Сирийский экспресс

Когда огни Новороссийска остались позади, когда миновали внешний рейд с десятками стоявших там в ожидании погрузки океанских танкеров, Шубин приказал перейти на боевую готовность два. Марченко передал вахту командиру артиллерийской боевой части, но остался в ходовой. Правила многовекового корабельного этикета гласили, что сменяющий на вахте должен принимать ее чуть раньше, чем положено, а сдающий – своего сменщика сразу же не покидать.

Накинув старую потертую канадку, Шубин вышел на крыло мостика и, куря сигарету, прислушивался к убаюкивающему шуму машин. Судя по всему, старушка «Кострома» была вполне довольна происходящим, а потому мурчала своими машинами, словно большая добрая кошка.

Выходя иногда в море на других десантных кораблях бригады, Шубин всегда сразу чувствовал их отличие от своей «Костромы». Нет, эти корабли не были лучше или хуже, они, при всей внешней схожести, просто были совершенно иными. В том, что каждый корабль имеет собственную душу и собственный характер, Шубин был уверен на все «сто». Да и как могло быть иначе! Спросите любого автолюбителя, и он вам на голубом глазу расскажет, что у его «ласточки» (или «цыпочки») особый характер, и если она заупрямится, то тогда пиши пропало, т. к. не поможет ничего, ну а если ее попросить, да еще поцеловать в рулек, тогда его «ласточка» (или «цыпочка») и горы свернет! Что же вы тогда хотите от современного боевого корабля, который в сравнении с примитивной «ласточкой» есть само совершенство человеческой технической мысли! Ему ли не иметь собственные душу и характер!

Непонятно было всегда Шубину и то, почему корабли в русском языке отнесли вдруг к мужскому роду. Это он считал вопиющим кощунством. С гражданскими судами поступили и того хуже, их вообще причислили к некоему среднему роду, тогда как на самом деле (и Шубин об этом знал точно!) все существующие в мире корабли и суда имели не мужскую, а исключительно женскую душу. Да, познать эту душу было весьма непросто, но если твой корабль все же однажды открывал ее тебе, если ты оказывался достоин этого высочайшего доверия, значит, отныне ты составлял со своим кораблем уже единое неразрывное целое. Кроме того, Шубин знал и то, что корабельная душа отвечала на человеческую любовь к кораблю и морю такой ответной преданностью и такой любовью, на которую способна далеко не каждая женщина. А потому, оставаясь в море один на один со своей «Костромой», Шубин часто разговаривал с ней, отечески корил за допущенные промахи, хвалил за успехи, придумывал ласковые прозвища, а порой, под настроение, даже рассказывал анекдоты. Его отношения с кораблем были настольно личными, что о них он никогда не рассказывал никому, даже жене. Наверное, это была его самая сокровенная тайна.

– Товарищ командир, можно по трансляции «нашу» поставить? – запросили из радиорубки.

– Давайте! – отозвался Шубин. – Пока время есть, можно и послушать.

«Нашей» на корабле считали старую-престарую песню Визбора про пароход «Кострома». И хотя та, визборовская, «Кострома» никакого отношения к шубинской не имела, экипаж считал ее своим гимном. Песню любили и матросы, и офицеры, любил ее и сам Шубин, к тому же, как ему думалось, любила эту старую песню и сама «Кострома». Да и кому же не понравится, когда о тебе поют!

Запахнувшись в канадку, Шубин вернулся в ходовую рубку и поудобнее уселся в командирском кресле.

Стоявший вахтенным офицером командир БЧ-2 Витюков, знавший обо всем на свете, втолковывал Марченко о преимуществах и рисках биткоинов.

– Ферма, конечно, здорово, но где ты найдешь столько мощных компьютеров, да еще с мощнейшей системой охлаждения!

