Адриатика (Собрание сочинений)

– Ушаков и вправду Сенявина знает, как никто иной, да и ныне оба в одной и той же дивизии Белого флага состоят! – склонил голову Чичагов.

Расставшись с вышедшими министрами, император облегченно вздохнул. Флотскими делами он всегда занимался с едва скрываемым отвращением.

На следующий день Чичагов вновь прибыл к царю. На этот раз у него был новый план. Морской министр предложил Александру двинуть на Средиземное море весь Балтийский флот. Сам он был готов возглавить этот поход. Со стороны Черного моря тоже предполагалось перебросить дополнительные силы к сторожившему Корфу двумя фрегатами командору Сорокину.

– Нет! – покачал головой император. – Большую часть сил непременно следует оставить на Балтике, ибо возможные обострения со шведами, да и кто знает, куда задуют политические ветры завтра! Я оголять столицу не позволю, ни при каких обстоятельствах! А кроме этого вам еще надо готовить с Тетом десантную операцию в Померании.

После таких слов Чичагов сразу же потерял личный интерес к затеваемой экспедиции и вернулся к старым кандидатурам на пост командующего. Вызванному из Рогервика в Петербург Ушакову министр передал суть разговора с царем.

– Теперь хотелось бы выслушать и ваше маститое слово! – спросил затем министр.

– Мои отношения с Сенявиным вы знаете. Никогда я его не терпел, не терплю и сейчас. Однако, глядя правде в глаза, скажу одно: лучшего адмирала вам на эту должность во всем флоте не сыскать. Будет Сенявин на Корфу, будет там и удача несомненная! – сказал, как всегда честный и прямой старик Ушаков.

В тот же день в Ревель был отправлен курьер с приказанием командиру порта, сдав дела, срочно прибыть в столицу для конфиденциальной беседы с морским министром.

От Невы до здания морского министерства всего пара шагов. Адмиралтейство тех лет уже поражало современников русским ампиром, тритонами и якорями в отделке фасада. Морская атрибутика должна была, по мнению архитекторов, навевать посещающим здание «под шпицем» настроения романтические.

Чичагов быстро ввел Сенявина в курс дела. Ни о каком отказе от должности речи быть не могло. Да такого бы себе Дмитрий Николаевич никогда и не позволил, коль он нужен Отечеству, значит он готов!

– Когда надо отплыть? – спросил лишь только.

– Вчера! – изобразил улыбку Чичагов. – Корабли для вашей дивизии мы уже определили в Кронштадте, работы на них вот-вот начнутся, но дел еще хватит всем, а вам в первую очередь. Как всегда, много забот с пушками и такелажем, о командах я уже и не говорю. Сегодня же езжайте в Кронштадт и занимайтесь всем на месте.

– Мои полномочия?

– Действуйте моей властью и выгребайте все, что только можно! Высочайший указ о вашем назначении будет подписан на днях. Копию его я вам тотчас перешлю. Время и обстановка не ждут!

Засучивать рукава Сенявину и вправду пришлось всерьез. До его приезда, начальников кронштадтских отправка эскадры не особенно волновала. Все пришлось начинать почти с чистого листа. Для отправки на Средиземное море были первоначально определены 74-пушечные "Москва", "Петр" и "Ярослав", вместе с ними легкий фрегат "Кильдюин". Чуть позднее к ним были добавлены 80-пушечные "Уриил" и "Селафаил".

Большинство кораблей к походу были еще абсолютно не готовы и неукомплектованные. К тому же в мае собирались выходить в море и главные силы флота под началом адмирала Тета, отряженные для перевозки десанта в Померанию. Поэтому поначалу Сенявину пришлось особенно тяжко. Вскоре, конечно все встало на свои места: императорские указы, контроль министра свое действие возымели, но работать Сенявину и его помощникам приходилось все равно круглосуточного.

Флагманским кораблем Сенявин определил «Ярослав». Решил сразу же переселяться на него, чтобы быстрее вникать в дела.

