Плацкартные монологи. Анекдоты и миниатюры

ЗА ПИВОМ

– Ну что же, пойдём за пивом во Второй залив! – так выставил цель Николай Пронин.

Конец сентября давал о себе знать, прогулки на яхтах закончились, ветер был баллов семь, и все мы были пьяны.

Да полно, – ответствовал я, – пансионат уже не работает, нет там пива!

…И Михаил Оленев в офицерской шинели Белой Гвардии поддакивал, качая головой.

Спьяну решили идти на двух суднах. Взяли уже снаряженный Солинг и мою 470ку…

Солинг, это килевая яхта с открытым кокпитом и хорошей парусностью, туда мы загрузили всех гостей, а 470ка, это спортивный швербот, принимающий на палубу не более двух пассажиров, да и то в крайних случаях. Мы не взяли никого, только я и Вова в качестве матроса – ну, ему досталось в этой поездке, но остальным…

При таком хорошем ветре идти до Второго залива всего минут семь. Вова в качестве матроса успел нахлебаться водички, только что на трапецию не вывешивался, да и я бы ему не позволил… Ну, а у Солинга дела были веселее! Шли мы короткими галсами, друг мой Вова летал неуклюже с борта на борт, а капитан Солинга потерял на ходу капитанскую фуражку. Фуражка качалась на пенистых волнах, и Коля Пронин закрутил поворот фордевинд, не предупредив пассажиров судна – огромный гик с пожелтевшим парусом перекинулся с одного борта на другой в доли секунды. Почему все остались живы, это вопрос к Посейдону, яхта сбросила скорость, точно подошла к капитанской фуражке, и невозмутимо пьяный Николай, подцепив её рукой, и не сливая воды, надел прибор на голову! Михаил Оленев стоял на носу, держась за бушприт, и рукою указывал путь…

Мы вошли во Второй залив, здесь с ветром было спокойнее. Две яхты красиво подошли к пирсу в глубине залива, поближе к пивному ларьку. Кроме нас, белок, и удивленных сторожей заснувшего пансионата вокруг никого не было. Коля Пронин в мокрой капитанской фуражке и Миша Оленев в своей невероятной шинели сошли на берег. Всем остальным приказано было ждать. Они зашли за прибрежный сарай, который сразу за пирсами, помочились на пироговскую землю, и мирно беседуя между собой (даже и не пытаясь поинтересоваться наличием пива – все равно нет!), вернулись к яхтам, уверяя, что пива нет. Мы согласились.

Лет через десять Коля Пронин тихо умрет от пьянства и мнимой гангрены правой ноги, а Миша Оленев – изобретатель серфинга в виде сигары – шагнет с двенадцатого этажа прямиком в Шамбалу.

Шам-балу-ла-ла-ла!

ФУТБОЛ

Как-то выпивали мы втроём в скверике имени Радищева, затем выпивали на тройном перекрестке с ныне Николоямской, а тогда Ульяновской, и соответственно – Серебрянической набережной, а затем перебрались во дворы Котельников. И стало нам так хорошо, что даже в футбол играть не хотелось! А между тем, прямо перед нами гонял мяч одинокий мальчишка. Мы подбросили ему как-то подкатившийся мяч и спросили: «Что же ты без друзей-то в футбол играешь?» А он ответил: «У меня нет друзей!» – «Так не бывает!» – воскликнули мы. Tолько Назар махнул вниз рукой и уронил туда же: «Бывает…»

ЧАЙКОВСКИЙ

По телефону дед сообщил, что едет по делам в Москву на машине и заглянет к нам в субботу. Проблема заключалась в том, что в этот день мы уезжали в Клин по купленной заранее экскурсии по местам Чайковского. Тогда ещё молодой, дед решил догнать нас на ленинградском шоссе и вместе завершить экскурсию.

За час с небольшим домчавшись на наградной бежевой Волге (ГАЗ 21 выпуск 1959года) до Клина, дед приблизился к старинной двери заповедного домика и прочёл на медной табличке:

«Чайковский Модест Петрович. Часы приема пн- ср с 10.00 до 16.00, суббота с 10.00 до 13.00. Просим в другое время не беспокоить».

Дед посмотрел на часы, согласился, что опоздал, пожал плечами и поехал назад. Мы тогда слушали музыку в концертном зале.