Шубин прислушался краем уха и ничего не понял. Какие фермы? Какие биоткоины? Будучи по натуре человеком любознательным, ему, конечно, интересно было бы узнать, о чем так увлеченно разговаривают подчиненные офицеры, но чувство субординации не позволило задать могущий показаться глупым вопрос. Вообще-то, артиллерист должен был наблюдать за обстановкой, а не точить лясы со сменившимся старпомом. Но ситуация была спокойной, и Шубин решил: пусть поболтают.

А из динамика уже звучало:

…То ли снег принесло с земли,
То ли дождь, не пойму сама,
И зовут меня корабли:
«Кострома», кричат, «Кострома».
Лето мне, что зима для вас,
А зимою – опять зима,
Пляшут волны то твист, то вальс,
«Кострома», стучат, «Кострома».
И немало жестоких ран
Написали на мне шторма,
Как рыбацкий глубокий шрам —
«Кострома», уж ты, «Кострома»…

Над морем опустилась ночь. Тяжело переваливаясь в волнах, «Кострома» шла вперед. Шубину не спалось в каюте, и он поднялся в ходовую. Ночью в ходовой рубке темно. Лишь слабо мерцает подсветка приборов да индикатор кругового обзора навигационной станции. Полумрак и ощущение близости моря располагали к раздумьям.

…Его «Кострома» была уже немолода. Три десятка лет для корабля – возраст весьма почтенный. Большие десантные корабли проекта 775, к которым принадлежала «Кострома» строились в 70—80-х годах поляками в Гданьске в рамках Варшавского договора. Говорят, что электрокабели на них укладывал тогдашний электрик «Stocznia Polnocna», а потом лидер «Солидарности» и президент Польши Лех Валенса.

По задумке конструкторов, «семьсот семьдесят пятые» предназначались для действия в океанах и могли высаживать технику с десантом как на оборудованное, так и необорудованное побережье. Внешне корабли 775-го проекта получились весьма симпатичными – стремительные обводы и хищно вытянутый корпус с длинным полубаком и развитой кормовой надстройкой. Вид несколько портил лишь тупой нос, являющийся одновременно и десантными воротами. Когда ворота открывались, взору любопытствующих открывалась выкрашенное грунтовкой нутро трюма, весьма схожее с пастью гигантской рептилии. По этой причине 775-е на флоте шутливо именовали «крокодилами». Шубину такое сравнение не нравилось, и он всегда довольно резко одергивал шутивших на эту тему.

Несмотря на относительно небольшое водоизмещение в четыре тысячи тонн, 775-е брали на борт до двух сотен десантников и до 10 единиц техники. При этом размещение десантников было вполне комфортным. Рядовой состав – в просторных кубриках, офицеры – в уютных 2-местных каютах. Артиллерийское вооружение «крокодилов» состояло из спаренной 57-мм артустановки и двух 30-миллиметровых шестиствольных зенитных установок АНА-630. Помимо этого БДК имели РЛС обнаружения воздушных целей и две навигационные станции. Два дизеля разгоняли корабль до 18 узлов, ну а при экономичном ходе БДК мог пройти до 4 тысяч миль. Экипаж 775-х насчитывал 75 человек, из них 8 офицеров.

У «Костромы» была важная особенность – она имела две выдвижные рулевые колонки, позволяющие легко швартоваться при малом ветре. При этом она имела малую парусность и отличную маневренность. Ходовая рубка на «Костроме» была достаточно просторная. Вахтенный офицер стоял обычно слева у машинного телеграфа. Рядом находился столик, на котором он ведет карту обстановки. Тут же был и боевой пост рулевого. В правом углу ходовой рубки находилось командирское кресло, в котором командир был обязан дневать и ночевать почти все время нахождения корабля в море. Позади ходовой рубки располагался ГКП со штурманской выгородкой. Там стоял автопрокладчик, располагалась аппаратура определения места корабля в море от старой «Декки» до новейших импортного «GPS» и отечественного «ГЛОНАСС», полки с лоциями, навигационными пособиями и астрономическими таблицами. На ящиках под автопрокладчиком – стопка навигационных карт Черного, Средиземного и Эгейского морей, проливной зоны. Там же маленький диванчик, на котором штурман мог иногда немного подремать.

