Марш обреченных

– Мангуст первый, я – Мангуст четвертый, – украдкой бросаю взгляд на Славку. Идут два ППС-ника[6 - ППС – патрульно-постовая служба.], между собой о чем-то беседуют. Радиостанция на груди бормочет, демократизаторы на боку раскачиваются. Мирный пейзаж.

– … Вижу объект. Мужчина лет двадцати пяти. Рост – выше среднего. Брюнет. Джинсы. Синяя спортивная куртка «Адидас». На плече черная сумка на ремне. Пошел на второй круг. Похож на оператора. На ходу старается выбрать наиболее удобные ракурсы. Обратить внимание.

– Понял тебя, Мангуст четвертый. Ищи группу прикрытия.

Вот и славно. Появился первый голубь сизокрылый. Хрен ты отсюда улетишь, долгожданный наш. Ходи, ходи. Снимай. Посмотрим, чего ты наснимаешь.

– Мангуст первый вызывает Орла. Прием.

– Слышу тебя, Мангуст первый.

– В квадрате «А» обнаружен наблюдатель. Прошу добро на начало операции по захвату.

– Действуйте.

Простите, Павел Дмитриевич. Не успею я видно докрасить вашу ограду. Церемония похорон окончена. Провожающие начинают покидать кладбище. Нам тоже пора. Вот и наш кинематографист потянулся к выходу. Прикрытия не видно. Очевидно, ждет в машине за воротами. Неосторожно, ну, да это не наши проблемы.

– Мангуст второй – Захват! Мангуст третий, Мангуст четвертый – прикрытие. Доложить готовность!

– Мангуст второй – готов.

– Мангуст третий – готов.

– Мангуст четвертый – готов.

Великолепно. Поехали.

Майор Пластун оказывается позади молодого человека в синей адидасовской куртке, примерно в метре от него. В руках у него пачка «Кэмел». Он достает сигару, подносит к ней зажигалку…

Мужчина впереди останавливается и начинает падать. Что ж, кладбище – штука печальная. Поплохело мужику. Бывает. Вот и люди добрые (это мы-то!) подскочили. Не дали упасть. Подхватили под руки. В машину усадили.

Спроси кто, как дело было? Так и расскажут. Своими глазами видели. Ну, глаза человеческие – вещь хорошая, одна беда – обмануть их проще простого. Поди, разгляди со стороны, что в сигарете «Кэмел», с виду самой что ни на есть обыкновенной, внутри трубочка, а в трубочке, совсем как в старой сказке, иголочка, а на конце иглы, в оперативном лексиконе носящей прозвище «верблюжьей колючкой» как и полагается – смерть. В нашем случае, правда – обморок. Но это в данном случае.

Наша самозваная «скорая помощь» срывается с места и выскакивает на дорогу. А вот и конкуренты! Белый «Ауди» пытается повиснуть у нас на хвосте. Пара спортивных ребят в салоне. На лицах смесь недоумения и испуга. Впрочем, может, мне это только показалось. Поехали, мальчики, покатаемся. Визг тормозов, звон разбитого стекла… Ну вот и приехали. Тагир Насурутдинов на своем «Опеле» пошел на таран. Водила выскочил. Бедняга весь на нервах. С кулаками бросился. Ну вот! Зря это он! Нас в Центре ведению боя не учат. Учат его пресечению. Быстро и однозначно. Не оставляя шансов противнику.

Вот и наша доблестная милиция подоспела. В жизни бы она так поспевала, а не только в нашем спектакле.

Бросаю взгляд на нашего подопечного: никаких признаков жизни. Ничего, скоро тебе полегчает. До лазарета недалеко.

Забавное место, этот наш лазарет. Очень забавное. Для любителей черного юмора. В те времена укромные, когда вожди нашей отчизны по зрелому разумению отказались от практики бить своих политических оппонентов альпенштоком по голове, возникла необходимость в методах, так сказать, более изящных и «интеллигентных».

Посовещавшись в своей лубяной избушке, магистры плаща и кинжала взяли курс на сближение прикладных разделов науки и государственной безопасности. И, как это всегда бывало в подобных случаях, результаты не заставили себя долго ждать. Обдышался цианидами Степан Бандера, получил свой «укол зонтиком» болгарский ведущий Би-Би-Си Марков… Но это только те, по поводу кого бушевала «продажная западная пресса» и водили хороводы толпы «всяческих отщепенцев». А сколько было акций, прошедших вполне успешно? Вы не знаете. И правильно. Иначе бы историю нашего столетия в очередной раз бы пришлось изрядно перекраивать. Так вот, когда достойные наследники Рене Флорентийца[7 - Рене Флорентиец – парфюмер Екатерины Медичи. Славился искусством составлять яды.], совершая подвиги трудового героизма на своем рабочем месте, стали давать вполне ощутимые результаты в борьбе с «врагами дела мирового пролетариата», словно грибы после дождя стали появляться различные лаборатории и исследовательские центры, специализирующиеся на подобной смертоубийственной технике. Понятное дело, что располагались эти научные заведения вдали от лишних глаз, там, где никто и ничто не могло бы помешать напряженной умственной работе этих поставщиков дьявола.

