Тень Железного клыка
– Где он?
– В камере.
Он не стал слушать дальше. Открыл металлическую дверь, прошёл по коридору, вечно пахнущего сыростью.
В камере Руднев сидел на нарах, опустив голову. Лицо побледневшее, под глазом – синяк. На губе запёкшаяся кровь.
– Что случилось? – Серов присел напротив,
Руднев поднял взгляд, в котором было больше усталости, чем страха.
– Упал, товарищ капитан. С лавки… скользко было.
– Не ври.
– Не вру. Всё нормально.
– Медика звали?
– Нет.
Серов выдохнул.
– Дежурный! – голос его гулко ударил по стенам. – Вызови медика! Быстро!
Когда врач осматривал задержанного, Серов стоял у двери, сжав руки за спиной.
– Побои видимые, но не критические. Никаких переломов, внутренних повреждений нет. – вынес вердикт тот.
«Отделался лёгким испугом», подумал Серов, но злость никуда не уходила.
Через пять минут он уже стоял перед двумя дознавателями – Глушаковым и Резником.
Молодые, самоуверенные, из тех, кто считает, что сила решает больше, чем логика.
– Значит так, – начал он, тихо, но с тем самым холодом, который страшнее крика. —
Вы оба объясните мне, что тут происходило.
– Товарищ капитан, мы… – начал Глушаков, – хотели помочь следствию. Ну, чтобы быстрее разговорить. Он же молчит. Не признается…
– Решили «помочь» … противогазом и дубинками, да? – Серов шагнул ближе. – В слоника играли, да?
Резник опустил глаза.
– Так ведь… он, может, сам виноват. Почему молчит? Мы ж по-хорошему.
– По-хорошему, – Серов стукнул кулаком по столу. —
Если он не виновен, вы оба только что подписали себе приговор.
– Мы же хотели как лучше…
– Молчать! – вырвалось Серова. – Хотели как лучше – теперь молитесь, чтобы с ним ничего не случилось. Никуда не пожаловался. Иначе я вас обоих!..
Оба стояли побледнев.
– Всё. Вон отсюда.
Серов остался один. Налил себе воды, сделал пару глотков, но во рту всё равно оставался привкус злости.
Не на них, на систему. За эту вечную привычку давить, когда не умеют думать.
К полудню приехали прокурорские.
Чёрная «Волга» с гербом остановилась у входа, и Серов уже знал, что теперь каждый шаг придётся согласовывать.
В кабинете у начальника районного отделения милиции Ахметова Кайрата Асхатовича, сидели трое – прокурор Тарасов, его зам. Поляков и молодой следователь Козин.
– Ну что, герой, – с усмешкой бросил Тарасов, – мы уже слышали, что у тебя в изоляторе чуть не труп образовался?
– Проверили – всё в порядке, – сдержанно ответил Серов. – Медицинская помощь оказана.
– А методы дознания, значит, обсуждать не будем?
– Обсудим. После того как найдем убийцу.
Тарасов хмыкнул.
– Ладно, герой. Где твой подозреваемый?
– В КПЗ.
– Веди.
Когда Руднева ввели, он держался прямо, но было видно – ему тяжело.
Следователи переглянулись.
– Били? – спросил Поляков.
– Нет, – глухо ответил тот. – Сам упал.
– На спину и в лицо? – язвительно уточнил зам. прокурора.
– Так получилось, – с трудом выдавил парень.
Прокурор покачал головой:
– Ну, герой, теперь смотри в оба чтобы еще раз не упасть, а то и до суда не доживешь.
И, уже обращаясь к Серову:
– Разберись со своими людьми. И запомни: если это дело завалите, отвечать будете – вы.
К вечеру Серов снова сидел у себя, курил и смотрел в окно.
На улице, под жёлтым светом фонаря, стояли два мужика – обсуждали что-то, размахивая руками.
Он слышал слова сквозь тонкое стекло:
– …говорят, нашли без головы.
– Да ну?
– Точно тебе говорю. В Фабричном. А убийца, говорят, местный. Может, с автобазы.
Серов поморщился. – «Вот и пошло».
Слухи уже расползались по селу. Еще немного и об этом будут говорить везде, а потом вообще будут бояться выйти вечером из дома. Хотя и так уже боятся…
Он затушил окурок и поднял трубку телефона.
– Глушаков, Резник, ко мне.
