Адриатика (Собрание сочинений)

Сенявин склонил голову:

– Не пощажу жизни ради блага Отечества!

– Павел Васильевич! – обратился к Чичагову Александр. – В салонах сейчас пошли разговоры о вашей внешней схожести с господином вице-адмиралом. Как вы это находите?

Александр подошел и встал против министра рядом с Сенявиным. Внешнее сходство императора с вице-адмиралом и вправду было поразительным: оба высокие, круглолицые, одинаково лысеющие и даже с одинаковыми, по тогдашней моде, бакенбардами.

Император натянуто улыбнулся. Было трудно понять, доволен он таким сходством или нет.

– Вы, ваше величество, отец Отечества, а мы ваши дети. Как же при этом нам не быть на вас похожими! – нашелся Чичагов.

Все трое немного посмеялись. Александр обладал несомненным даром быть обворожительным, когда это ему требовалось. На прощание император еще раз пожал Сенявину руку:

– Политические инструкции получите перед самым уходом, и благослови вас бог!

Затем император пожаловал офицеров и служителей полугодовалым денежным жалованием.

Встречавший Александра Балтийский флот растянулся на семь верст. Император обходил корабли на гребном катере под штандартом. За ним поспевали в гребле катера адмиралов всех трех дивизий под шелковыми флагами. Едва императорский катер оказывался на траверзе очередного корабля, как расставленная по реям и мачтам команда громко и перекатами возглашала "ура". По проходу же следовал полновесный холостой бортовой залп.

Спустя несколько дней, в Кронштадте объявили манифест о войне с Наполеоном.

В первых числах сентября эскадра вице-адмирала Сенявина вытянулась, наконец, из Кронштадтской гавани. А 10 числа эскадра вице-адмирала Сенявина, получив способный ветер и, оставив за кормой неприступную россыпь Кронштадтских фортов, вышла в повеленное плавание.

Из воспоминаний морского офицера: «…Отслужен был напутственный молебен. Горячо молились мы, просили у Бога благополучного плавания. Молебен, можно сказать, был торжественный: то была искренняя и истинная молитва странников, пускающихся в далекое и опасное плавание. Все сердца наши бились одним желанием увидеть еще раз родину, родных и дорогих сердцу. На глазах многих блестели слезы; многих это, может быть, последняя на родине молитва, привела в сильное волнение. Умильно молились и матросики и горячо преклонили колено, со слезами на глазах, при возгласе священника: «О плавающих и путешествующих, Господу помолимся!»

После молебна корабли вступили под паруса и взяли курс на Ревель. Согласно старой, еще петровской традиции, линкоры выстроились в походную кильватерную колонну, согласно старшинству своих капитанов.

Под началом вице-адмирала был 84-х пушечный "Уриил" капитана Михайлы Быченского, 74-пушечные "Ярослав" капитана Митькова (на нем держал свой флаг Сенявин),"Святой Петр" капитана Баратынского и "Москва" капитана Гетцена, 32-х пушечный фрегат "Кильдюин" капитана Развозова, чьи трюмы были загружен запасными мачтами, стеньгами и реями.

Вместе с командиром "Уриила" Михайлой Быченским -3-м в плавание отправился и младший брат Алексей (Быченский-4-й). Братья (а всего их было пятеро и все морские офицеры) были очень дружны между собой и отличались хлебосольством. Иван Быченский за номером вторым, командовал кораблем «Святая Елена» и уже ранее ушел в Средиземное море в эскадре Грейга. Обычно Быченский-3-й, приглашая гостей к накрытому столу, предупреждал:

– Кто хочет быть пьян, садись подле меня! Кто хочет быть сыт, садись подле Ивана, а кто хочет повеселиться, садись к Лешке, он у нас самый смешливый!

Командир «Ярослава» Федот Митьков тоже был моряк опытный, храбро дрался в последнюю шведскую войну под Барезундом и Выборгом, потом командовал фрегатом «Венусом». О Митькове шла молва, как о человеке вдумчивом и рассудительном, да и артиллеристе отменном.