Временно оставшись не у дел после разразившегося скандала с перебежчиком Сталинским и судом над генералами Судоплатовым и Эйтинганом, ученые мужи тем не менее продолжали свои исследования под опекой Лубянки. Ну, конечно же, просто так, от безделья…

Безобразию этому положил конец светлой памяти Юрий Владимирович Андропов. Передавая в руки генерала Рыбакова подписанные документы на организацию нашей смешной конторы, он напутствовал его: «Помни, им не должно быть равных». Надо сказать, Николай Михайлович на пожелал усилий на то, чтобы сполна оправдать высокое доверие начальства.

Вместе с бумагами, дающими добро на наше существование, Центр получил ряд движимого и недвижимого имущества, призванного служить повышению нашей боевой мощи. Среди прочей недвижимости был и этот «лазарет» со всем его обслуживающим персоналом и оборудованием.

Не знаю, давали ли сотрудники этой лечебницы клятву Гиппократа, если да, то они были клятвопреступники. Вся их деятельность была посвящена доказательству одного в сущности банального тезиса: «Человеческий организм – вещь чрезвычайно хрупкая, и на каждого Рэмбо всегда найдется маленький, но веский аргумент». Впрочем, наши планы относительно трофейного оператора были куда менее кровожадными.

Палаты в нашем лазарете чистые, светлые. На окнах занавесочки, жалюзи опускающиеся. За окнами благодать, зелено, пять гектаров парка. Листья шелестят, птички поют. В общем, все по первому разряду. В палате три койки. На одну – пациента нашего драгоценного, на другую – Валерку нашего, для пущей важности, третью расстелим да примнем. Вышел больной, может в парк, на скамеечке посидеть, а может покурить. Декорация, считай, готова. Самое время провести весь спектакль для одного-единственного зрителя. Главную роль исполняю я. Эдакий добрый доктор Айболит… Ну, и, конечно, массовка: пару барышень из здешнего персонала, халатики белые, ослепительной чистоты, шапочки, повязки марлевые: не то медсестры, не то белые ниндзя. Оценивающе гляжу. Вроде все в порядке. Вот эта, что пониже, будет моей ассистенткой. Шприц с антидотом, тахометр. В общем, готово. «Итак, мы начинаем!» – как говаривали в былые времена господа комедианты.

– Медсестра, укол, – сестричка пускает струйку, выгоняя воздух из шприца, и отработанным движением всаживает свое орудие труда в вену. Валера старательно натягивает на себя одеяло и делает вид, что спит. Как на грех, пижамы его размера в лазарете не оказалось. Минут через пять оператор придет в себя. Ничего не должно вызывать подозрений. Глазки-то у него, должно быть, зоркие. Ну, да и нам не впервой в маскарадах участвовать. Вот, пожалуйста, начал шевелиться. Сестра молча оборачивает руку нашего клиента черным матерчатым браслетом и начинает накачивать резиновую грушу. Пора на исходную позицию. Выхожу за дверь и, прижавшись к стенке, жду условного сигнала. Вот и он. Дребезжащий звонок говорит о необходимости появления врача.

– Павел Петрович? – произносит моя ассистентка, едва я вхожу в палату. На ближайшие полчаса Павел Петрович – это я. Будем знакомы.

– Вот и славненько. Напугали вы нас, молодой человек.

Оператор смеривает взглядом помещение и всех присутствующих в нем. Привязка к местности прошла. На всякий случай, традиционный вопрос:

– Где я?

– В больнице, дорогой мой, в больнице. Прямо с кладбища вас сюда и привезли. На вид – такой здоровый человек, что это вам взбрело в голову в обморок падать? Хоронили кого-то?

– Да… – шевелит губами наш «больной», – Дорогого человека.

– Понятненько. Ну ничего, ничего. С вами-то, во всяком случае, ничего существенного. Переутомление плюс солнечный удар.

– Как давление? – обращаюсь я к медсестре.

– Сто на пятьдесят.

– Ай-ай-ай, маловато. Ну ничего, пару дней полежите, встанете на ноги. А сейчас давайте заполним карточку. Имя, фамилия, отчество? – кладу перед собой грязно-отксереный формуляр. – Мелочь, но в нашем деле – мелочь решает все. Чем больше достоверности, тем больше шансов на успех.

– Красильников, Геннадий Анатольевич, – диктует оператор. Имя, скорее всего, вымышленное, а может, быть и нет, чем черт не шутит.

– Адрес?

– Самаркандский бульвар.

Проверим, дорогой ты наш, проверим. Хотя я больше чем уверен, что вешаешь ты нам лапшу на уши немилосердно. Оно, в общем-то, и понятно. Незачем всякому встречному поперечному доктору знать ни кто, ни что.

– Место работы, должность?

С местом работы тоже все понятно. Институт, название которого на трезвую голову и не выговоришь. Младший научный сотрудник. А в «Ауди», стало быть, за нами старшие научные сотрудники рванули?

– Год и дата рождения?

– 1967 год, 3 января.

Вот здесь, похоже, не обманул. Впрочем, кто его знает? С официальной частью покончено. Углубляюсь в историю болезни. Дадим время нашему клиенту собраться с мыслями, оценить обстановку.

– Доктор, а нельзя ли мне дома отлежаться?

Волнуешься? Оно и правильно. Начальство уже, наверное, с ног сбилось, тебя разыскивая.

– Дома? – не отрываясь от письма, пожимал плечами я. – Можно, конечно, и дома. Но я вам не рекомендую. Случай у вас не опасный, но запускать, тем не менее, не следует. Болезнь лучше предупреждать, чем потом с ней бороться.