Каюта командира на второй палубе, почти на миделе. От нее по трапу недалеко на ГКП и в ходовую рубку. По меркам военного флота командирская каюта весьма приличная: основной кабинет, небольшая спальня и санузел с дешевой кабинкой. Рядом каюты старшего помощника и заместителя по работе с личным составом. Тут же по правому борту и кают-компания. Кают-компания на «Костроме» просторная и уютная: справа – столы офицеров, слева – мичманов. Сзади – кресла старпома гарсунка. На стенах картины с среднерусскими пейзажами, видами Волги и Костромы, ну и конечно же родного Шубину подмосковного Домодедова, памятные вымпела, планкетки и телевизор. Офицеры и мичмана располагаются в каютах на второй палубе по двое в каюте. Кубрики матросов на первой нижней палубе. Живут по восемь-десять человек. Там же по правому борту камбуз и столовая личного состава. В столовой на переборке еще один телевизор, а также стенды наглядной агитации.

Служба на больших десантных кораблях на флоте никогда не считалась особо престижной. То ли дело подводники, которые уже герои по определению. Не менее почетной всегда считалась и служба на больших ударных кораблях – крейсерах и эсминцах, тут и интересные походы с визитами и заходами в зарубежные государства, и у начальства всегда на виду. Ну а ритуалы, выправка, организация службы – тут с крейсерскими и поставить никого рядом было нельзя. Крейсерская организация – это классика флота! Командиров «линейных кораблей» начальство всегда знало поименно, а потому и двигало их вперед куда активнее, чем всех остальных.

Менее престижной считалась служба на ракетных катерах и МРК, но и там имелись свои плюсы. Как правило, «москитный флот» далеко не ходит, у них, собственно, и задача – выскочить в море, пульнуть ракеты и обратно в базу, к тому же «за нервность» катерникам еще были положены и особые бортпайки (как подводникам вино). Самыми несчастными на флоте традиционно считались овровцы. ОВРа – вечные чернорабочие флота и в каждой бочке затычка. Помимо своих непосредственных задач по поддержанию противолодочной и противоминной обороны в районах базирования на них старались навесить все, что только можно: обеспечение погружений и всевозможных испытаний, слежение в зоне ответственности и вытеснение натовских разведчиков, охрана рыболовства, закрытие районов и т. д. и т. п. Не зря на флоте говорят: кто в ОВРе не служил, тот и флота не видел. На БДК, конечно, овровского аврала не было, и служба выглядела более размеренной. БДК – все же корабли второго ранга, с правом поднятия гюйса, бытовые условия приличные, штатные категории соответствующие. При этом своя специфика имелась. Так, если во время стоянки в базе БДК часто использовали как плавучие гостиницы для всякого рода командировочных офицеров, то на выходах в море зачастую вместо плановой боевой подготовки задействовали в перевозках не только военных, но и сугубо гражданских грузов. Да и в плане продвижения по службе офицеров с десантных кораблей всегда как-то оттирали, полагая, что у них и опыта боевого недостаточно, и военный кругозор не тот. А зря, ведь именно офицеры десантных кораблей, как никто другие, тесно взаимодействовали с морской пехотой, находясь как бы на стыке двух стихий. А любой серьезный ученый всегда скажет, что именно на стыке наук и рождаются сегодня наиболее смелые идеи и настоящие открытия. Но кому до этого на флоте есть дело! Впрочем, если бы можно было повернуть время назад, то он (Шубин это знал точно!) не поменял бы свои десантные корабли ни на какие коврижки! Он твердо знал, что каждый мужчина рождается не просто так, а для какого-то одного, самого главного дела в своей жизни. Кто-то должен непременно стать летчиком, кто-то командовать подводными атомоходами или ракетными крейсерами, он же, Шубин, родился именно для того, чтобы командовать большим десантным кораблем, не больше, но и не меньше.

