Шапириада

О Томасе Манне они с мамой могли говорить часами. Мне было лет тринадцать, – точно не помню, но точно помню, что это было первого мая, – это был день рождения Алика. Он пришел к нам утром, и мы отправились с ним в Московский Художественный Театр на спектакль «Синяя птица». Мы шли пешком от Каляевской до Проезда Художественного театра, по улице Чехова через площадь Пушкина, при этом миновали несколько цепей оцепления. Мы предъявляли офицеру билеты на спектакль и нас пропускали дальше. Тем же путем я с мальчишками каждый праздник обходил оцепление проходными дворами, стремясь продвинуться как можно дальше к центру.

Я с мамой и Аликом в Москве на балконе у наших родственников Монастырских

В годы учебы в институте (1959—1964) я часто проводил летние каникулы в гостях у Алика и его мамы Раисы Борисовны в молдавском туберкулезном санатории «Ворничены», где Алик тогда работал заведующим лечебным отделением. Санаторий находился в живописном месте, среди виноградников, в полутора километрах от села Ворничены и в сорока километрах от Кишинева. О своей работе в санатории Алик подробно рассказал в книге «Мой путь в медицине», которая вышла в свет в Израиле в 2013 году, через год после того, как Алика не стало.

Мои воспоминания касаются того, как я проводил время в санатории. Дома сотрудников находились в стороне от лечебных корпусов. Алик с мамой занимали две комнаты в домике, в котором еще жила семья Финнов – Эммануил Рувимович, заместитель главного врача по лечебной работе, его жена Софья Ефимовна – врач-терапевт, и их дети Ромик и Лизочка. И была еще общая большая терраса.

Утром Алик обычно завтракал один, и завтрак его состоял из «болтушки» – яйца всмятку с кусочками помидора, и чая. После ухода Алика на работу завтракали мы с Раисой Борисовной. Наш завтрак был более разнообразным и плотным и включал в себя и творог или омлет, и салат из замечательных молдавских овощей и, как правило, икру из «синеньких». Днем я читал, – у Алика были свежие, модные тогда толстые журналы, которые он брал в библиотеке санатория, – или слушал классическую музыку. У нас с мамой не было современного проигрывателя, и в «Ворниченах» я наслаждался хорошим звуком качественного проигрывателя.

По вечерам на веранде собирались молодые врачи (ну, скажем так – относительно молодые), коллеги Алика. Пили чай с вкуснейшими печеньями или пирожными, которые пекла Раиса Борисовна, обсуждали последние литературные новинки. А перед сном все вместе гуляли по окрестностям санатория.

Алик с врачами санатория: Зина Резник, Зоя Евграфова и Регина Бусыгина

Как-то Раиса Борисовна прервала мое чтение: «Я просила Софью Захаровну (главного бухгалтера санатория) прислать к нам Раечку, она красивая девочка, и тебе с ней будет интересно». Надо сказать, что Раиса Борисовна много лет работала заведующей клинической лабораторией. В то время она была уже на пенсии, но по-прежнему пользовалась непререкаемым авторитетом у сотрудников санатория. Как мне впоследствии рассказывала моя жена: «Мама пришла и сказала, что Раиса Борисовна просила меня зайти к ним познакомиться с её родственником. Мне очень не хотелось идти, но мама сказала, что Раисе Борисовне нельзя отказать». И вот ближе к вечеру, когда мы с Раисой Борисовной пили чай на террасе, появилась у нас Софья Захаровна с дочерью. Не помню, о чем мы тогда говорили, но отчетливо помню расцветку Раиного платья, плотно облегающего её ладную фигуру. Может быть, мы не были в полном восторге друг от друга, но и отрицательных эмоций у нас не возникло. Во всяком случае, после этого вечера мы много времени проводили вместе, гуляя по цветущим полям и покрытым лесом холмам Молдавии.

Молдавский пейзаж

В «Ворниченах»: моя тетя Любовь Михайловна Шапиро, Алик, Раиса Борисовна и я.

Когда у нас родился Алеша, а потом и Женя, мы ездили летом к родителям Раи в Страшены, где у них был дом, и, конечно, при этом какую-то часть времени проводили у моих родственников в Кишиневе.