Отправился посмотреть свое будущее жилье. Часовой с мушкетом посторонился, пропуская Сенявина в салон. Помещение было довольно просторным помимо трех, задрапированных 24-х фунтовых пушек, вмещало рабочий стол, который в случае необходимости на время совещаний и званных обедов мог раздвигаться. Перед столом на палубе ковер. Когда-то, видимо, был красивым, но уже изрядно повытерт. Немало флагманов по нему хаживало! Здесь же несколько крытых лаком шкапов: для книг, документов и карт. Один из шкапов с секретным замком для особо важных бумаг. Из салона дверь в спальню. Там кровать с ковриком на переборке, рядом прикроватный столик, шкаф для белья. Поглядел, решил, что над кроватью надо повесить портрет супруги. Перину, подушки и простыни предстояло еще купить. В дальнем углу зеркало с медным рукомойником и рундук. За спальней еще помещение – кормовая галерея, протянувшаяся вдоль всей кормы. Сквозь большие кормовые окна било солнце от окрашенных в бежевый цвет переборок пахло свежей краской. Тут же в ряд стояли еще три ретирадные пушки. Что ж, салон как салон, мало ли их уже было на его веку, не лучше и не хуже иных.

Пётр Иванович Ханыков

Чем только не приходится заниматься командующему эскадрой, уходящей в дальнее плавание! Как всегда, главной проблемой оказалась укомплектованность команд – извечная беда российского флота. Дело в том, что, начиная с петровских времен, в матросы, как и в офицеры, определялись крестьяне определенных губернией, таких, как Ярославская, Костромская, Рязанская. Особенно всегда ценились матросы-рекруты из архангелогородских поморов и финны, как приученные к морю с раннего детства и знавшие корабельное дело.

Большинство рекрут, однако, вообще, видело море в первый раз в жизни. Это затрудняло их обучение. К тому же подавляющее большинство рекрутов было неграмотными, что создавало трудности в использовании их, как рулевых, комендоров и лотовых. Однако все эти недостатки в значительной мере компенсировались природными русскими качествами: их неприхотливостью, старательностью в освоении нового для них дела, преданностью и готовностью к подвигу. Считалось, что в течение первых пяти лет службы матрос должен освоить свои обязанности и только после этого мог считаться полноценным членом экипажа. На практике все обстояло иначе. Рекрут толпой загоняли на уходящие корабли перед самым отплытием и натаскивали уже прямо в море. И в этот раз опытных матросов Сенявину предлагали лишь третью часть. Остальных предстояло учить прямо в море с самых азов.

Много из необходимого снаряжения просто не было. Часть парусов первого и второго комплектов пришлось так и брать поддержанными, а третий и вовсе предстояло шить своими силами уже в пути. Только что назначенному командующему приходилось дотошно вникать в каждую мелочь. От всего этого голова шла кругом. То эскадру заваливали сальными свечами, которые при жаркой погоде плавятся в несколько часов, то откуда-то навезли ломаных брандспойтов, а то и вовсе в ведомостях припасов, предполагаемых к погрузке на "Кильдюин", их оказалось столь много, что бедный фрегат, погрузивши все в трюмы, попросту затонул бы прямо у причальной стенки.

Привезли, к примеру, на эскадру пыжи. Сенявин только глянул, головой покачал:

– Не пойдут! Эту дрянь я брать не стану!

– Это еще, почему же не пойдут! – разозлился чиновник в ранге не малом полковничьем. – Все честь по чести и пыжи, и бумаги к ним сопроводительные!

– А потому не пойдут, что пыжи у тебя из пакли, а мне нужны овчинные, чтоб полностью при выстреле в стволах сгорали, и не приходилось их в бою оттуда лохмотьями выковыривать! Извольте заменить!

Едва разобрался с пыжами, как завезли банники со щетиной. Снова пришлось вмешиваться и менять на овчинные, чтобы не столь быстро в каналах ствольных трепались.

Главный командир Кронштадтского порта вице-адмирал Ханыков нервничал:

– Чичагов дает на все про все какие-то две недели! Сроки для нас почти немыслимые. Ну и спешка, мечемся, что голый на пожаре!

– Сейчас самое главное: укомплектовать корабли, да завалить трюма припасами!

– высказывал свое мнение Сенявин. – С остальным на переходе сами разберемся! Скоро сентябрьские шторма и нам, кровь из носу, надо успеть проскочить Атлантику до их начала!