Обо всем этом сейчас думалось ему, стоя на крыле мостика. Докурив сигарету, выбросил ее за борт. Холодный ветер бил в лицо, а пенные гребни черных ночных волн доказывали, что баламут Собора действительно накликал если не шторм, то уж хорошую болтанку на подходе к Босфору. Впрочем, у Босфора погода почти всегда была дрянной, то ветер, то туман.

На сигнальном посту, располагавшемся на крыше ходовой рубки, маячила фигура сигнальщика, всматривавшегося в подступавшую к кораблю темноту. Увы, несмотря на все сегодняшние достижения радиолокации, человека, по-прежнему никто и ничто заменить не могло. Поежившись на пронизывающем ветру, Шубин еще с минуту стоял, облокотившись на ограждение мостика. Небосклон стал немного светлеть в преддверии утра, и море приобрело какой-то особый красноватый оттенок.

– Лукашев, как настроение? – задрав голову, обратился он к сигнальщику.

Лукашев, смышленый старшина 2-й статьи из Майкопа, нравился Шубину своей обстоятельностью и серьезностью.

– Нормальное, товарищ командир!

– Не мерзнешь?

– Да нет, мы же опытные, оделись, как снеговики на Новый год.

– Ну, бывай! Смотри и бди у меня в оба глаза! – отдраив кремальеру ходовой рубки, Шубин шагнул в ее манящее тепло.

Вызвав рассыльного, приказал приготовить себе с вахтенным офицером крепкий чай. Подумав, заказал третий стакан для сигнальщика.

Стекло заливало дождем. «Кострома» то тяжко проваливалась вниз, то, наоборот, упорно взбиралась на очередной морской вал. Шубин прислушался, «Кострома» начала слегка поскрипывать.

– Не ругайся, девочка моя! – сказал он ей. – Потерпи немного, мы с тобой еще не такие шторма переживали!

Прислушался. Скрипа вроде бы больше не было. Значит, не обиделась.

– Прошу «добро»! – в ходовую поднялся старпом.

– Михалыч, ты пассажиров по каютам распределил, постельным бельем обеспечил, распорядок довел, гальюны показал! – повернул голову к стоявшему у машинного телеграфа старпому.

– Так точно! – бодро отозвался тот. – Все в лучшем виде! И обеспечены, и проинструктированы!

– Штурман доложил, что погода скоро испортится, – добавил он после некоторой паузы.

– Да, обещают усиление ветра. Кстати, пошли боцмана еще раз проверить крепление техники в твиндеке. – Шубин повернулся в сторону вахтенного офицера. – Витюков, объяви о приготовлении корабля к плаванию в штормовых условиях.

– Корабль к плаванию в штормовых условиях приготовить! Отсечные двери, горловины, иллюминаторы задраить. Выход на верхнюю палубу личному составу и пассажирам запрещен! – весело объявил тот по трансляции.

– С чего ты, Игорь Евгеньевич, такой веселый? – удивился Шубин.

– А как же, товарищ командир! – рассмеялся командир артиллерийской боевой части. – Помните старика Макарова: в море – дома, а на берегу – в гостях!

– Действительно, что-то последнее время мы в гостях не засиживаемся. Все время дома и дома!

– Товарищ командир, прошу «добро» обойти корабль, глянуть хозяйским глазом, что и как! – обратился Марченко.

Шубин молча кивнул.

Старпом Марченко Шубину нравился своим всегдашним оптимизмом и той кажущейся легкостью, с которой он служил. Марченко был коренным крымчанином, с детства хотел быть военным моряком, но поступил и окончил училище Нахимова уже при украинской власти, а потому и попал служить в ВМСУ. При этом, как он сам с иронией говорил, что мечтал о настоящей морской службе, а попал в дешевый шапито. Последняя должность Марченко в ВМСУ – старший помощник БДК «Константин Ольшанский».