Алик относился к нашим детям как к родным внукам.

Алик и я с сыновьями Женей и Алешей

Мы с Аликом на вокзале в Кишиневе провожаем домой в Страшены Раиного папу – Григория Ивановича

Алик с Женей в Кишиневе.

Несколько раз мы с Раей отдыхали летом вместе с Аликом.

В Бендерах на пляже. Рая Шапиро и Алик

Очень приятным было путешествие вместе с Аликом по Прибалтике. Мы были тогда неделю в Вильнюсе и по несколько дней в Риге и Таллине. К сожалению, я не взял с собой фотоаппарат, но у меня была примитивная кинокамера, и тогда я сделал мой практически единственный фильм. Фильм оказался очень плохого качества, тем не менее, он дорог нам как память о том путешествии. В Израиле мне удалось его оцифровать, и теперь он есть в моем компьютере. Вот из него пару кадров:

На обратном пути из Прибалтики мы заехали в Ленинград к маминой двоюродной сестре – тете Мане и её приемной дочери Инночке. Мама Инночки – двоюродная сестра тети Мани, умерла в раннем возрасте от туберкулеза.

Алик и тетя Маня.

В 1992 году Алик вместе с двоюродной сестрой Ирой Гвирцман репатриировались в Израиль, куда за пару месяцев до этого репатриировался и я с семьей. Последние несколько лет Алик провел в доме престарелых в Петах-Тикве. Тут я представляю мой очерк о тех днях.

«На даче» у дяди Алика

Двоюродному брату моего отца, дяде Алику, – восемьдесят восьмой год. Он видит только контуры окружающих его предметов и передвигается с помощью ходунка. Живет дядя Алик в доме престарелых. Я (единственный близкий родственник) навещаю его несколько раз в неделю, и мы проводим час-два в парке вблизи его корпуса, «на даче», как дядя Алик называет небольшую площадку со скамейками в тени крон старых развесистых деревьев.

Дядя Алик, Альберт Вильдерман – доктор медицины, профессор, родился в 1923 году в г. Аккерман. Репатриировался в Израиль в 1992 году из Кишинева, где занимал должность заместителя директора по научной работе Республиканского института туберкулеза.

70-е годы ХХ века. Профессор А. Вильдерман в рабочем кабинете

Альберт – автор более 200 научных работ и двух монографий. Дядя Алик (так его звали близкие родственники) не похож на типичного репатрианта массовой алии 90-х годов. В семьдесят лет он практически с нуля за три года овладел ивритом до такой степени, что мог преподавать основы иврита вновь прибывшим репатриантам. Сколько мы знаем людей, репатриировавшихся в его возрасте и так и не научившихся читать вывески на магазинах! Дядя Алик же стал ходячим словарем иврита. Не найдя в солидном возрасте работы по специальности, бывший главный пульмонолог Молдовы, профессор-фтизиатр всё свое умение и желание работать применил для изучения иврита. В сборнике «Идемте же отстроим стены Йерушалаима» (редактор-составитель Юлия Систер) помещен очерк Альберта Вильдермана «Почему и как я изучаю иврит». Он написал воспоминания о своей жизни, в которых дал исторический очерк о Бессарабии и укладе жизни бессарабских евреев. И самое главное – он написал всё это не на родном русском языке, а на иврите. И написанное оказалось – по отзывам не знающих русского языка наших родственников – вполне читабельным и очень интересным. Чтобы выполнить задуманное в реальные сроки, ему пришлось освоить современную технику, то есть познать азы работы на компьютере.

В Израиль дядя Алик приехал с четкой политической и гражданской позицией. Он прекрасно знал и историю Государства Израиль, и историю политических партий в Израиле. Истоки интереса дяди Алика к истории и политике (кроме природной любознательности) кроются в обстоятельствах его жизни в юношеские годы. Юность его прошла в Аккермане, который до присоединения Бессарабии к СССР в 1940 году был румынским городом. Альберт рос в интеллигентной еврейской семье, в которой живо обсуждались политические события в мире. Он с детства знал, что существуют разные политические партии, сионистское движение, знал, кто такие были Герцль, Жаботинский, Дубнов.