– Слушаем, товарищ капитан.
Через минуту они уже были у Серова в кабинете.
– Завтра с утра – автобаза. Проверить снова всех, кто ездил в тот день. Смена, механики, дежурный диспетчер. Опять все по новой. Может кто еще что вспомнит.
– Есть.
– И ещё. Снова всех, кто возвращался с фабрики после семи вечера – опросить. Автобусы, попутки, водителей, трассу – всё проверить.
Когда они ушли, Серов остался в тишине.
В голове шумело.
«Если Руднев виновен, тогда все сходиться? А если не он? Тогда кто? Все равно не вериться, что это он.»
Чуть позже на его телефон позвонил неизвестный.
Глухой голос спросил:
– Это милиция?
– Да. Кто говорит?
– Скажите… а правда, что девку без головы нашли?
– Кто вы?
Пауза.
– Просто житель. Хотел узнать правда или нет…?
И сразу тишина длившаяся несколько секунд, а затем послышались короткие гудки, оборвавшие разговор.
Серов долго смотрел на трубку, потом медленно положил её на рычаг.
Он понимал: если еще будет убийство – то жители села перестанут верить, что милиция сможет их защитить. И что тогда?
Новый день начался с моросящего дождя, мелкого и бесшумного. Казалось, сам небосвод согласился не шуметь – чтобы не выдавать того, что происходит у людей в душах.
Для следствия этот день стал одним из тех, которые правят темпом дальнейшей работы: проверка – от края до края, от прохожего у магазина до диспетчера автобазы. В райотделе повисла сдержанная суета, словно на один большой стол выложили сотни маленьких запутавшихся клубков, которые нужно было распутать.
– Бензозаправка, магазины на въезде в Узун–Агач, опросите в двухэтажках может кто подозрительно вел себя в эти дни, автобаза, все попутки… – говорил Серов, раздавая поручения. – Список по фамилиям уже есть. Волков – ты по автобазе. Крюков – проверяй всех, кто возвращался с Фабричного после шести вечера. Шатохин – опрос по попуткам, по тем, кто часто подбирает. Идём по кругу. Ничего не упустить.
Оперативникам дали распечатки и прижизненное фото Ларисы. Сводки: кто и во сколько выходил с фабрики, кто расписывался в журнале проходной, какие маршруты, кто принимал и сдавал смену. Каждая запись могла быть ниточкой, ведущей к истине, а могла быть просто мусором, который потом замусорит голову следователю.
Автобаза встретила Волкова и его группу деловой замкнутостью. Записная книжка диспетчера, старые накладные, путевые листы, записи в журнале – всё это изучали под лупой. В некоторых строках было чуть ли не детективное тёплое дыхание: «Руднев – выезд 08:10», «возврат в 17:32» Но маршрут: Узун – Агач – Таран. Ни одного «странного»,
всё ровно, чётко, по графику.
– У нас все записано в журнале – говорил механик, – Руднев всё делал, как всегда. Он проверил мотор, заправил свой Газ – 52. Взял путевку и поехал. Никто ничего особого не заметил за ним.
Параллельно шли и другие проверки. «Проверить всех, у кого есть судимости». Это было традиционной реакцией: у кого судимости, тот и вероятный кандидат. Но Серов понимал: удобная версия, но не обязательно правильная. Зачастую преступления совершали те, кто не попадал в поле зрения. Тот, кто не был на учёте, вообще.
Между тем в райотдел поступали звонки от жителей. Большинство – опасений и слухов, пару – пустых на первый взгляд сообщений, которые, однако, важно было записать: «видели мальчишку, который в ту ночь мчался к трассе», «мужик в плаще заходил на выезде, в дом у поворота». Каждое такое сообщение – малая частичка головоломки.
Серов ощущал, как цифры и факты ложатся мозолистыми слоями на его сознание. Он понимал: след не в одном месте, он везде – в незнакомом взгляде, в странном поведении, в пустых строках журналов. И всё же наружу тянулся один неотвратимый вывод, который он не мог прогнать: у кого-то получилось перехитрить обычность.
К вечеру был составлен длинный список людей, кого надо вызвать на опрос: диспетчеры, водители, рабочие, частники, кто-то с базы грузового транспорта. Около отдела уже собрались несколько машин с оперативниками, готовых начать «обход». Люди в селе видели их и пугались: пуленепробиваемая вера в порядок шла трещинами.
