Остров Желаний

Ветер завывал всё громче, всё дальше и дальше от континента унося маленький катер с двумя испуганными пассажирами на борту. Тут, забираясь на одну из ставших уже высоких волн, катерок несколько задрал нос, отбросив свой экипаж к корме. Носовой канат, приняв на себя тяжесть подводного груза, с глухим хлопаньем натянулся. Пропустив под собой волну, катер теперь наклонился носом вниз. Груз под килем переместился вперёд, увлекая за собой последний канат, приготовленный для закрепления на корме. Лёгкую верёвку вырвало из руки Юрия, и она устремилась за борт, грозя привести все усилия мужчин к нулю, ведь тогда не полностью закреплённый груз просто разрушит лодку, а выловить упавший канат в бушующем океане будет просто невозможно. Юрий рванулся вперёд и, сильно ударив ногу о лежащий на полу мотор, чуть не выпрыгнул за борт, поймав конец каната уже у самой воды.

Тяжело переведя дух, держась за мокрые борта и слегка прихрамывая, он поспешил на корму, сжимая в руке свой трофей.

– Давай, Андрюха, крепи его, – он упёрся в пол здоровой ногой, изо всех сил натягивая канат.

Когда он был, наконец-то прикреплён к корме, Юрий устало упал на колени и, не давая себе ни минуты для отдыха, принялся потрошить палатку, путаясь в её огромной плотной ткани.

– Андрюха, посвети, не могу найти её верхний угол, что должен быть над входом палатки, понимаешь, – взмолился он, уже полностью выбившись из сил.

Андрей, не спрашивая, для чего ему понадобилась палатка, быстро перевёл луч фонаря на бесформенную кучу брезента. Отдавая должное изобретательности друга, ведь теперь катер перестал походить на брошенную в воду щепку и, благодаря прочно зафиксированному на канатах грузу, стал более устойчив, он решил не задавать вопросов в такое тяжёлое для них время и, справедливо полагая, что ему скоро всё и так станет понятно, бросился на помощь другу.

Общими усилиями им, правда, не сразу, но всё же довольно быстро удалось найти лицевой верхний угол палатки. Сжав его в руке, Юрий бросился с ним на нос катера.

Свежеющий ветер легко, словно простынь, подхватил тяжёлую ткань и чуть не вырвал её у него из руки.

– Держи!!

Андрей в темноте не видел, что происходит и поймал брезент чисто случайно, взмахнув в воздухе руками. Надёжно прижатая ткань теперь была укрощена.

– Андрюха! – для того, чтобы преодолеть завывание ветра и шипение рассыпающихся под его дуновением гребней волн, теперь приходилось говорить громко, – есть у тебя в катере что-нибудь длинное и не тонущее в воде, ну палки или ещё чего?

– Вёсла деревянные… удочки, лопата… сачок для рыбы…

– Отлично! Вытащи всё это и положи на пол, потом обвяжись верёвкой, возьми топор, его тоже привяжи к руке, железки свои и ползи ко мне.

– … Две жерди, так, на всякий случай вожу, – всё ещё машинально бормотал тот.

Совершенно не видя в этих, в данный момент, дровах никакого смысла, Андрей всё же, не стал задавать вопросов и стал быстро выполнять команду Юрия, ставшего, по стечению обстоятельств в его глазах, настоящим штормовым капитаном, команды которого следует выполнять, не задумываясь, быстро и чётко.

Юрий тем временем полностью приручил полощущуюся уже под довольно сильным ветром брезентовую палатку и привязал её угол к никелированному крюку на носу катера.

– Я иду, Юр, фонарь брать?

– Оставь его. Начни пока так, на ощупь, потом я присоединюсь к тебе с ним. Вот смотри. Надо этой палаткой полностью закрыть всю лодку, максимально натягивая на неё брезент, прибивая его как можно чаще вдоль борта и не допуская возможности протечки воды между креплениями. Понятно? Давай начинай, я скоро вернусь.

– Я понял тебя! Ну, Юрка, ты – голова!

