Свет мой

– А, что дозорные наши?

– Дозорные вестят, что кольцо сжимается, воевода! С юга и севера идут татары. Через полчаса они тут будут, – отвечает тревожно Заварза.

– С запада и того быстрее – через четверть часа. На востоке чаща непролазная – на коне не проехать. Посему оттуда ворога ждать через час-полтора, не раньше, – говорит спокойно Санко.

– Вот, что, други мои, ждать и сидеть тут в куле, покуда нас супостаты изничтожать станут – не след нам! Посему послушайте ноне провожатого нашего (Гордей, улыбаясь, легонько подталкивает вперед конопатого парнишку). Сказывай, парнек, но сказывай борзехонько, что давеча мне баял!

Чудин приседает на корточки и деловито чертит щепкой по сизому пеплу от прогоревшего костра, высунув от усердия язык. Он проводит линию:

– Сие дорога. Тут засека ваша (короткая линия поперек первой длинной). Мы тут ноне (чертит крест гораздо южнее засеки). Вот. А нам сюда надобно. Вдоль ручья до болота через дебри густые путь нам (еще одна линия уходит от креста далеко в сторону от засеки). Чрез болото тропка имеется (чертит широкую дугу, заканчивающуюся у линии засеки). Коли так пойдем неспешно, через препоны вражьи с боем – к вечеру, стало быть, на месте будем. На засеке, значит, – он поднимает голову от земли, глядит на всех ясными глазами.

– Ловко! – говорит Заварза, глядя на чертеж.

– Толково! – вторит ему Санко.

– Эге-гей, зычно, чтобы перекричать шум ветра, командует Гордей, забираясь на пень)! Всем меня слушать! Идите сюда! – гридни уже в доспехах, собравшиеся двумя кучами справа и слева от совещающихся командиров, подходят, становятся в тесный круг близ воеводы. Он, оглядев всех и дождавшись тишины, начинает говорить: «Сынки, враги с четырех сторон – будем прорываться (энергичный жест кулаком)! Поганых больше, однако, мы на своей земле! Так будем же ей, матушке, заступой! Все в нее поляжем, а степнякам не дадим срока! За время оно, что мы за собой татарина таскать станем – браты наши препону укрепят, сиречь засеку (указывает рукой на север)! За время оно и князь муромский поспеет с войском главным! На нас с вами ноне вся надежда города Мурома и всей земли русской. Держитесь, сынки, держитесь, други! Не гоже нам ноне о своем животе печься, а должно печься нам об отчине (он опять обводит всех взглядом)!

А посему: коней оставить, конь, знамо дело, через чащу и болото не ходок! С собой брать токмо оружие. Первыми – сотни Заварзы и Санко. Замыкают две иные сотни. Их я сам поведу. Пошли!

После того, как половина дружины уходит, Гордей спрыгивает с пня и быстро скрывается в лесу, уводя за собой остальных.

***

На ветвях большого дуба тесно расселись вороны. При таких порывах ветра они летают неохотно. В такой ветер воздушного змея запускать хорошо, а еще пустельге (малый сокол) привольно в небе: ее иногда так и зовут кое-где в южной Руси – бориветер.

Могучее дерево обтекает большая группа татар пеших, без коней, которая медленно развернутым фронтом пятится через лес, отступает. Их гонят русичи, преследуют также развернутым пешим фронтом (сотни Заварзы и Санко). Отряд русичей – гораздо меньше: на каждого гридня – четверо татар. Мелькают мечи и сабли. Сталкиваясь, оружие высекает искры. С той и другой стороны падают поверженные воины. Санко скользит на мгновение по черным птицам тяжелым стальным взглядом. Сражение постепенно перемещается дальше. Несколько секунд воронам виден только лес. Потом появляются: Веснушка проводник и, прикрывающие его щитами два дружинника. Недалеко от них рядом с дуплом вяза втыкается, прилетевшая, случайная стрела. Хоронившаяся там иволга, желтая, как одуванчик, вылетает из убежища и испуганно удирает, быстро-быстро махая черными крылышками.

