Спойлер: умрут все

Спойлер: умрут все
Владимир Сулимов

Представляю второй сборник моих хоррор-историй!Здесь автобусы увозят в ад, а домовые вечно голодны.Здесь в шкафах живут монстры, а из кукол течёт кровь.Здесь каждый Новый год – последний, а бег по стадиону – до остановки сердца.Всё это здесь: монстры, оборотни, исчадия ада, древние демоны, космические сущности и самые страшные чудовища – люди! Не бойтесь спойлера, бойтесь того, что под обложкой! Открывайте на свой страх и риск и добро пожаловать!

Владимир Сулимов

Спойлер: умрут все

Пал Пот

Возвращение из небытия подобно новому рождению. Робко разгорается сознание – как лампада, как светлячок. Будто душа мается: покинуть ли тело или задержаться в нём ещё на время. Выбирает, наконец, второе, и небытие обретает форму, и верх, и низ, и запахи, и всё это перемешано, как бельё в стиральной машине. Душа входит в мир. И мир полон боли.

Юра Барашкин со стоном открывает глаза. Левый глаз – веко правого, распухшее, как древесный гриб, отказывается подниматься. Бровь над глазом рассечена, и из неё сочится кровь. Щёку стягивает засохшая корка. В верхнем ряду зубов не хватает клыка – кончик языка нащупывает пустоту. Глотка горит от вкуса рвоты. Как и ноздри.

Окружённый кромешной темнотой, Юра приходит в ужас при мысли о том, что ослеп. Кто-то из быков Пал Пота – Пэш или Самец, он не может вспомнить – перестарался и слишком крепко ему вмазал.

Хотя почему «слишком»? Пал Поту его зрение без разницы. Да и участь Юру ждёт куда более страшная, чем слепота. Если только…

Он думает об Айсене Тингееве и выцветшем шраме, тянущемся через предплечье, но теперь события месячной давности кажутся чужим сном и не вселяют веры. «Мне хана, – чеканится приговор в гудящей, как осиное гнездо, голове. – Как я мог понадеяться?..»

Натужно лязгает. Мрак разрезает полоска воспалённо-рыжего света, ползёт, расширяясь, вверх и растекается по полу. Свет будто пробует темень языком. Юра зажмуривается и думает, почти ликуя: «Не ослеп!»

Когда он снова открывает глаза (левый глаз), то видит в рыжем прямоугольнике напротив кособокий силуэт. Фонарь позади фигуры подсвечивает лишь серп лысины, о который разбиваются капли ноябрьского дождя. Сердце Юры подпрыгивает к горлу, точно стремясь вырваться на волю и укатиться колобком. Он вспоминает, как до обморока страшно было в избушке Тингеева, но тот страх не идёт в сравнение с нынешним. Новый ужас гложет внутренности, словно бешеный волк.

Юра пытается елозить ногами и понимает, что примотан скотчем за запястья и щиколотки к металлическому стулу. В помещение – это гараж – вползает холод, но на лбу и ладонях пленника закипает маслянистый пот.

Фигура в проёме остаётся неподвижной. Ни шороха, ни шевеления, даже пар не поднимается изо рта. Словно там, под балдахином капель, замер вампир, ждущий приглашения войти.

Юра дышит хрипло и надрывно. Срывается на кашель. С губ летят чёрные брызги – не слюна, а кровь.

Человек под дождём внезапно переступает порог. Струйки воды стекают с его одежды и барабанят по полу, как рассыпавшиеся бусины. Он выпрастывает руку, невидимый рубильник щёлкает, и гараж наполняется жужжащим светом ламп. Второй щелчок в щитке, и дверь ползёт вниз. Капли мерцают на черепе пришельца, напоминающем раздавленное страусиное яйцо, серебрятся на косматых гусеницах бровей. При свете он ещё больше походит на Носферату из старого фильма, разве что лампы ему нипочём. И он улыбается. Одними губами, но Юра легко представляет за ними заточенные, словно карандаши, клыки. Тридцать два клыка.

Улыбка внушает ему ужас сильнее, чем её обладатель. Повергает в ничтожество, заставляет безмолвно молить о пощаде.

Только умолять бесполезно. Слово «милосердие» отсутствует в языке вошедшего. Это знает каждый, кто перешёл дорогу синегубому упырю в кожаной куртке и при этом чудом выжил.

Павел Потецкий для правоохранительных органов. Возможно, мама до сих пор зовёт его Павликом. Для остальных он – Пал Пот, и недаром. Когда Юра собирал материал для «Пульса Нежими», то накопал немало такого, о чём предпочёл бы забыть. Пал Пот не просто избавлялся от врагов – а в его враги можно угодить даже за случайно оттоптанную ногу. Он их истязал. Часами. Это – Пал Пота визитная карточка.

Не меняя выражения лица, Пал Пот плывёт над полом к жертве. Он и двигается, как вампир. За ним тянется след из капель. Плащ шуршит – точно крысы в подполе затеяли возню. Юра хочет поджать ноги, но скотч держит намертво. Он обещал себе не выказывать страха, но сейчас забывает все обещания. Забыты Тингеев, и шрам на руке, и даже Вита. Улыбка упыря высасывает память.

Пал Пот приближается вплотную к стулу, коленями касаясь Юриных ног. Разлепляет изогнутые серпом губы, обнажая жёлтые зубы. Они растут из сизых дёсен вкривь и вкось, но вполне себе человечьи.

– Боишься? – сладко спрашивает Пал Пот высоким голосом. Его глаза лучатся фальшивым участием, неподдельным весельем… и голодом. – Правильно. Ведь я предупреждал. По доброте предупреждал. А ты? Решил за бабу поквитаться?