Машина времени, знаете ли…

ТУРИЗМ

На Шпицбергене помимо людей живут белые медведи и олени. Это из крупных млекопитающих на земле. А прочей живности ещё много, да нас это не касается. Олени гуляют себе, бока наедают, а вот с медведями хуже… Как говорит один знакомый вертолётчик, главное, чтобы он не начал есть тебя с ног. Поскольку, если медведь собрался сожрать банку тушонки на двух ножках, то он это сделает. И пишут поэтому на плакатах: «Если вы увидели белого медведя, постарайтесь сделать так, чтобы он вас не увидел». Хотя не бояться винтовочных выстрелов арктические хищники (а убивать их запрещено!), выходить за территорию поселка без карабина нельзя. Да и что собственно, делать в дикой природе советским, ныне российским, шахтёрам?

Из Баренцбурга в маршруты всегда уходили, уплывали, улетали люди научные, с научными заданиями, провиантом, приборами и оружием. К карабину получали пару коробок патронов, по возвращению все подотчётно сдавали. А простым людям уходить из цивилизации не положено.

Вот и приходиться жить не по-простому, а с закавыками. То есть, работал себе на шахте Андрюха, и вдруг стал туристом. Написал устав турклуба, завизировал у директора, выбил помещение, одежду кое-какую, лыжи и прочее снаряжение. Стал Андрюха ходить в походы по выходным, официально с карабином, всё, как и быть должно. Гуся или куропатку взять сложно, а вот олешку или морского зайца – пожалуйста, они здесь не пуганные. Сходит Андрюха в поход – сам котлеты наворачивает, тому свеженького мяса подкинет, этому солонины – быт то налаживается! Так бы и шло-ехало, да время нынче другое…

Двое блатных из управления шахтой в туристы записались сразу по прибытию на остров. Через месяц познакомились ребята с вольнонаёмными девчонками из «погоды». А у тех погода всегда хорошая! Все молодые, весёлые, собрались в поход в Грендален, там через 20 км норвежская избушка стоит. А идти то по вечной мерзлоте тяжело… До контрактного участка доехали на вахтовке, сократив 5 км, дальше – тундра. Прошли километра два, а от угольных отвалов, как и не отходили, все рядом; тарахтит обогатительный агрегат; видно черный дым от котельной; водка уже кончается; олени в пойме пасутся… Убили, зачем то, сразу двух. Ребята попробовали освежевать туши, но не получилось, не умеют. Тогда попытались отрезать у одного оленя окорок, тоже не смогли, только кишки на землю вывалили. Девчонки стояли уставшие, присесть негде, вокруг мерзлотное болото. Короче, в Баренцбург добрели только к утру, все перемазанные кровью. Первым делом туристы взломали валютный буфет, но выпивки там оказалось немного, тогда вся компания загрузилась в «табачку», выбив прикладами заднюю дверь. Понятное дело, талонов на водку никто не спрашивал,

Такой вот туризм! Кстати, водка там только одного вида, называется «Тройка», в литровой таре. Башка от неё трещит ещё дня три…

УПРУГИЙ УДАР

Из тех далеких времен, когда в обязательном порядке в осеннюю размазню студенты и ИТР, а часто и пролетариат, отправлялись в колхозы и совхозы для оказания братской помощи по уборке урожая, много осталось занятных историй. Так, практически не перетасовывая колоды, всплывают в памяти ночные падения полных женщин в земляные траншеи, причём тело заклинивало в неровном профиле – ну, и спасательные работы с привлечением местных «культуристов». Или хороший анекдот про двух студентов, каждый вечер собиравшихся на «блядки», и неизменно засыпавших в собственном бараке… Одного из них сосед по койке приобнял во сне, и тот решил, что дело сделано, собрал вещички и тихонько двинул на мороз! Встречалась и белая горячка с топорами и прочими необходимыми аксессуарами. Но мне кажется, что наибольший интерес представляет случай, который можно назвать «абсолютно упругий удар».

