Битва за Степь. От неудач к победам

Возглавить дипломатическую миссию поручили 38-летнему чиновнику внешнеполитического ведомства, действительному статскому советнику Александру Негри. Статский советник (из константинопольских греков) был на хорошем счету, знал турецкий и персидский языки, считался знатоком Востока.

В качестве основной задачи Негри поручалось заверить хана Бухары Хайдара в «непременном желании» России «не только утвердить, но и распространить торговые связи» с его ханством, изыскав для этого все возможные средства.

Статс-секретарь министерства Карл Нессельроде, близоруко щуря глаза, инструктировал главу миссии:

– Ваша главная задача не только утвердить, но и распространить торговые связи между Россией и Бухарией. Для этого решите вопрос о тарифах, по которым взимаются пошлины на бухарские товары, и попытайтесь изыскать меры к доставлению прямой пользы российскому купечеству. Одновременно изучите состояние тамошней промышленности и торговли и пути улучшения нашей торговли. Не скрою, что задача не только сложная, но и опасная. В случае вашего успеха я гарантирую вам прекрасную карьеру, хотя знаю, что любой карьере вы предпочитаете изучение древностей.

– Приложу все усилия! – скромно ответствовал Негри.

Еще одной немаловажной задачей миссии Негри являлось освобождение многочисленных русских пленников, обращенных в рабство как в самой Бухаре, так и в союзной им Хиве.

Секретарем миссии был назначен коллежский асессор Павел Яковлев, уже известный к тому времени литератор и приятель Пушкина.

Состав дипломатической миссии и общее руководство Петербург оставил за собой. Организация же была поручена оренбургскому генерал-губернатору Петру Эссену.

Прибыв в Оренбург, Негри первым делом явился к губернатору. Генерал от инфантерии Эссен был человеком деятельным и толковым. Опытный военачальник, прошедший все Наполеоновские войны, он три года назад был направлен на дальнюю границу империи с заданием ее укрепления и подготовки продвижения в южные степи. Никаких недомолвок между Негри и Эссеном не возникло.

– Можете, Александр Федорович, рассчитывать на меня полностью! – сразу же заявил генерал. – Я приму все средства к обеспечению прохода вашей миссии через казахские степи.

Вскоре Негри уже имел двух толковых толмачей-переводчиков. Одновременно закупались лошади и верблюды для перевозки вещей. Помимо этого, Эссен позаботился и о казачьем конвое при двух пушках.

– У меня к вам, Александр Федорович, есть и личная просьба – договориться с бухарцами по обеспечению безопасности наших караванов в степи, уж больно много хивинских шаек там нынче рыщет. Хивинский хан побаивается Бухару как по могуществу, так и по делам веры. Может, что и получится, – попросил Негри на следующей встрече губернатор.

– Всенепременно обращу на это внимание эмира! – заверил генерала посол.

* * *

Немаловажной была и разведывательная задача миссии, поэтому в ее состав были включены инженерные капитаны Генс и Рене, поручики Тимофеев и Вольховский, во главе с офицером Генерального штаба Мейендорфом.

Весьма удачным выбором являлся и штабс-капитан барон Егор Мейендорф по кличке «Рыжий» из остзейских немцев. Выпускник знаменитого училища колонновожатых, он прошел всю кампанию 1812 года и Заграничный поход, проявив себя талантливым картографом, получив несколько орденов и шпагу «За храбрость». Как свидетельствует его формулярный список, «Рыжий» знал русский, немецкий и французский языки, а также «часть математических наук». Интересно отметить, что в 1818 году он получил бриллиантовый перстень «за сочинение плана города Павловска». Два года назад любознательный барон поступил в Геттингенский университет и вот теперь был неожиданно отозван в экспедицию.

Большой удачей стало назначение в миссию капитана-инженера Генса (из эстляндских немцев). Генс был блестяще образован, имея за спиной Дерптский университет и Петербургский военный инженерный корпус. Карьеру начал инженером в Оренбурге, быстро обратив на себя внимание губернского начальства. При этом во время миссии, помимо инженерной деятельности, Генс проявил большую склонность к разведывательной деятельности.

Перед отъездом Мейендорфу было вручено «Наставление… касательно обозрения Киргизской степи во время следования… с посольством в Бухару». Помимо всего прочего, ему предлагалось исследовать пути от Троицка до ханства, течения рек, изучить возможность заселения обширных просторов к югу от Оренбурга. Кроме этого, Мейендорф должен был «назначить места, удобные для крепостей вдоль по дорогам от крепостей Орской и Троицкой… до реки Сырдарьи, на коей равномерно назначить место, удобное для крепости». Необходимость получения этой информации обосновывалась важностью обезопасить караванные пути в Бухарию и Хиву. Капитану Генштаба Генсу надлежало также провести астрономическое определение долгот и широт, составлять маршруты путей, на основании чего подготовить «Общую генеральную карту», а также вести журнал «путеследования в Бухару и обратно».

Забегая вперед, скажем, что впоследствии Генс станет выдающимся организатором российской разведки в Центральной Азии и очень серьезной фигурой в Большой Игре.

Что касается Вольховского, то в истории он остался только благодаря тому, что являлся однокашником Пушкина по Царскосельскому лицею. Это о нем писал поэт:

…Спартанскою душой пленяя нас,
Воспитанный суровою Минервой,
Пускай опять Вальховский сядет первый,
Последним я, иль Брогльо, иль Данзас…

Офицеры должны были производить картографическую съемку местности и составить детальное описание пути через степи в Бухару. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, все они числились гражданскими чиновниками. Мейендорф, например, должен был вести подробный журнал событий, производить астрономические наблюдения, а также составить общую генеральную карту казахских степей и Бухарии.