– Надо поставить посты, – предложил Волков. – Будем всех проверять, может попадётся.
– Посты не помогут, – ответил Серов. – Даже если у него есть машина, он не будет ездить по расписанию. Он действует там, где никто не ждёт. Но ты прав, посты – это хотя бы знак, что мы на страже. Ладно поставим на всякий случай. – кивнул головой следователь.
Но думал он иначе: надо искать не просто машину – надо искать человека, который умеет растворяться в толпе. Кто спокойно ходит по улицам, кто знает маршруты, кто знает, в какое окно можно заглянуть, не привлекая внимания. И, что самое важное, кто умеет ждать.
Однако самое трудное было не собрать факты – а понять их смысл. Доклады приходили такие же, как и ранее: «проверили – не нашли», «алиби подтверждены», «в журнале отмечен – заезд-выезд подпись». Душа подсказывала Серову, что тот, кто действительно виновен, был мастером маскировки. И вполне допустимо, что он мог подписать журнал чужой рукой, мог попросить товарища поставить галочку в нужной клетке – и никто не заметит.
Серов уставился на карту района, на которой стояла одинокая красная метка – «Свалка». Он сидел и смотрел, не отрывая взгляда. Внутри него начало расти странное и неуловимое предчувствие: скоро будет ещё одна жертва. Не по логике, не по фактам, а по интуиции, которая у него была выработана за годы службы, как хвост у лисы – пушистый и полезный.
– Товарищ капитан, дежурный сообщил, что завтра снова приедут из области.
произнёс негромко вошедший в кабинет Волков, отлучавшийся куда-то до этого.
– Говорит, хотят посмотреть всё своими глазами.
– Пусть посмотрят, – ответил Серов. – Пусть увидят, что здесь не просто цифры на бумаге. Здесь – люди. И пока мы все этого не поймём, мы не поймаем его. Все пошли, нужно отдыхать. Поздно уже.
Серов подождал пока опер выйдет и выключив свет в кабинете, вышел следом за ним. Они вдвоем с Волковым прошли мимо дежурки и вышли на улицу. Ночь была тихой и безлунной. Где-то вдалеке послышался рокот машины, по дороге промчалась Жигули. Мужчина в чёрной куртке прошёл мимо, не обратив на них внимания. Волков, попрощавшись отправился в сторону своего дома. А Серов остался стоять перед зданием милиции, он стоял и думал о том, что искать – не значит найти. Но не искать – значит предать. И он не умел предавать.
Глава II. Тени без имени
На следующий день из области приехали.
Чёрная «Волга» остановилась у входа в райотдел, и в воздухе сразу стало тяжело дышать. Вошли трое – прокурор области, начальник следственного управления и партийный представитель.
Собрали всех в актовом зале.
Первым говорил партийный:
– Товарищи, дело стоит! Месяц прошёл как обнаружили труп, а воз и ныне там. Это не просто преступление – это вопрос доверия к власти. Люди боятся выходить на улицы, слухи растут. Вы должны понимать: если убийца не будет найден – отвечать будете вы.
Серов сидел на краю первого ряда, молча слушал.
Прокурор говорил спокойно, но с каждым словом всё холоднее:
– Мы направим из города экспертов. Усилить проверки транспорта, всех, кто возвращается поздно. Усилить патрулирование. Ни одного неустановленного лица без проверки документов. Будете работать без выходных!
Когда совещание закончилось, Серов задержался последним. Вышел на улицу. Небо над селом было низким, серым, и ветер гнал по нему тяжёлые тучи.
Он стоял, курил, и думал: что не так это просто, поймать убийцу, может он сейчас спокойно с кем-то разговаривает, работает, или идёт, или едет себе спокойно, как обычный человек. И никто не обращает на него внимания. Потому что он свой. И он просто, пока ещё не решил, кто будет следующим. Но делать что-то надо. А что? Серов пока не знал.
Прошла еще неделя, городские уехали, село немного успокоилось – но лишь внешне. В глазах людей по-прежнему стояла настороженность: детей по вечерам старались не пускать на улицу, да они и сами боялись, мужики на работе старались не задерживаться, женщин стали отпускать пораньше домой.
Серов в эти дни почти не спал. На столе в его кабинете лежало дело Ларисы К., уже в слегка потрёпанной папке – бесконечные протоколы, справки, отчёты. Сотни опрошенных, десятки проверенных. Всё без толку. Ни свидетелей, ни орудия, ни следов.