Трое людей также медленно и настороженно движутся дальше и, наконец, скрываются за деревьями. Несколько секунд лес остается неподвижным. Вслед за первыми двумя «волнами» сражения катит третья и сразу за ней четвертая. Сперва появляется Гордей, ведущий вторую часть своей дружины, отступающей развернутым строем.

Их преследуют в огромной массе татары (они и русичи без коней). Так, что на каждого дружинника приходится по десять врагов. Отчаянная рубка. Вблизи видны искаженные яростью лица бойцов.

Эти «волны» также минуют дуб с воронами.

Санко впереди своей сотни, перед ним множество степняков: «А и неплохой день для вороньего пира, – говорит он следующим за ним воинам, – згей, черноперые, сей миг я вам стол накрою!»

Он матерым волком мечется туда-сюда, оставляя разрубленного почти пополам справа, и проткнутого насквозь слева. Еще один (слева) не успевает отскочить, как прочие татары и, споткнувшись, падает. Русский витязь одной рукой (в другой щит) поднимает меч над головой, единым движением кисти разворачивает его на 180 градусов острием вниз и пригвождает упавшего врага к земле, припав на одно колено. Он поднимает голову, спокойно и грозно поднимается.

От отпрянувшей, оробевшей кучи степняков отделяется обезумевший мститель с перекошенным лицом (брат только что убитого) и яростно визжа, кидается на кровника, замахивается и рубит саблей сверху. Санко отбивает удар мечом и, шагнув вперед, бьет татарина щитом и добивает, оглушенного, мечом. Сотник спокойно отклоняется от пущенной в него стрелы, поворачивает голову влево и зычно кричит:

– Эге-гей, Заварза, друже, наддай!

– Даю, друже, даю! – кричит тот, размахивая мечом, гоня перед собой целую ватагу степняков. Следом за ним ступает строй дружинников.

Санко поворачивает голову вправо:

– Эге-гей, Весяк, старинушка, ну-тка наддай тоже!

– Даю, даю, Жало! – отзывается громким басом седобородый, плечистый гридень и тут же сносит голову с плеч врагу.

Сотник наступает, презрительная усмешка кривит его губы. Перед ним, вопя и размахивая саблями, пятятся татары большой кучей, ровно шавки перед матерым волком. Ни один не смеет приблизиться, помня печальную участь своих покойных предшественников. Санко прикрывается от двух вражеских стрел, с противным звоном, клюнувшим его щит, и, оглянувшись, набрав побольше воздуха в легкие, кричит:

– Держись, воевода! Держись, Башка! – в ответ издалека доносится:

– Наддай, Жало, мы-то что? Мы следом! – Гордей крутит над головой огромную двуручную секиру. Меч мелковат для него в пешем бою. Даже двуручный, не то…, не по сердцу такое оружие воеводе, разве что для боя конного он этот меч использует. Вятская секира тоже мелковата, не говоря уже про малютку игрушечку-чекан. Одно время богатырь сражался окованной железом, тяжелой дубиной, пока однажды в стычке с наемниками норманами не разжился огромной секирой с двумя широкими лезвиями-рубилами на длинной удобной ручке. Ее-то он и держит теперь в обеих руках.

Страшное оружие с невероятной быстротой чертит в воздухе свистящую дугу, заставляя отступить на шаг пятерых, наседающих на него врагов. Богатырь делает быстро два шага вперед и направляет секиру, летящую теперь обратно, в одного из татар. Тот прикрывается щитом. Летящая смерть раскалывает щит и сносит бедолаге голову! Другой степняк, тонко визжа, прыгает вперед, замахивается саблей, но воевода, освободив одну руку, в железном наруче, от древка топорища, бьет этой рукой тычком, без замаха, распрямляя локоть (говоря современным языком настольного тенниса: закрытой ракеткой) врага в лицо. Визг смолкает. Татарин синеет и замертво валится на землю. А секира во второй руке Гордея наотмашь достает третьего степняка (глаз едва успевает за этим движением), расколов его шлем и проломив череп. Снова две руки держат оружие, которое опять чертит свистящую дугу поверх голов, отгоняя двух оставшихся назад. Впрочем, места убитых заполняют, стоящие за ними, новые враги. Их снова пятеро, окруживших воеводу полукольцом, который в перерыве успевает оглянуться (как там впереди?).