В качестве натуралиста-минералога, который должен был составить научный обзор степных областей, в состав миссии был принят Христиан Пандер, впоследствии известный академик и палеонтолог.

Вторым натуралистом, включенным в миссию, был Эдуард Эверсманн, являвшийся одновременно доктором философии и доктором медицины. Эверсманн был выпускником Дерптского университета, талантливым врачом, пытливым ботаником и зоологом. В экспедиции он значился… купцом. В помощь последнему был назначен оренбургский гарнизонный лекарь Пономарев. Как оказалось, в дальнейшем Эверсманн проявил явную склонность к разведывательной деятельности.

Посольским священником с причетом и походной церковью был определен священник Уфимского кафедрального собора отец Петр (Ильин), а с ним пономарь.

В целом, как мы видим, подготовка к экспедиции была весьма серьезной, состав был просто блестящим. Поэтому в Петербурге от нее ожидали и соответствующих результатов.

* * *

10 октября 1820 года миссия двинулась в путь. Караван из 358 верблюдов и 400 лошадей сопровождался военным отрядом, который состоял из сотни казаков, роты солдат и всадников-башкир под командой капитана Циолковского.

Путь путешественников пролегал от Оренбурга до реки Эмбы. Затем на юго-восток к Урачаю – поселению на северном берегу Аральского моря, затем до Ялтар-Куля, стоящего у Сырдарьи, и от реки уже строго на юг, через Казулкумы до Бухары.

В дороге охотились за сайгаками, вкусное мясо которых было кстати.

Достигнув становища казахского султана Арунгазы, Негри представился ему по всей форме, чем доставил предводителю кочевников огромное удовольствие. В ответ Арунгазы сопроводил миссию до Сырдарьи, засвидетельствовав этим свою приверженность к России.

За горой Бассагой местность стала более безводной. Степной ковыль, который прежде встречался в изобилии, сразу исчез. Теперь повсюду была растрескавшаяся от летней жары голая глинистая почва, лишь кое-где покрытая корявым саксаулом. Не обошлось без падежа лошадей.

Встречные бухарские купцы, узнав, куда едут русские путешественники, только качали головами:

– Может статься, что никто из вас, христиан, не вернется домой. Если даже хивинский хан разрешит вам пройти, то уж наш эмир не совершит ошибки, дозволив отправиться обратно. Эмир не хочет, чтобы христиане знакомились с нашей страной!

В один из дней участники посольства увидели десятки валявшихся в песке трупов, над которыми кружили стервятники. То были следы уничтоженного кочевниками очередного каравана…

В четырех днях пути до Бухары посольство встретил предусмотрительно посланный эмиром отряд, доставивший свежие фрукты, хлеб и корм для их лошадей. При этом возглавлял встречавших сам кушбеги (первый министр) Хаким-бек с почетным эскортом из нескольких сотен бухарских всадников. Проявление такого внимания обнадеживало.

Дорогой до Бухары кушбеги неожиданно начал клянчить:

– Если бы вы подарили эмиру две наши пушки, он был бы очень доволен.

Удивленный Негри почесал затылок:

– Будь моя воля, я подарил бы эмиру тысячу пушек, но пушки являются собственностью моего царя, и я не имею права их отдавать.

– Ай! Ай! Ай! – закивал кушбеги чалмой из белого кашемира и тут же принялся выклянчивать для эмира рессорную коляску главы миссии.

На это у Негри козырей не осталось, и он обещал подумать. Когда кушбеги отъехал, посол в сердцах сказал Мейендорфу:

– Кажется, они готовы обобрать нас до нитки. И это при том, что у нас несколько верблюдов, нагруженных подарками для бухарского двора.

Верблюды были гружены мехами и фарфором, хрусталем и ружьями. Помимо этого, Негри вез и огромные напольные бронзовые часы с красивым боем, украшенные золотым павлином.

18 декабря отряд достиг Бухары. К удивлению участников миссии, Бухару окружала не безжизненная пустыня, а аллеи деревьев и многочисленные сады. Так как вначале посольство разместили вне города, доктор Эверсманн предпринял крайне рискованную попытку проникнуть в Бухару, чтобы, смешавшись с местными, выведать все новости. Переодевшись купцом, Эверсманн отправился на свой страх и риск в Бухару…

Через два дня состоялся торжественный въезд посланника в столицу ханства.

Из воспоминаний Мейендорфа: «Наши солдаты маршировали в величайшем порядке и были в полной форме. Звуки барабана вызывали возгласы удивления жителей. Таким образом, мы продвигались вперед среди шума и выражений общего веселья, возбужденного нашим прибытием».

Сама Бухара поразила прибывших: купола мечетей и минареты, дворцы и пруды, бесконечные махали с плоскими кровлями глинобитных домов, мраморные бани и шумные пестрые базары. По улицам шныряли грязные дервиши в плащах, с посохами и сосудами из тыкв, куда собирали подаяние. Всюду соседствовали великолепие и нищета, богатство и грязь…

Из воспоминаний Мейендорфа: «Мы испытывали тягостное чувство, заметив среди азиатского населения русских солдат, доведенных до печального состояния рабов. Большей частью это были 60-летние немощные старики; при виде своих соотечественников они не могли удержать слез и, невнятно бормоча несколько слов на родном языке, пытались броситься к нам. Чрезмерная радость оттого, что они снова увидели наших солдат, вызвала у них большое волнение. Эти трогательные душераздирающие сцены не поддаются описанию».