Он понимал, что надо выпускать Руднева, так как на него ничего нет, парень и так долго уже сидит у них. И в то же время сомневался. А вдруг он? Но улик нет…
Он сидел, крутя в пальцах сигарету, когда дверь тихо приоткрылась. Вошёл дежурный.
– Товарищ капитан, заявление о пропаже.
– Кто?
– Девочка. Шестнадцать лет. Фамилия Бородина.
Серов резко поднял голову.
– Когда пропала?
– Вчера ушла в школу и не пришла. Родители думали, что к подружке после уроков зашла, ждали. Поздно вечером к подруге пошли, а та говорит – не приходила. В школе тоже не видела.
Пальцы Серова сжались на столе.
– Где живёт?
– На Карла Маркса, дом двадцать семь.
Через час он был у них дома. Старенький кирпичный дом, запущенный двор, старые качели. Мать сидела у стола, всхлипывала. Отец – сухой, постаревший, сжатыми губами отвечал коротко, будто боялся сорваться.
– Она никогда так надолго не уходила, – говорил он. – Ни разу. Даже если поздно, то звонила. Телефон у соседей… всегда звонила.
Комната девушки была аккуратной, почти детской. Книги, школьные тетради, старый проигрыватель и стопка пластинок.
– Ничего не взяла? – спросил Серов.
– Ничего, кроме портфеля с учебниками. – мать замотала головой.
К вечеру по всему селу начались поиски. Добровольцы, школьники, соседи. Ходили по оврагам, по старым колодцам, по колхозным складам. Ничего.
День, другой, третий – всё безрезультатно.
А на четвёртые сутки в райотдел позвонил участковый из соседнего поселка.
– Нашли.
– Где?
– В Каргалах. На дачах.
– Мёртвая?
– Нет, живая. С парнем из параллельного класса. Сидят, щи варят.
Серов, слушая доклад, закрыл глаза и тяжело выдохнул.
– Всех благодарю.
Но радости не было.
Он понимал, что это всё – не то. Настоящий убийца просто ждёт. А Руднева надо выпускать. Все. И извиниться.
К обеду парня выпустили. И извинились…
Начало марта – то самое время, когда день вроде бы стал длиннее, но по утрам ещё темно, и солнце пробивается сквозь туман лениво, как будто без охоты. Мороз все еще стоял ломкий, с сухим хрустом под ногами.
Серов вошёл в здание райотдела, как обычно, к восьми. Дежурный, молодой сержант, едва заметив его, встал.
– Товарищ капитан, – обратился он к следователю, – звонили из части ГО. Сбежал срочник.
– Когда?
– Ночью. С оружием.
Серов замер на секунду, не сказав ни слова. Потом взял у сержанта журнал с пометками, сделанными торопливым подчерком.
Фамилия – Демиденко. Двадцать лет. Призван из Караганды. Месяцем ранее до этого, уже пытался сбежать, задержали на трассе. На этот раз – ушёл с автоматом, прямо с караула.
Он быстро прочитал написанное и вернул журнал.
– Доложить начальнику РОВД! – скомандовал он. – И надо поднять весь личный состав. Так же, свяжись с командованием частей, скажи, пусть если что, звонят на мой телефон. Дашь им мой номер. Всем постам, проверять все машины на дорогах. Если ушёл в горы – далеко не уйдет.
– А если в село?
– Значит, может быть беда.
К обеду весь Узун-Агач гудел. У магазинов, у автобусов, на базаре – только об этом и говорили:
– Говорят, псих какой-то сбежал…
– С оружием!
– Не хватало нам ещё этого, после той девчонки на свалке…
Страх снова проснулся, тот, что только-только начал отступать.
Серов сидел у себя в кабинете, глядел на карту района, на которой простым карандашом были отмечены направления поиска. Рядом стояла холодная чашка чая.
Он уже понимал: скорее всего, этот солдат – не убийца. Слишком шумно, слишком быстро.
Настоящий – работает иначе.
Но приказ есть приказ.
К полудню приехали офицеры из части, сразу в кабинете запахло кирзовыми сапогами и мокрыми шинелями.
– Если поймаем его в живым, – сказал один из офицеров, – спросим по полной. Может, и неслучайно сбежал. Может это тот, ваш, который зарезал.