Башка снова шагает вперед и уже оттяпанная им чья-то рука вместе с плечом, все еще сжимающая в кулаке бесполезную саблю, отлетает в сторону, раскидав вокруг веером красные брызги.

Хан Тагай с небольшого холмика и с высоты собственного роста наблюдает издалека за ходом боя. На шаг позади от него – Умбет батыр. С их стороны хорошо виден сражающийся Гордей. Под взглядом хана на места павших, тут же встают новые бойцы. Воевода едва успевает оглянуться (где там Санко?) и перевести дух. Перед ним опять полукольцо из пятерых степных воинов. Он тут же безошибочным чутьем определяет самого опасного. Это смело и хищно глядящий небольшого роста татарин. «Маленький дуралей» – тут же дает ему мысленно прозвище Башка.

Так глядит пес-однолеток, впервые участвующий в кабаньей охоте, готовый из молодого, глупого безрассудства кинуться на матерого секача-вепря и уже подбирающий для прыжка лапы.

Воевода решает схитрить, чтобы сразу уничтожить ловкого и смелого противника. Он правой рукой пускает по дуге свою секиру над головой «маленького дуралея». Тот, пригнувшись под страшным оружием, тут же бросается с саблей вперед. Но секира, не завершив маха, перехваченная левой Богатырской рукой, идет обратно и вниз, опускается на спину и ломает хребет шустрому врагу. Русский воин машет снова секирой для острастки – четверо отскакивают, а он успевает вздохнуть, оттереть с лица пот и оглянуться. Сотни Заварзы и Санко уже далеко оторвались – нужно подтягиваться.

У Гордея и других опытных воинов – чутье на летящие стрелы. Он «нутром чует», когда нужно пригнуться, шагнуть в сторону, либо схорониться за деревом от летящей смерти. Но чаще всего, например сейчас, воин прикрывается своей секирой, два лезвия которой образуют, почти круглый, небольшой щит. Стрела отскакивает от булатной стали. Башка тут же зычно кричит:

– Эгей, сынки, слышите меня?!

– Слышим, слышим, батько! – раздается справа и слева множество голосов.

– В линию подравняйсь! Строй всегда толпу переборет! Как скажу – так все разом тридцать шагов назад и два вперед! Уразумели?!

– Уразумели, батько!

– Сотни товьсь! Пшли!

Гридни дружно пятятся, считая шаги. Татары толпой радостно кидаются следом. Вдруг строй русичей останавливается и дважды шагает вперед, разя врага мечами. Ряды степняков перемешиваются, раздаются крики боли и разочарования. Степная орда отступает на несколько шагов, оставляя между собой и отрядом Гордея десятки трупов.

Так грозная волна в седой пене катит высоченной громадой на берег и кажется, что сокрушит она все на своем пути! Но вот стихия натыкается на гранитный утес. И что же? Где ее сила? Где мощь? Где, наконец, она сама?! Все сгинуло без следа!

Хан Тагай. Позади него и слева Умбет. Оба пристально глядят на что-то.

– Умбет, мой верный нукер, – произносит хан, не оборачиваясь. У него интересная манера произносить слова. Он делает это, почти не разжимая зубов. Отчего в его речи много шипящих звуков. За глаза его соплеменники прозвали змеей.

– Да, мой хан!

– Я прошу тебя об услуге.

– Прикажи, мой хан, и я умру за тебя! – его рука берется за рукоять сабли в ножнах.

– А вот этого не надо – ты мне еще пригодишься! Взгляни, на этого батыра! – хан говорит негромко и вкрадчиво.

– Я вижу его, мой хан! – отвечает тот тоже негромко.

– Если стадом оленей водительствует тигр – все олени делаются тиграми! Но убей вожака – и они снова олени, которые трусливо разбегаются от любого шороха! Убей его, мой Умбет, убей тигра! – голос хана сейчас особенно похож на шипение змеи.

– Да, мой хан! – Тагай щелкает пальцами и Умбет тут же оказывается с ним рядом. Хан поворачивает к нему голову и шепчет-шипит прямо в ухо: