Дела небесные, земные… Взглядом программиста

Войдя в аудиторию в первый день занятий, она окинула всех взглядом и выбрала место в третьем ряду в центре – перед доской и перед столом где уже сидел, раскладывая бумаги молодой профессор.

Вовремя исправленная запись в Книге исполнилась. Он ушёл.

********

На заседании Совета Наблюдателей отметили первый успех в операции. Он принимал поздравления. Он – профессионал. Но что-то непривычное вдруг кольнуло где-то там, глубоко внутри. И Старик впервые внимательно посмотрел на него. Но сейчас – не до сантиментов и психоанализа. Надо работать. Остальное – потом.

Он весь погрузился в работу. Его стол был завален исписанными клочками бумаг с набросками, схемами со стрелочками разных цветов, форм и направлений. Обрывки разных мыслей – что-то зачёркнуто, что-то подчёркнуто, обведено, двойные и изогнутые линии на полях, восклицательные знаки…

Иногда он вносил какие-то записи в свой черновик. Он знал, что инструкции категорически запрещают вести личные дневники, но он давно уже пользовался некоторой негласной свободой. Он работал, и он любил эту работу. Его ценили в Канцелярии. И на его тетрадку, которую он держал в ящике под кипой хламья, Служба Безопасности пока закрывала глаза.

История осенней любви

Покажите мне дом,

Что остался за дальним туманом…

Тишина в доме, заваленном пустыми коробками и давно не убираемым хламом, прерывалась слабым гулом ветра в каминной трубе. Большой обеденный стол с потухшим огарком свечи в серебряном канделябре был завален горами исписанной бумаги. По расположению пыльных стульев угадывалось, что когда-то здесь за совместными трапезами собирались люди, но давно уже к столу никто не садился и свечи в канделябрах никто не зажигал. Единственное место, не несущее следов давнего запустения, – угол возле камина, в котором помещались два покрытых белыми шкурами кресла оранжевой кожи. На каминной полке темнели давно не протираемые от пыли сувенирные кружки, глиняные безделушки, и в центре – часы домиком. Полусгоревшие дрова и толстый слой пепла заполняль камин.

– Камин тоже с тех времён не зажигал? – спросил один из сидящих в кресле мужчин и поставил бокал с коньяком на столик.

– Да.

Ответивший, с заметной проседью в усах, отпил из своего и поставил его рядом.

– Дрова – с тех времён. И тот же пепел. Все, как было в то Рождество.

Две руки протянулись к столу, два бокала совершили полукруг и вернулись на своё место. Мужчина с седыми усами смотрел на прямоугольный след на стене. Снятая со своего места и повернутая лицом к стене большая портретная фотография была покрыта паутиной. Наступило молчание.

– Она была студенткой в моём классе. Я преподавал в колледже. Вечерние классы – в основном для взрослых. Перед началом семестра профессорам выдают списки студентов. Я переносил имена в свой журнал и обратил внимание на русское имя. Класс был как класс. Лекции, проверки заданий. С заданиями у неё было не очень, и она часто присылала письма с вопросами. Эти её письма я до сих пор храню, только компьютер тот больше не включаю. Ближе к концу, когда работы усложнились, она стала приходить на консультации. Сидела, ждала, пока я закончу с другими студентами, писала свои программы. Вступала в разговоры. Она была привлекательна и красива, но, ты понимаешь, – я же преподаватель. Профессиональная этика и всё такое.

Семестр кончался, наступило последнее занятие перед экзаменом. К концу класса у моего стола собрались студенты с последними вопросами. Наконец они разошлись и она осталась одна. Задала несколько вопросов. Я до сих пор помню, что она спрашивала. Но она подошла не для этого. В её руках была карточка с телефонами и адресом почты.

– Звоните мне, пожалуйста. Нам надо поддерживать связь.

Мы вышли на улицу. Было темно, моросил дождик. Мы стояли на ступеньках под зонтиками, и она ждала моего шага – ведь ее карточка была у меня. Несколько секунд я решался. Карточка была, но, может быть, это было то, что было, – приглашение соотечественнику поддерживать связь, и дома ее ждут. Тем не менее она ждала. Наконец я нарушил молчание:

– Поздно.

– Да, вам, наверное, надо идти. Дома ждут жена, кошечка, – на лице жалкая улыбка, губки еле заметно подрагивают.