А что мог знать типичный репатриант обо всем этом, если, например, он провел детство в московской или ленинградской коммунальной квартире, где даже в своей комнате за закрытой дверью родители не решались обсуждать при детях политические события? А про партии было известно, что есть только одна из них, и она должна направлять и руководить. И слушать вражеские голоса было опасно, да и глушили их грамотно.

А дядя Алик слушал их регулярно. У него был «ВЭФ», и ему удавалось на нем ловить «голоса». В Молдавии их не смогли заглушить полностью. Кроме того, он слушал новости на румынском и французском языках, которые не глушились. И был он всегда в курсе того, что происходит в мире и в Израиле. В курсе мировых событий он и сейчас, несмотря на свои 88 лет и почти полную слепоту.

Обычно наше общение начинается с того, что Алик рассказывает, что у него нового, о своих достижениях – как он например, научился сдабривать суп молочным порошком или использовать анчоусовую пасту для придания вкуса вторым блюдам. Рассказывает о своих знакомых по корпусу. Обычно это невеселые истории болезней очень пожилых людей, истории, которыми старики делятся с дядей как с врачом. Разговоры на эти темы Алик сворачивает довольно быстро и переходит к рассказу о тех передачах по радио и телевидению, которые он прослушал за время, прошедшее с момента нашей предыдущей встречи. При этом он комментирует рассказ своими личными наблюдениями и воспоминаниями. Дядя Алик не вел никогда никаких дневниковых записей, все сведения о странах и народах далекого и не очень далекого прошлого он черпает из закоулков своей необъятной памяти.

Сегодня жарко, тридцать два градуса в тени, но на «даче», в тени деревьев и при слабом ветерке, почему-то всегда гуляющем на этом возвышенном месте, вполне сносно. Дядя Алик, чисто выбритый, в свежей, василькового цвета рубашке и бейсболке на стриженой под ежик голове, поскрипывая ходунком, медленно приближается к скамейке. Он видит, что на скамейке кто-то сидит, но различить, кто именно, не может.

– Да, Алик, это я, – подаю я голос.

Дядя Алик садится.

– Сегодня, конечно, жарко, но не так, как было вчера. Кстати, я уже несколько дней могу регулировать температуру в комнате. Иосиф не любил пользоваться кондиционером, и у нас было жарко. Очень жалко Иосифа, он очень хороший человек. Но я действительно сейчас в какой-то степени отдыхаю, знаешь, все-таки мне было не просто находиться последние пару недель в одном помещении со столь тяжело больным человеком. Главное, что я ничем не мог ему помочь.

Иосифа, соседа дяди Алика по комнате, несколько дней назад родственники поместили в специализированное отделение больницы.

– Я просил нашего социального работника, чтобы мне, по возможности, подселили ивритоговорящего соседа.

– А русскоговорящий тебе не подходит?

– Ты зря иронизируешь, – обиделся Алик. – Мне в моем положении необходимо постоянное общение на иврите, иначе я перестану понимать передачи на иврите, которые я постоянно слушаю, да и с персоналом я должен объясняться на приличном иврите.

Альберт Вильдерман (второй слева) в редакции «Бейт Нелли» с только что вышедшей в свет книгой воспоминаний на иврите. Крайний справа – автор этих заметок Владимир Шапиро. Апрель, 2008, Тель-Авив

Тут надо заметить, что иврит дядя Алик начал учить в 1992 году, когда в возрасте семидесяти лет репатриировался в Израиль. Профессор-медик, крупнейший ученый в области фтизиатрии, он весь свой выработанный годами навык постоянной умственной работы направил на изучение иврита. Его, как он выражается, дипломной работой по ивриту стала опубликованная на иврите книга воспоминаний.

– Но русские передачи ты все-таки смотришь.