Серов не ответил. Он знал, что это – лишь попытка хоть что-то сделать, когда в руках нет ничего.
Через три дня солдата нашли. В заброшенном сарае за поселком Майбулак. С оружием, грязного, голодного, но живого.
Он дрожал и бормотал одно и то же:
– Я не хотел стрелять… я не стрелял… я просто не мог больше…
Когда его доставили в райотдел, все сразу поняли – этот парень не убийца. Слишком испуганный, слишком потерянный.
Но страх в селе уже не отступал.
Серов, глядя в окно на темнеющий двор, сказал устало, будто себе:
– Не он. Настоящий – ждёт. Он рядом.
Март продолжал вступать в свои права. Завтра уже восьмое марта, а сугробы по-прежнему стояли вдоль дорог, не таяли. И ветер по вечерам выл между домами, будто напоминал, что зло всё ещё рядом.
Серов привык к этому звуку. За последние недели он почти не уходил домой. Ночевал в кабинете – на старом диване, застеленном военным одеялом, пил чай из алюминиевой кружки, читал протоколы. Всё те же лица, всё те же слова.
– Не видел, не знаю, не слышал.
– Поздно пришёл, лег спать.
– Мы в тот вечер были дома.
С каждым допросом он чувствовал, как дело тянет его вниз, будто вязкая трясина. Следствие топталось на месте.
Отчёты в область – пустые строки. Фотографии с места преступления – уже как привидения.
И всё чаще по ночам, когда в окне блестел лишь тусклый огонёк дежурного поста, Серов ловил себя на мысли, чо боится тишины.
К концу месяца в райотдел потянулись новые звонки.
– В посадке видели мужчину с мешком.
– По шоссе шёл кто-то в крови.
– На Фрунзе собаки разрыли яму.
Каждый сигнал проверяли. Каждый раз – ложные.
То пьяный тракторист, то скотобойня, то просто чья-то паника.
Но всё равно каждую ночь, как только Серов закрывал глаза, ему чудился тот же образ – поле, мусор, кости, обрывки одежды.
Он просыпался в холодном поту, шел к умывальнику и пил воду прямо из крана.
Настал апрель. Снег растаял еще неделю назад. Дороги высохли, на деревьях начали набухать почки, весна брала своё. Но по делу Ларисы К по-прежнему ничего нет. С области снова пришёл приказ – еще раз провести полную проверку транспорта, проходившего в день убийства по дороге Каргалы – Узун-Агач.
И опять все заново. Опера и гаишники перерыли все журналы, опросили водителей, кто где был, кто кого подвозил.
Один говорит – подвозил женщину от Фабричного. Но она была в платке, лица не разглядел.
Другой говорит – женщину видел с мужиком и ребенком от дороги в сторону Фабричного шли.
Недалеко от свалки машину видели, стояла. Потом уехала. Грузовая. Таких сто.
Всё тот же круг. Всё те же ответы.
В селе тоже менялось что-то неуловимое.
На базаре люди говорили тише.
Даже собаки стали тревожнее – выли по ночам, бросались на прохожих, будто чуяли невидимое.
– Всё идёт не туда, – как-то сказал Серову его старший оперативник, Платонов, старый служака, привыкший к крови и крикам. – Слишком тихо. Убийцы так не исчезают. Он где-то рядом. Он смотрит, ждёт.
Серов только кивнул.
Он тоже это чувствовал – кожей, нервами, каждой клеточкой.
И снова стол завален бумагами, в пепельнице дымит сигарета.
Он долго смотрит в окно, как в пустоту.
В коридоре кто-то прошел, хлопнул дверью.
Он знает: что-то должно случиться. Вот-вот.
Такая тишина не бывает просто так.
И Серов не ошибся.
Как раз на Пасху, вечером двенадцатого апреля, старушка Евдокия Гавриловна, жительница улицы Советской, возвращалась домой с церкви после службы.
Небо уже темнело, фонари вдоль дороги к подстанции горели тускло, а дальше, за последними домами, начинались заросли. Ее дом был последний.
Соседка, видевшая её в тот вечер, потом рассказывала, что бабка шла бодро, с узелком в руках, даже поздравили друг дружку с праздником.
Но домой она так и не пришла.
Через два дня её нашли – случайно.
Двое мальчишек полезли собирать хворост у подстанции, заметили в кустах что-то серое. Сначала подумали – собака. А когда подошли ближе, один из них закричал так, что его услышали на соседней улице.
