до подхода дружины новгородского князя. О том и сказал воевода выборным людям: так и так помирать, значит, делать нечего – надо отбиваться от татар.

На следующее утро бывший воевода и купец, а ныне выборный посадник новоторжского люда, стал спешно готовиться к обороне. Первым делом переловили всех Батыевых шпионов, ряженых в купцов (а может, кого и лишнего прихватили), и посадили пока в острог.

Город Торжок с трех сторон опоясывала река Тверца, замерзшая, но не бесполезная: ее крутые берега сильно мешали неприятелю, да и широка она было – хворостом не засыплешь. С четвертой стороны город закрывал ров, узкий, глубокий, наполовину заполненный замерзшей водой. Со стороны рва, где город уязвимее всего, был насыпан вал в три человеческих роста, на вершине которого стояла бревенчатая стена с четырьмя башнями. Здесь же имелся мост через ров, упирающийся в большие, окованные железом ворота.

«Вот с этой стороны и надо бы татар встретить», – решил воевода и стал отдавать распоряжения, одно чуднее другого. Ров он сам велел завалить доверху вязанками сухих веток и присыпать снегом. Еще посадник велел зачем-то заготовить множество легких длинных лестниц, способных достать до верхушки стен и держать их наготове. Дальше он присмотрел за рвом напротив городской стены три возвышения, где татары могли бы установить камнеметы для разрушения стен. Других подходящих для камнеметов мест не было – остальные далеко, до стен камни не долетят. Площадки эти были неровные, как и вся местность вокруг города, но воевода велел их разровнять и сделать настил из бревен, как будто специально для того, чтобы татарам сподручнее было там свои машины водрузить.

Оставалось еще одно дело – самое важное. В амбаре во дворе дома нововыбранного посадника имелась заморская редкость – франкская машина – требуше. Шибче и дальше ни один порок, даже из Хорезма, камни кидать не мог. Эту диковинку бывший воевода за большие деньги купил у чудаковатого ганзейского купца, которого торговые дела привели в Новгород. Как знал посадник, что пригодится. Одна беда: была эта самая требуше орудием малым, не для осады, а так – в поле повоевать, и бросала она камни, хоть и далеко – шагов на двести, но небольшие. Но на то он теперь и посадник: собрал мастеров-плотников, кузнецов и велел требуше разобрать, изучить и сделать такие же три, но больше, чтобы могли кидать камни весом в половину взрослого человека.