Командир «Москвы» Егор Гетцен тоже прошел все сражения прошлой шведской войны. Опыта было ему не занимать, а характер имел взрывной и искательства не признавал. Здоровья же был слабого и часто прибаливал, хотя и скрывал свои немочи.

Командир «Венуса» Егор Развозов, как и все, прошел шведскую войну, отличался лихостью, а товарищами был любим за веселый и добрый нрав.

В каждом из своих командиров Сенявин был уверен, как в самом себе, за каждого мог поручиться головой.

Помимо собственных команд на кораблях были офицеры и матросы, предназначенные для комплектации команд легких судов, которые надлежало заполучить для эскадры на Корфу во главе с капитан-лейтенантом Сульменевым. Там же пребывали начальствующие лица будущей портовой администрации Корфу: главный контролер капитан 2 ранга Шельтинг, хозяйственник капитан-лейтенант Лисянский, обер-аудитор Черепанов и их помощники.

В интрюмы, помимо всего прочего, загрузили три тысячи ружей, амуницию, медикаменты.

На выходе бранвахтенный фрегат "Архипелаг" поднял сигнал: "Счастливого плавания" и разогнал дремавших на волнах чаек прощальной салютацией.

Запершись в своем салоне, Сенявин надорвал вензиловые печати секретного пакета. Инструкция гласила: "…Снявшись с якоря и следуя по пути, Вам предлежащему, употребите все меры, морским искусством преподаваемые и от благоразумия и опытной предусмотрительности зависящие, к безопасности плавания вашего и к поспешному достижению в Корфу…" Командующему рекомендовалось избегать портов шведских, прусских и особенно голландских. Пользоваться же портами стран союзных: датскими и английскими.

В течение дня тихий переменный ветер держал эскадру в виду Кронштадта, но перед самым захождением подул, наконец, попутный вест и корабли пошли, имея до восьми узлов. В двадцать часов мичман Броневский заступил на свою первую вахту на "Петре". Вахтенный мичман – первый помощник вахтенного лейтенанта. Его обязанность следить за носовыми мачтами и вести параллельно со штурманом счисление. А потому бегал Володя Броневский от борта к борту, пеленговал пель-компасом приметные места, чертил от них противные румбы. Следил, как матросы бросают с кормы лаг. Каждые полчаса записывал ветер, ход и дрейф.

Илья Андреевич Баратынский

Капитан Баратынский, выйдя на шканцы, подозвал к себе новоявленного офицера.

– Мичман Броневский! – представился тот.

– Ну-с, господин мичман, посмотрим, чему вас учили на "Гаврииле". Говорят, что на флагманских кораблях готовят мичманов с особым тщанием?

– Мы имели ежедневный практик с первым лейтенантом и ежемесячный экзамен с флаг – капитаном.

– У нас такого тщания не имеется, однако и наши мичманы кое-чего стоят. Что же, касается вас, то не скажите ли вы мне преимущества меркаторской проекции над всеми иными?

Володя Броневский призадумался. Надо хотя бы несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

– Я спросил что-то слишком сложное? – саркастически улыбнулся капитан.

Стоявший поодаль вахтенный офицер и капитан-лейтенант явно заинтересованно прислушивались к беседе. От того, как она пройдет, зависело для нового мичмана очень многое, причем, не только в отношении капитана, но и в отношении всех офицеров.

– В меркаторской проекции градусы меридиана уменьшены в той соразмерности, в какой параллельные круги отстоят от экватора. Сама карта представляет земной шар, разогнутый на плоскость.

– Ну, а в чем же, собственно говоря, преимущество? – нетерпеливо напомнил Боратынский.

– Преимущество же меркаторское состоит в том, – не моргнув глазом, уже лихо чеканил "гавриловский" мичман. – Что сии карты в отличии от всех прочих могут употребляемы во всех широтах и больших пространствах, ибо в разогнутой плоскости расстояния и положения сохраняются в том же виде, что и на земле!

– Для начала неплохо даже для мичмана с флагманского корабля! – улыбнулся капитан и отошел прочь.

Род Баратынских на флоте российском известный. Служат они верой и правдой еще с петровских времен. Так уж повелось, что все в роду – моряки. Да и впоследствии лишь один решит избрать себе иную стезю, став великим поэтом России. Поэту Баратынскому командир "Святого Петра" будет родным дядей, не потому ли в поэзии племянника будет столько много морской стихии?

Самого Илью Андреевича на флоте любили и офицеры, и матросы. Был он требователен, но не придирчив к офицерству, а к младшим чинам и вовсе имел сострадание. В шведскую войну, будучи при Гогландском сражении еще лейтенантом, был Баратынский тяжело ранен и валялся на палубе без признаков жизни. Хотели было выбросить его матросы за борт с остальными погибшими, но, любя, решили еще раз поверить: жив ли. Расстегнули мундир и, приложив ухо к груди, услышали, как едва, но все же бьется сердце. Так Баратынский остался жив. С тех пор был он матросам вообще, что добрый отец. Служилось, по этой причине, на "Святом Петре" легче и веселее, чем на многих иных кораблях.

Итак, первое испытание, кажется, было уже позади. Командир, да и остальные кажется, остались его ответами довольны! Это Броневский понял, уловив краем глаза, как, показывая на него что-то, говорил вахтенному офицеру капитан- лейтенант, а тот согласно кивал головой. На каждом корабле флота свои собственные порядки. На одних мичмана варились в своей среде, на "Петре" их иногда приглашали за лейтенантский стол, чтобы последние приобщались к разговорам умным.

Вечером после вахты Броневский представился в кают-компании по всей форме при накрытом столе, выпивке и закусках. Лейтенанты водку оценили, как хорошую, а закуску, как сносную. После ужина мичмана пригласили в лейтенантскую выгородку, где ему было объявлено:

– По знаниям ты вполне достоин служить на "Петре", что же касается практики, то для этого скоро будет свой случай! Считай, что отныне ты в нашу "петровскую" семью ты уже принят! Чти старших, дружи с равными, а службу бди неослабно! Понял ли?

– Все понял, господа лейтенанты! – кивнул мичман. – Не сомневайтесь!

– Мы и не сомневаемся! – ответил за всех лейтенант Акимов – Мы воспитываем! К ночи попутный ветер усилился, и корабля взяли ход. По старому морскому поверью коки выбрасывали свои с наветренного борта в море свои колпаки на удачу!

Старинные шканечные журналы… Сколько неповторимого аромата давно канувшей в небытие эпохи старого парусного флота доносят они до нас! Вчитайтесь в скупые и лаконичные строки, полистайте пожелтелые страницы и сразу окунетесь в совершенно иной мир, мир мореплаватель кануна девятнадцатого века. Возможно, это поможет нам лучше понять их. Из записей в шканечном журнале линейного корабля "Уриил" за 13 сентября 1805 года: "…После 9-ти часов утра, следуя флагману, эскадра наша вступила под паруса, начав лавировать при посредственном от юго-востока ветре. В исходе 12 часа утра прошли мы на перпендикуляр курса Наргинскую красную веху, видимую нами к NtW в антретном (т. е. измеренном – В. Ш.) расстоянии 1-й итальянской мили, а в начале 1 часа пополудни – Мидель-Грундскую белую веху, на румбе S 1/2 0 в антретном расстоянии 1 1/2 кабельтова от нас отстоявшую. В исходе сего же часа катер "Нептун" прошел мимо нас с Ревельского рейда к западу, а в 5 часу пополудни же пришед мы со всей эскадрой на Ревельский рейд, по сделанному от флагмана сигналу, стали на якорь по способности каждого. На рейде в сие время находились также на якоре: брандвахтенный фрегат "Нарва", катер "Стрела" и до 7 разных наций купеческих судов".

Шли ходко, и к вечеру следующего дня эскадра была уже на высоте Ревеля. Ночью отстаивались между Наргеном и Суропским маяком. С рассветом открылась так хорошо знакомая всем балтийцам колокольня Олай-кирки. Пришедшие корабли приветствовал старший на рейде капитан-командор Бодиско, готовивший к отправке караван транспортов с десантом на остров Рюген.

– Желаю вам удачи, Дмитрий Николаевич, в водах Средиземноморских! – пожелал он Сенявину.

– А вам в водах Балтических! – отвечал тот со всей благожелательностью.