– Ни жена, ни кошечка не ждут. С женой последнее время были большие разногласия.

– Но ведь в семье все должно решаться сообща.

– Совершенно верно. Я тоже так считаю.

Пауза. Она ждёт. Что делать?

Помните эту сцену из старого фильма: «Как пройти в библиотеку?». Вот и я не придумал ничего лучшего:

– Устал. Не знаете, где можно здесь неподалёку попить кофе?

– Для кофе уже поздно.

Сердце пошло вниз. Значит, не то. И тогда – как в омут с головой:

– Может, как-нибудь на неделе на ланч сходим?

– Давайте.

– Я вам позвоню.

– Хорошо. Я буду ждать.

Мы разошлись. Карточка жгла мне портфель, и жар передавался в руку. Придя домой, я достал её – прямоугольник бумаги, на котором в трёх строках написаны коды моей судьбы. Русским почерком – тем, который ставится в школе и который так узнаётся в любой стране, когда русская женщина пишет по-английски, – написаны имя и телефоны. Звонить ещё не поздно, хотя классы вечерние. Беру телефон – чего ждать? Сердце прыгает, пальцы не попадают по кнопкам.

– Ира, здравствуйте. Может, мы сейчас договоримся насчет ланча, например, во вторник?

– Хорошо.

– Вы какую кухню предпочитаете?

– Японскую.

– Отлично. Я знаю пару неплохих мест неподалёку. Договорились.

Как прошла ночь и следующий день – не помню. Помню только одно: до вторника четыре дня. Долго. Вечером набираю номер:

– Ира, здравствуйте. Я подумал, может, мы поменяем и поужинаем в понедельник, чтобы не ждать до вторника?

– Но в понедельник ведь экзамен?

– Сразу после экзамена.

– Хорошо.

Наивный хитрец. Перенеся день, я заодно перенёс и время. Вместо невинного ланча телефон теперь передал совсем другое приглашение. И оно было принято.

Включаю компьютер. И пишу всему классу: «Информация об экзамене. На экзамен будет отведен один час ровно. Работы, не сданные после этого времени, приниматься не будут. У меня в этот вечер важное личное дело, и я с большим удовольствием покину колледж ровно в семь».

Я думаю, многие студенты удивились этой рассылке. Но моё письмо, хотя и разосланное всему классу, было адресовано только одной женщине – той, с которой я только что договорился идти на ужин и с которой, я уже чувствовал, начинается совершенно новая глава моей жизни. Я ещё не знал, какая глава, но предвкушение нового, радость возможного счастья уже жгли моё сердце. Короткий текст письма переводился просто: «Я очень рад и горю нетерпением в ожидании нашего ужина». И она прочитала его правильно.

Подготовка

До понедельника было не много времени и много дел. Во-первых, нужно было подготовить вариант экзамена. Но самое главное дело я сделал на следующий же день. Я поехал в магазинчик, где продавали заморские деликатесы, и там, в ряду с посудой, выбрал две маленькие фарфоровые кофейные чашки с блюдечками. Уже у кассы увидел шоколадную розу в красивой золотистой обертке и положил её рядом. Две маленькие кофейные чашки с блюдечками и шоколадная роза на ленте транспортера. Стоявшая за мной женщина, оценив мои покупки, с пониманием улыбнулась. Мне улыбалась сама жизнь, я смело шел вперёд, поднимаясь к вершине, и я знал, что в понедельник в ресторане кофе заказываться не будет.

Оставалась ещё одна деталь. Я хотел приготовить кофе так, как меня когда-то учил мой давнишний друг. Этот кофе должен был быть сварен так, как я никогда не варил до этого и как я, наверное, варить больше не буду, потому что уже незачем. Это должен был быть не кофе. Это должно было быть моим заявлением. Моим орудием завоевания. Первобытной дубиной, рыцарским мечом, дворянской шпагой. В канун Рождества он должен был нести тонкий аромат весенних полей, распускающихся в саду цветов. Он должен был передавать цвета восхода солнца и тени луны. Он должен был вместить радугу и капли летнего дождя. В одной небольшой чашечке должна была поместиться вся поэзия, накопленная человечеством за десять тысяч лет воспевания женщины, и еще оставить место для рыцарских романов, для Айвенго и алых парусов, для духов и туманов. Это должна была быть симфония, опера и кантата. Это должен быть кофе, сваренный мною для моей женщины.