Дело было так: в совхозе «Заокский», известным своими бескрайними плодородными поймами, широким хозяйством и многими населенными пунктами, входящими в сельский конгломерат, приехал к зазнобе один тракторист. Почти новенький «Кировец», в силу больших размеров, пришлось оставить за целый квартал, приткнув грязную машину вплотную к серому забору неизвестной избы, чтобы хоть как- то освободить дорогу. И, не смотря на отличный стартер, влюбленный тракторист по старой привычке двигатель глушить не стал -солярка все равно дармовая – ушёл к подружке…

Дела любовные, дожди бесконечные, чаи горячие. Через какое-то время из избушки вышел дед с топором на – перевес. Сломать тарахтящую машину совсем (а ведь замотала своим двигателем до смерти!) дедушка не посмел. Но вот сделать что- то неприятное дураку – трактористу было необходимо. И выбрав правое заднее колесо, размером больше злоумышленника раза в два, дед ударил во все свои предсмертные силы.

…Дождь как шёл, так и идет. Довольный тракторист чавкает сапогами в уличной грязи, тарахтит по- прежнему трактор, за правым колесом лежит мертвый дедушка, топор в луже под нетронутым колесом…

КОЛЛЕГА

Выпускник Второго Медицинского института, кинооператор и фотограф, спелеолог и суперподводник, пришел в районную поликлинику на прием к ЛОРу. Войдя в кабинет, он присел к столу, навалился грудью на полированную плоскость, дабы укоротить расстояние между доктором и собою и, чуть ли не зацепив специалиста за пуговицу халата, доверительно поведал:

– Вы знаете, коллега, у меня болит правое ухо. Я использовал для лечения несколько методов. (Увы, я не силен в медицинских терминах, но далее последовало длинное перечисление различных способов борьбы с болезненными симптомами в ушной раковине). И к сожалению, коллега, ничего не помогло.

– Ну что ж, давайте посмотрим, коллега, – отвечал доктор.

И после короткого осмотра уха продолжил:

– А вы знаете, коллега, у вас там таракан дохлый!

КИТАЙЦЫ

Второй заместитель «головы» Могилева-Подольска два года отработал в Бразилии директором футбольной команды. Когда владелец разорился полностью, Серега с семьей еле успел унести ноги от разъярённых футболистов и болельщиков. А ныне он сидел в маленькой столовой комнате у Санька, в Нагорянах, и пил хозяйский самогон. Стол ломился от щедрой закуски, Санек все подливал, и совершенно пьяный Сергей Шибинский, выпучив глаза, кричал:

– А как же достали негры эти, и эти все национальные меньшинства, китайцы всякие!…

ВОЙНА И МИР

При ранении в голову Виталика обмотали бинтами так, что даже рта не осталось. Он спустился вместе со своим агрегатом – гранатометом – а говорить ни с кем не мог. Сняв бинты, врач спросил: – Куда ранило – то?, – И Виталик, отвечая, выплюнул пулю на кафельный пол.

А Мирон и Зураб были отпущены вниз без ранений, просто по распорядку. Доехали до Нового Афона, до родной стороны, так сказать. И ничего нету! Ни вина, ни баб. Ну, вернулись обратно в Сухум. Там неожиданно повезло – местный Сбербанк справлял глупый юбилей. Что-то там пятнадцать лет, один управляющий, и двадцать восемь женщин.

Вам надо рассказывать про Зураба? Про уставших музыкантов? Про музыкантов, обеспечивших свои семьи на год вперёд? С каждой Зураб оттанцевал, закрутил в круге, так сказать!

Вы знаете, как поют на Кавказе?

Вы знаете.

Запевает всегда один. Потом подхватывают сразу трое, потом все. Это многоголосие уносит всё вверх. Поют все, кроме самого старшего, он не поёт, он – плачет. А белая скатерть стола становится крошечной чужой точкой на ненужной земле. Если ненадолго опуститься, станут заметны красные капли, случайно оброненные, когда наливали вино. В этой бесконечности гости – лишние! Лишние или пришлые, незваные – не на века, только здесь и «на сейчас». Нет вам здесь места. Нет места ни кому – только песня!

А потом поехали в Гудауту. Почему не было видно бетонных заграждений? Что, у папиной 21ой Волги плохой обзор?! Впаялись в армированную плиту по- полной. Уже близко к городу. Зураб дотащил до больницы Мирона на руках.

– Мне только пьяных не хватало! – ответил хирург, – Война идет, у нас раненные, а вы…

– Да мы тоже! – кричал Зураб.

– Не повезете в Новый Афон, сами доедем! – и покатил инвалидную коляску с дружком вниз по лестнице.