Океанские многотонные волны стали похожими на взбесившиеся чёрные дюны и, казалось, все они друг за другом с жутким остервенением и с холодной неумолимостью надвигаются именно на несчастную лодку, стремясь, во что бы то ни стало, раздавить её своей тяжестью. Но маленькому судёнышку всякий раз каким-то чудом удавалось избежать своей печальной участи, ловко взбираясь им на макушки. Сильный ветер закручивал белые «барашки» на гребнях волн и орошал холодными брызгами уже промозглых и смертельно уставших в неравной борьбе со стихией мореплавателей.

Юрий торопливо связывал приготовленные Андреем предметы друг с другом и, привязав её к длинной верёвке, снова направился на нос, взгромоздив эту охапку себе на плечо. Андрей к тому времени, непрерывно колотя топором, продвинулся не меньше, чем метра на полтора вдоль левого борта. Большая ткань мокрой палатки ему всё же мешала.

Юрий осторожно, что бы ни помешать другу, лёг на нос и, выбросив свою ношу в бушующую воду, стал привязывать конец верёвки к тому же носовому крюку, который теперь был уже закрыт стянутым бечёвкой брезентом.

– Зачем тебе нужны были эти длинные деревяшки? – Не утерпел и всё-таки спросил Андрей, перекрикивая шум океана.

– Я связал их и выбросил за борт, – невозмутимо ответил тот, натягивая брезент и облегчая другу работу.

– Как за борт?! Зачем? – Удивление, отчаяние, скорбь читались в его возгласе, и казалось, им не было предела.

– Да не бойся ты, ни куда они не денутся. Привязанные они к носу катера.

– Но зачем? – уже более спокойно спросил Андрей, повернув голову в сторону Юрия.

– Нам нужен плавучий якорь. Понимаешь, любое судно, особенно во время шторма, носом должно быть непременно направлено поперёк волны, иначе она перевернёт его и потопит. Хорошо, если оно управляемо, но у нас нет хода. В таких случаях привязывают что-нибудь плавучее, желательно побольше и потяжелее, мачту например, и дрейфуют. Привязанное к такому плавучему якорю судно ветром всегда будет направлено кормой вперёд, значит носом к набегающей на него волне, что нам и надо.

Работа Андрея пошла быстрее. С минуту он молча прибивал натянутый Юрием брезент, после чего, пытаясь пересилить рёв океана, прокричал ему:

– Юрка, я так рад, что у меня есть такой друг, как ты. Ты спасаешь мне жизнь. То, что мы сейчас делаем с катером, для меня – тёмный лес. Без тебя бы я точно погиб.

– Не переживай, Тюбик, погибнуть шансов будет навалом. У тебя ещё всё впереди.

Вскоре катер был весь обтянут брезентом, а его экипаж находился внутри и превратился в простой балласт для него, не имеющий больше возможности повлиять на дальнейший ход событий. Приведя, таким образом, своё маленькое судёнышко к максимально возможной сопротивляемости разбушевавшейся стихии, экипажу в своём спасении оставалось только уповать на Бога.

Лёжа на дне лодки в кромешной тьме, Юрий нащупал возле себя дюралевую трубку из палаточного комплекта и вставил один её конец в оставшийся свободным, беспомощно лежащий на полу задний угол палатки, и полностью натянул брезент, уперев другой конец трубки в дно катера.

Спустя минут десять-пятнадцать лодка на очередной волне не успела преодолеть подъём на неё, как разорванный сильным ветром и разлетевшийся на сотни брызг её гребень с шумом накрыл собой маленький катерок. Мгновение спустя гордое судно, отведя своим брезентовым шатром смертельную для себя угрозу, снова показалось над бушующим океаном под облегчённые, радостные крики его перепуганного экипажа.

Своё первое боевое крещение усовершенствованное судно выдержало с честью.

Глава 8

Шторм

Буря усиливалась. Лёжа в мечущейся по волнам лодке и согревая своими озябшими телами плещущиеся на её дне лужи солёной воды, в кромешной тьме, ударяясь обо всё подряд: то о борта лодки, то об этот пресловутый, воняющий бензином мотор, то друг о друга, порой, теряя в жуткой болтанке ориентацию в пространстве, насмерть перепуганные пассажиры лишь истово молились, зажимая руками уши от ужасного воя бури за бортом, молились и молились, вдруг вспомнив, а может и, придумав новые молитвы, взывали к небесам о пощаде и милости. Воистину, тот не молился, кто не был в море!

В тёмном замкнутом пространстве, когда они не могли видеть поверхности океана и по достоинству оценить ту или иную ситуацию, всё происходящее казалось им совершеннейшим адом. Ведь даже, наткнувшись с закрытыми глазами на какое-нибудь препятствие, нам кажется, что перед нами вдруг возникла непроходимая преграда, и мы ощущаем растерянность и беспомощность перед ней. Что же остаётся им, до смерти перепуганным разбушевавшейся стихией терпящим бедствие горе-морякам.

Отважно борясь с бурей, их маленькое судёнышко то бесконечно долго забиралось вверх по волне, чуть ли не к облакам, то в следующую минуту стремительно и долго неслось в бурлящую пропасть. Порой казалось, что они стремительно летят к самому дну океана и нет такой силы, которая сможет вернуть их на поверхность, как их маленький кораблик снова задирал нос, пропуская под собой очередной вал, и всё повторялось сызнова, ритмично и методично изматывая и без того измученных мужчин в этой жуткой болтанке. Волны, рассыпаясь под порывами ветра, обильно орошали своими брызгами упругий брезент, словно, стремясь во что бы то ни стало, порвать его и захлестнуть эту упорную лодчонку, бросившую им, вечным и могучим, свой дерзкий вызов.

Сколько времени прошло с начала шторма, друзья не знали. Ночная мгла по-прежнему властвовала над океаном, и им казалось, что время остановилось, и что больше никогда не кончится эта жуткая ночь, никогда не прекратится эта страшная буря, что даже сам Господь забыл обратить свой всеблагий взор на эту часть Земли, на эту взбесившуюся воду, на этих уже теряющих сознание от усталости, холода и отчаяния людей, не перестающих молить Его о милости и пощаде.

Возможно, что в это же время в той же части океана шло своим курсом ещё хотя бы одно большое судно, и если так оно и было, то полагаю, что ни капитан его, ни его экипаж не испытывали в те минуты ни малейшей тревоги потому, что по меркам моряков, это был вовсе не ураган, даже штормом его можно было назвать с некоторой натяжкой. Так, просто очень свежий ветер. Полагаю, что даже подвахтенные на его борту спокойно отдыхали в своих привычно раскачивающихся койках, и ни кому из них даже не могло прийти в голову, что в такую всего-то просто испорченную погоду может терпеть бедствие какое-нибудь судно. Но, тем не менее, для почти отчаявшегося экипажа маленькой шлюпки эта «просто плохая погода» явилась вершиной могущества стихии.

Казалось, что не будет конца этой злополучной ночи, и измученные жуткой болтанкой, голодом и жаждой, горе-моряки были уже на грани психологического срыва, как пробивающийся сквозь брезент слабый свет наступающего дня вселил в души мужчин уверенность о скором окончании этой бури. Но разъярённая стихия и не думала униматься, лишь едва ли ни сильнее швыряла несчастную скорлупку по вздыбленному океану. Постепенно становилось светлее, стали отчётливо различимыми детали внутреннего убранства катерка, а вернее сказать, совершеннейшего бардака на его борту. Ветер с невероятной злобой обрушивался на хлопающий уже брезент, грозя сорвать его с упорной шлюпки, мужественно противостоящей грозному океану.

– Макарон, ты живой? – Среди воя бури Юрий с трудом различил слабый дрожащий голос друга.

– Н-не уверен, – ответил он полушутя, – но думаю, что скорее жив, – добавил он уже громче, – потому что чувствую себя так, словно меня всю ночь пинали дюжина крепких парней.

– Как думаешь, она унимается уже или нет?

– Хотелось бы верить, что да! Но что-то …

Глухой удар оборвал голос Юрия. Лодку швырнуло резко вверх и чуть влево. Мотор, лежащий посередине лодки, всей своей массой налёг на него, причинив очередное страдание вконец помятому и избитому капитану.

– Нет, Тюбик, – слегка отдышавшись, он напряг связки, – что ни говори, а всё же лучше денёк-другой живым полежать в лодке с помятыми рёбрами, чем всю жизнь лежать мёртвым на дне и рыб кормить.

– Шутишь. Это хорошо. Это хорошо, говорю! Но раз мы ещё живы, то и нам самим поесть бы не мешало. – С этими Андрей пополз к рундуку.