– Всех скакунов к указанному сроку подковать все одно не успеем! – развел в ответ руками Ханыков. – Придется, как и в прошлые экспедиции посылать частями! Ты, Николаич, двигай первым, а остальных мы уже вдогон тебе соберем.

– Нет уж! – покачал головой Сенявин. – На носу война большая, а потому плыть мы будем все соединительно!

– Ну, дело твое, как знаешь! – развел руками Ханыков. – Сколь успеем, столь и сделаем!

Вечером в каюте, Сенявин наскоро набросал на бумаге то, что надо закупить себе на переход. Командующий эскадрой не должен выглядеть нищим! Посмотрел и покачал головой, ибо выходило немало! Надлежало купить пяток поросят, пару дюжин кур, несколько пар башмаков, не самого дешевого вина пять-шесть дюжин. Адмирал все должен иметь свое, а не побираться в кают- компании. Портвейн, херес, мадера, табак, сигареты, яблоки, дюжину рубах, три-четыре пары шелковых чулок – для визитов и всевозможных официозов. Ящичек чая, перец, корицу, гвоздику, восковые свечи – все это надо адмиралу для поддержания собственного достоинства. Закупку надо поручить адъютанту, для денщиков это сложновато. Вспомнил и о любимом вишневом варенье. Пометил, тоже бы не забыть. Хорошо бы еще прикупить книг, таких у него уже целый рундук, но надо бы в книжную лавку в Петербурге не забыть заглянуть при случае, глянуть новинки, в том числе и по морскому делу.

В один из дней заявился к Сенявину на прием лейтенант Хвостов со своим неразлучным другом мичманом Давыдовым. Оба просились на эскадру. Против Давыдова Сенявин против не имел ничего, что же касается Хвостова, то, несмотря на его храбрость в прошлой шведской войне, известен он был на флоте Балтийском как дерзкий на язык с начальниками и скорый на драку со всеми остальными, кто имел неосторожность вызвать его неудовольствие, особливо, когда лейтенант пребывал в изрядном подпитии. Хвостову Сенявин в вакансии отказал.

– Я и до моря Средиземного добраться не успею, как ты всех кулаками своими уже порасшибаешь!

– Ну и ладно! Не у вас, так в ином месте прославлюсь! – гордо отвечал "буйный" лейтенант.

Без своего закадычного друга отказался от своей просьбы и Давыдов.

Если бы тогда Сенявин только мог знать, что, отказывая в должности этим двух офицерам в экспедиции Средиземноморской, он, тем самым, сам того не подозревая, открывает новую страницу русской славы в водах Тихоокеанских!

* * *

По старой традиции командам, уходящим в дальнее плавание, давались сутки на прощание с женами и детьми и последнюю гулянку. Вначале отмечалось все по домам, потом в казарме, затем по дороге на судно и в кабаках. Офицеры смотрели на это сквозь пальцы – традиция есть традиция!

В казармах кораблей, уходящих в Средиземное море, шум и гам. В полном разгаре прощание с друзьями и женами. Вот изрядно подвыпивший матрос крепко обнимает свою сожительницу и ласково утешает ее. Та хнычет и жалуется:

– Ваня, голубчик, на кого ты меня покидаешь! Хошь и жили как собаки с кошкой, а все ж таки тошно расставаться!

– Эх, не плачь, Аксинья, душечка, может еще и свидимся! А что еду, на то царская воля, ей не перечь! Ну, коли много бил тебя за то прости. За это самое четыре года бить тебя не стану! – утешал матросик, крепко обнимая дрожайшую половину.

Последняя успокаивается и перестает хныкать. Муж же одолеваемый винными парами, понемногу склоняется и сладко засыпает на коленях своей нежной супруги.

В другом углу казармы муж читает своей жене нотацию:

– Ты у меня смотри, Акулина, с другими не валандайся, матросского имени моего не срами, а то, как приеду, все твои косы повыдергаю. Хорошо жить будешь, ей-ей гостинцев заморских навезу!

– Я, Яков Матвеевич, – говорит Акулина, – Буду жить, как Бог велел и порочить имя твое не стану.

– То-то, – отвечает Яков Матвеевич, – Ты у меня смотри!