На месте было тихо, только ветер шелестел листвой.
Пахло чем-то сладковатым, от чего мутило.
Следователь Серов стоял, глядя на серое пальто, брошенное у кучи веток. Рядом с ним, тело старушки.
Множественные ранения груди и живота.
Головы нет. Грязь, перемешанная с кровью и снегом. Зрелище было ужасное, от такого по всему телу выступали мурашки и волосы вставали дыбом.
В этот момент Серов стоял, смотрел на все это и ему хотелось, чтобы убийца был перед ним, и он голыми руками задушил бы его. Это не человек! Это обезумевший зверь!
– Господи… – выдохнул кто-то из понятых.
Серов отступил на шаг, достал из кармана носовой платок, вытер лоб.
Все молчали. Даже ветер будто стих.
Старший опер, Платонов, перекрестился, не скрываясь.
– Вещи? – спросил Серов глухо.
– Узелок рядом… и вот ещё – крестик. Сорван с шеи, – показал эксперт.
– Деньги?
– Нет. Не тронуты. Да там всего пять рублей с мелочью.
Серов посмотрел на ближайшие дома. Там за заборами уже стояли люди. Они молчали.
Кто-то держал ребёнка на руках, кто-то просто кутался в пальто – будто стало холодно. Но все они чего-то ждали…
Он видел и понимал: теперь это не просто страх – это паника.
И самое страшное, что никто не видел ничего. Опять ничего.
Позже в отделе он долго сидел над картой, где красным отмечал места убийств.
Свалка – январь.
Подстанция – апрель.
Расстояние между ними больше двадцати километров.
Платонов был в кабинете, он подошёл, поставил кружку с остывшим чаем.
– Думаешь, он местный?
Серов прищурился и ответил:
– Он всё видит. Он рядом.
– Может, бродяга?
– Нет. Он слишком уверен. У бродяг нет такой холодной уверенности.
Он посмотрел на карту, потом на окно, где таяло отражение вечернего света.
– Теперь он почувствовал вкус, – сказал Серов тихо. – И уже не остановится.
В тот вечер в селе снова пораньше задвинули засовы да по закрывались на крючки. Женщины перестали выходить на улицу, как только темнело, дети уже не играли во дворах как раньше.
Мужики и то опасались в одиночку ходить по ночам.
Но никто из них не видел, не слышал, не чувствовал – где тот, который творит все это.
А он, возможно, проходил мимо, серый, не заметный словно тень, и улыбался, глядя, как в каждом доме, раньше, чем обычно зажигается свет.
А утром, двадцать третьего апреля, в дежурной части зазвонил телефон.
Дежурный снял трубку и десять секунд побледнел.
– Товарищ капитан… Вас срочно вызывают на Алма-Атинскую.
– Что там? – Серов остановился, глядя на дежурного.
– Говорят… убили женщину. И, кажется, ребёнка.
Серов замер, сжимая ремень на груди.
Внутри всё оборвалось.
Началось.
Капитан Серов добрался до улицы Алма-Атинской за 7 минут – «Волга» милиции летела сквозь утреннюю прохладу, под колёсами трещал гравий.
Двор жилого дома был пуст. Только у подъезда стояла скорая – красный крест на белом кузове выглядел слишком ярко на фоне еще серого неба.
Дежурный врач, худой мужчина с мешками под глазами, курил прямо под навесом. Увидев Серова, быстро затушил сигарету.
– Вы следователь?
– Да. Что у вас?
– Двое. Женщина и молодая девушка. Мать и дочь, как говорят соседи.
Подъезд пах сыростью и мылом. На площадке второго этажа находились двое, санитар с носилками и медсестра.
Дверь в квартиру была распахнута. На косяке – бурые подтеки.
Серов вошёл, стараясь дышать ртом.
В квартире стояла тишина, только часы на стене тикали – «тик-так, тик-так» – будто издеваясь над тем, что здесь времени больше нет.
В прихожей следы крови тянулись полосами, уходя в комнату.
Там – два тела. Женщина средних лет, полная, в ночной сорочке, животом вниз. Рядом – худенькая девушка лет двадцати пяти, на полу, словно пыталась отползти.
На обеих – десятки колото-резаных ран. На шее – пустота.
Головы лежали отдельно – аккуратно, почти симметрично, будто их положили специально.