От него пахнет виски и чем-то сладковато-солёным. Так пахнут выброшенные волной водоросли. Похожие на скальпы ведьм, они сохнут на прибрежных камнях, и над ними роятся мошки.

– Тупой вы народ, журналисты. Думаешь, ты звезда, как этот, Дима Холодов? А где сейчас Дима Холодов? Во-от. – Пал Пот назидательно грозит пальцем. – Кормит червей!

Он разворачивается и идёт к полкам, на ходу снимая плащ. Под плащом – чёрная водолазка с белой полоской соли вдоль хребта. Пал Пот вешает плащ на вделанный в стеллаж крючок, ставит на полку чудо современной техники – «Моторолу», здоровенную, как кирпич – и запускает руки в ящик с инструментами. Слышится бряцанье. Вопреки желанию, Юра принимается сбивчиво перебирать в уме: «Дрель? Паяльник? Ножовка?»

– Молоток! – откликается на его мысли Пал Пот и поворачивается в полупируэте. Действительно – в его руке молоток с жёлтой пластиковой рукояткой. Лицо Пал Пота озаряет незамутнённая детская радость.

Поигрывая инструментом, он направляется к пленнику. Его путь кажется одновременно коротким и бесконечно долгим – настолько, что можно провалиться между секундами и остаться в безвременьи.

Преодолев вечность, Пал Пот склоняется над Юрой и мурлычет:

– Для каждого – своё. Кому-то подходят кусачки. Кому-то – тиски. Одного настырного говнюка я обработал отвёрткой. Какая вышла музыка! Но сейчас ко мне воззвал этот кроха. Слышишь, как он поёт? Скоро и ты будешь!

Последние слова он уже не мурлычет – орёт, замахиваясь, как игрок в гольф клюшкой. Молоток обрушивается на коленную чашечку Юры, и тот даже сперва не понимает, что произошло.

Зато понимает его нога.

Юра выгибается на стуле, затылком бьётся о стену и воет, извиваясь в тенётах скотча. Из глаз брызжут слёзы, из носа – сопли. На миг перекошенная фигура Пал Пота растворяется в грозовом мареве. Такой боли просто не может существовать ни на Земле, ни в аду. Не может.

– Коленочка бо-бо?! – ревёт Пал Пот. Его улыбка превращается в слюнявую пасть, раскалывающую лицо надвое. – А когда ты «шестисотый» покоцал, это не бо-бо?! Надо! Было! ДУМАТЬ!!!

Новый замах – и новый удар в то же колено. Пожар, камнепад, взрыв водородной бомбы! Юра чувствует, как под головкой молотка что-то с хрустом смещается и разваливается. Синее пламя взвивается по ноге и пожирает его кишки. Он сам становиться одной сплошной утробой, надрывающейся от вопля. Он сойдёт с ума до наступления полуночи, и всё окажется напрасным.

Пал Пот выпрямляется, пыхтя.

– У меня две новости, – говорит он. – Я тебя кончу. Это хорошая новость. Сам поймёшь, почему. А плохая новость… – Пал Пот закатывает рукава водолазки до локтей. – Плохая новость в том, что ночь будет долгой.

И он остервенело и часто молотит по другому колену пленника, будто вколачивает гвозди: раз-раз-раз-раз-раз!

– Знаешь, – говорит Пал Пот отрешённо, пока обезумевшее создание, которое считало себя Юрой Барашкиным – журналистом, мужем, человеком – заходится в крике и обливается слезами, – а ведь обе новости хорошие. Просто супер!

Дождавшись, когда вопли жертвы перейдут в прерывистое стенание, он добавляет:

– Я ведь этим самым молоточком расхерачил пальцы твоей брюхатой суке.

***

В тот чёрный день планёрка в редакции затянулась допоздна и домой Юра попал аж в десятом часу. Как и следовало ожидать, Геннадич зарубил его статью, продолжающую цикл расследований о Пал Потовской ОПГ. Три месяца сбора материалов, уговоров причастных – один информатор то ли пустился в бега, то ли принял более жестокую участь, – и всё псу под хвост. Не будь Юра страшно раздосадован (и страшно голоден), он бы почуял неладное, едва очутившись в квартире.

– Коть! – крикнул он с порога, стягивая пальто. – Голодный муж пришёл. Проторчали на летучке. Куприянов менжанул печатать статью, представляешь? Так и так, мол, трое детей, кто кормить будет…

Из полутёмной прихожей он бросил беглый взор на дверь зала. Вита сидела на кушетке, сложив руки на коленях, и приветствовать супруга не торопилась. «Надулась», – решил Юра.

– Ничего, – продолжил он, стряхивая туфли и надевая тапочки. – «Московский комсомолец» с руками оторвёт. Или «Совершенно секретно». Да кто угодно в столице! Геннадич ещё потужит… А ты чего без света? Я звонил домой, ты не отвечаешь. Уж начал волноваться. Слава Богу…

Но, взглянув на Виту внимательней, он сразу понял, что ничего не слава Богу. Её поникшие плечи била дрожь. Светлые волосы, всегда аккуратно уложенные, спадали на лицо выцветшей паклей. В два скачка преодолев расстояние от входной двери до кушетки, Юра упал перед Витой на колени.

– Что?! Что?!

Он потянулся к рукам Виты и замер.

Кисти её рук словно стягивали алые лайковые перчатки. Содранные ногти свисали с кончиков пальцев древесной стружкой. Глаза затравленно взирали из зарослей спутанных прядей. Встретившись с Витой взглядом, Юра едва подавил вопль скорби, ужаса и отчаяния.

– Кто?.. – сорвался с губ болезненный выдох. Впрочем, он знал ответ. – Едем в больницу.