Чесменское сражение. Граф Орлов против Хасан-бея

Погода меж тем с каждым днем ухудшалась. По небу проносились низкие лохматые тучи. Вытянулись в нитку вымпела. А корабли вовсю швыряло на разгулявшихся волнах.

– Придется штормовать, – загрустил Спиридов и велел поднять сигнал «Держаться всем по способности».

А ветер крепчал. На кораблях спешно спускали брам-стеньги и брали рифы у марселей, торопливо затягивали парусиной люки. Приседая в глубоких разводьях, «Евстафий» валился с одного борта на другой. Ветер уже не стонал, а ревел во весь голос. Под его напором гнулись стеньги, дугой выгибались реи.

Сам Спиридонов, прописным азом ноги растопыря, – подле штурвала. При нем – флаг-капитан Плещеев и капитан Круз. Сразу шесть человек, выбиваясь из сил, ложились грудью на рулевое колесо, стараясь не дать кораблю стать лагом к волне.

– Держать у меня в бейдевинд, едрена корень! – кричал рулевым осипшим голосом Круз, скользя ботфортами по палубе. – Вон еще один смерти ищет! – показал он адмиралу на шкафут.

Там, держась руками за штормовые леера, пробирался от мачты к мачте боцман Евсей. Рискуя быть смытым за борт, он придирчиво оглядывал, все ли в целости. Внезапно огромный вал накрыл корабль. Мимо ухватившегося за фальшборт боцмана в потоке сходящей воды пронесло за борт молоденького матросика. Безумное лицо с полуоткрытым ртом – лицо покойника. В последнее мгновение Евсей все же, изловчившись, ухватил матросика за ногу. Вокруг клокотала вода. Силы боцмана были на исходе, еще немного – и он не выдержит…

Корабль будто вздохнул и медленно, а затем все быстрее и быстрее стал валиться на другой борт. Очнувшись, матросик неистово запричитал:

– Спаси и помилуй, Пресвятая Богородица!

– Не поклоны бить надобно, а башкой своей непутевой думать, герой! Ну, давай, ползи скоренько, не то с другого борта вылетишь.

С трудом разжал Евсей занемевшие пальцы и поспешил к грот-мачте, где рвало ветром во все стороны штормовой стаксель.

По батарейным декам вовсю гуляла вода. Укачавшись с непривычки, валялись вповалку солдаты и армейские артиллеристы.

– Чтой-то, сердешныя, раненько вы онучи сушите! – жалели их матросы. – Ползли бы наверх да «ура» царю морскому покричали, авось полегше бы стало.

Но отводили взор мутный солдаты, слюну горькую глотая.

– Господи! Дай нам силы дожить до дня светлого, когда ступим на землицу мы твердую!

А флотским стонать недосуг. Канониры с орудийной прислугой непрерывно крепили пушки талями да брюками. Не приведи Господь Бог, сорвутся, тогда беды не оберешься. В расходившиеся пазы хлестала вода. Плотники и конопатчики наскоро заделывали их пенькой и салом. Обтер лицо рукавом канонир Леха Ившин.

– Эх, море – что горе, красно со стороны! Слушай, ребята, загадку. Что милее ста рублев? Двести!

– Ну, Леха, – улыбались матросы, у пушек орудуя, – достанется тебе на орехи когда-нибудь за язык твой!

– Ничего, кому первая палка, тому и первая чарка.

– Давай, давай, не рассиживайся! – пробежал мимо озабоченный батарейный офицер.

«Как Васька-то мой там сейчас? Выдюжит ли малец?» – думал Ившин, подкладывая под колесо лафета клинья.

Вдруг резкий удар с силой накренил корабль, фальшборт ушел в воду. Бывшие на верхней палубе замерли: встанет ли «Евстафий»? Скрипя всем корпусом, линейный корабль все же выровнялся. Люди облегченно вздохнули.

– На фок-мачте топ свернуло! – закричал адмиралу бывший рядом Круз.

– Рубите мачту, к черту!

У фок-мачты уже возились офицеры и матросы. Обвязанный крепким концом, с топором за поясом, упрямо лез вверх по вантам Евсей…

Лишь на следующие сутки к вечеру ветер стал стихать понемногу. Но бед шторм принес немало. Повреждения имели все. «Евстафий» нуждался в смене мачты, а «Святослав» едва не тонул. От ударов волн у него треснули кницы и сильно потек трюм. В дальнейшее плавание линейный корабль уже не годился. Скрепя сердце Спиридов отпустил поврежденные корабли в Ревель: первый – на кратковременную починку, второй – на длительный и серьезный ремонт. Сам же командующий со всем своим штабом перебрался на «Европу». На «Европе» сразу стало тесновато, там, помимо экипажа и десанта, плыл греческий архиерей с изрядной свитой.

Прошло еще два дня. На третий с марсов закричали долгожданное:

– Паруса с зюйда!