– Смотрю, конечно, одно другому не мешает. На русском языке я смотрю передачи по истории, искусству, научно-популярные. Очень люблю слушать Басовскую в цикле «Эхо истории». Правда, не все её передачи для меня одинаково интересны, на прошлой неделе была передача о Талейране, так я не узнал для себя ничего нового. А вчера я слушал какую-то, не помню фамилию, ученую даму в передаче «Именем Сталина». Она рассказывала о том, почему население стран Восточной Европы в массе позитивно восприняло приход к власти коммунистических режимов. В основном, дама сделала упор на то, что бедные люди, крестьяне, рабочие получили в этих странах возможность продвижения по службе, а их дети получили доступ к образованию. И это, конечно, правильно. Идея социального равенства ранее неимущих и униженных, безусловно, привлекала людей. А ведь было еще одно обстоятельство, которое примиряло на каком-то этапе жителей стран Восточной Европы с зависимостью от Советского Союза – чувство защищенности от германского реваншизма. Но об этом в передаче говорилось вскользь и только в связи с Польшей, а ведь, по существу, после войны была перекроена вся карта Восточной Европы, и новые границы нужно было защищать.

– Я плохо представляю себе довоенную карту Европы.

– Если хочешь, я мог бы тебе кое-что рассказать по этому поводу.

– Хочу, конечно!

– Начнем с событий, произошедших в конце войны. К концу войны, в 1944 году, все страны Восточной и Центральной Европы стремились улучшить отношения с Советским Союзом. Им было уже ясно, что ждать помощи от англо-американцев невозможно. Англичане и американцы провалились в Италии. Если бы в 1943 году они дошли до Австрии, вся история Второй мировой войны и, тем более, ее исход были бы совершенно другими, но, к сожалению, они застряли в середине Италии и не сумели сделать то, что потом сделала советская армия в Румынии. Итак, за несколько месяцев, за полгода до окончания войны страны-сателлиты – Венгрия, Румыния, Болгария, Словакия – понимали, что поражение Германии неминуемо и пытались как-то решить свои проблемы. Венгрия, в которой всем заправлял регент Хорти, первая начала вести переговоры с Западом. Хорти в какой-то мере был связан с западным миром. Хотя он вынужден был пойти с Германией, он не был национал-социалистом, и пока Хорти находился у власти, евреев, кстати, не трогали. Когда Гитлеру стало известно, что Хорти ведет переговоры с Западом, он его сменил на Салаши. Салаши был обыкновенным фашистом, руководителем венгерской фашистской партии. Он сослал евреев на последнем этапе войны, и из семисот тысяч сто двадцать тысяч поэтому уцелело, и, кроме того, он вел войну до конца.

– Мы хотели поговорить с тобой о положении стран Восточной Европы после окончания войны.

– Я перейду к этому, но если не сказать о том, что было в конце войны, будет непонятно, что происходило в дальнейшем. Итак, Венгрии не удалось ничего сделать. Между тем, Венгрия был заинтересована в разрыве союза с Гитлером, потому что она стремилась сохранить южную Словакию, прикарпатскую Украину (Мукачево и Ужгород) и северную Трансильванию – территории, которые она получила в результате Венского арбитража. Румыния, напротив, во что бы то ни стало хотела возвратить себе северную Трансильванию, так как там была колыбель румынской нации, там сохранялась румынская культура, и румыны составляли больше половины населения. Кроме того, Румыния хотела получить южную Добруджу, но это было уже не так важно. Румынскому королю Михаю удалось сделать то, что не удалось сделать Хорти. Он смог это сделать из-за того, что советские войска были уже в районе Ясс и Бельц в результате Ясско-Кишиневской операции. Румыния перешла на сторону Советского Союза, благодаря чему румынская армия быстро отвоевала у венгров северную Трансильванию, и кроме того, советская армия спустя пару недель была уже и в Болгарии, и в Югославии. После этого у всех стран остались те или иные проблемы. Польша потеряла свои восточные области, но получила часть восточной Пруссии с городом Данциг и получила выход к морю.

– Но у них и раньше был знаменитый Данцигский коридор.

– Да, коридор, который отделял Восточную Пруссию от Германии. Сам Данциг имел статус вольного города, в котором большую часть населения составляли немцы. Теперь же они получили и Данциг, и часть восточной Пруссии, но уже без немцев. На другой части восточной Пруссии Советский Союз создал Калининградскую область.