То в утомительной лавировке спешила на соединение Резервная эскадра Андерсона. Впереди под вице-адмиральским флагом линейный корабль «Екатерина», за ним «Кир-Иоанн» и «Город Архангельск». По причине малочисленности своей эскадры вице-адмирал Андерсон держал флаг на крюйс-стеньге, а младший флагман Елманов шел под одинарным вымпелом. Играя захождение, Резервная эскадра заняла согласно диспозиции место в арьергардии.

– Курс – Копенгаген! – поднял общий сигнал Спиридов.

Корабли послушно клали рули на вест, а в лоб им хлестал крепкий «мордавинд». Ложась поочередно то на правый, то на левый галс, эскадры едва продвигались вперед.

А вскоре новая беда… Ни с того ни с сего начал палить из пушек концевой «Иануарий». Прибывший с него к адмиралу каперанг Борисов был растерян.

– Пресной воды не имею ни пинты, все бочки полны водою морскою! – огорошил он Спиридова.

– Как? – не понял адмирал. – Что ты мелешь, каперанг!

– Так и есть, – переминался с ноги на ногу Борисов, – как выпили первый ряд бочек да взялись за второй, так все и обнаружилось.

Спиридов молчал, лицо его быстро покрывалось красными пятнами.

– Корсаков! – едва сдерживаясь, подозвал он капитана «Европы». – Ступай в трюм, разбей бочки и опробуй воду. Мне ж чарку сюда на пробу.

Корсаков стремглав бросился вниз. В ожидании известий адмирал не ходил, а метался по шканцам. Наконец появился и капитан «Европы».

– Ну? – Спиридов грозно смотрел из-под кустистых бровей.

Вместо ответа Корсаков молча протянул ему чарку воды. Адмирал взял, щуря глаза, поглядел на содержимое, глотнул и, сморщившись, вышвырнул чарку за борт. Все в нем кипело от бешенства. В таком состоянии Спиридова еще никто не видел. Топая ногами, он костерил всех подряд. Остальные подавленно молчали. Немного успокоившись, велел командующий проверить питьевые запасы на всех кораблях своей эскадры.

Пооткрывали капитаны бочки малой руки, что сверху в интрюмах от крюйт-каморы до ахтерлюка понаставлены, – везде вода морская. Вскрыли бочки средней руки, что ниже располагались, – то же самое. Глянули, наконец, в бочки большой руки, что у самого днища каменьями обсыпаны для балласта, – и там в такт качке плескалась зловонная соленая жижа. Морская вода была везде.

Так с опозданием вскрылось страшное преступление. Кронштадтские подрядчики, не утруждая себя поездками за пресной водой, наполняли бочки соленой, которую черпали тут же в гавани. Расчет был прост: пока дойдет эскадра до датских проливов, пресной воды хватит, а уж там пусть наливают заново. Кронштадт далеко, Петербург еще дальше, бумаги в исправности, чего еще бояться?

Последствия не замедлили сказаться. Буквально на следующий день пошли от зловонной воды по эскадре болезни и смерти. Вскорости скрутило и самого адмирала. Непросто было в те дни Спиридову. Однако, кривя душой, слал он с оказиями в Петербург бойкие депеши: «Люди… здоровы и веселы; даруй, Боже, чтоб всегда таковы были; да теперь по состоянию погод между учением и дела нет, как только песни поют и играют. Пищу ж имеют все свежую…»

Почему поступил так не привыкший к обману и интригам адмирал, непонятно. Может, хотел поднять свой авторитет в глазах Екатерины, может, наоборот, избавиться наконец от ее упреков и выговоров в свой адрес. Известно одно: письма эти скоро обернулись серьезным обвинением против него самого. Императрица обмана Спиридову не простила.

А на кораблях становилось все тяжелее и тяжелее. Чтобы как-то жить, капитаны кораблей самолично изобретали новые способы получения сносного питья и пищи. На «Иануарии», к примеру, говядину с полдня варили в забортной воде, «дабы с положенным мясом взяла добрый вар», а потом уже ссыпали в этот «балтийский бульон» кашицу и горох, перемешивали все и хлебали перекрестясь. На «Святителях» делали иначе: разбавляли тухлую воду забортной и употребляли единым духом. Но пить все одно хотелось.

– Деды живали – мед пивали, мы ж живем – и воды не пьем! – печалились мучимые жаждой матросы. – Каково житие, таково и питие!

Несмотря на болезнь, Спиридов самолично опробовал всяческие приемы употребления воды. И в конце концов порешил так:

– В сутки давать каждому офицеру и матросу по кружке воды соленой. А чтобы горло не драло да желудки наружу не выворачивало, сию дрянь доливать исправно двумя чарками доброго рому. На раздачу ж назначить офицеров поглазастей!

«Северный орел» поинтересовался: что делать с порционным вином?

– А что хотите! – ответили с флагмана.

Но Клокачев не унимался: