Хранить вечно

Хранить вечно
Владимир Валентинович Юринов

Роман известного тверского писателя Владимира Юринова «Хранить вечно» это попытка исторической реконструкции жизни апостола Петра – самой значимой и в то же время самой противоречивой и где-то даже загадочной фигуры евангельских повествований. Это попытка ответа на извечные вопросы: что есть человек в этом мире? волен ли он в своих поступках? или путь его предначертан свыше? И велика ли роль отдельно взятого человека в мировом историческом процессе? Это попытка осмысления уникального явления зарождения новой религии, ретроспективный взгляд из нынешней, осквернённой всеми пороками, действительности в далёкое, изначальное прошлое с, наверное, где-то даже риторическим вопросом: а могло ли статься иначе?

Историко-географический фон и фактология романа основана на тщательном изучении и непредвзятом анализе огромного массива канонических и апокрифических религиозных источников, а также исторической литературы.

Действие романа охватывает значительный временной период, включающий эпохи правления четырёх римских императоров.

Книга продолжает традицию исследования и реконструкции известных библейских событий (М. Булгаков «Мастер и Маргарита»; Г. Сенкевич «Камо грядеши»; Л. Андреев «Бен-Товит», «Иуда-Искариот» и пр.), но, опираясь на обширный исторический материал, предлагает новый взгляд на эту вечную тему.

Книга рассчитана на широкий круг читателей возрастной категории 16+

Владимир Юринов

Хранить вечно

© Юринов В., 2022

* * *

Не даём мы тебе, о Адам, ни определённого места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Образ прочих творений определён в пределах установленных нами законов. Ты же, не стеснённый никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать всё, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтёшь. Ты можешь переродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие божественные.

Книга первая

Саксум

…ибо сильна, как смерть, любовь… стрелы её – стрелы огненные, пламень Господень. Многие воды не смогут погасить любви, и реки не зальют её. Если бы кто давал всё богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением.

    Шир-а-Ширим 8:6–7

От Агриппы Клавдию привет.

Воистину, мой друг, судьбы человеческие вершатся на небесах. Мог ли я ещё полгода назад, лёжа, к примеру, за столом у тебя в гостях и попивая наше с тобой любимое старое фалернское, представить себе, что Декима, направляя кудель моей судьбы, сделает столь резкий поворот и, оторвав от привычных дел и милых сердцу мест, забросит меня чуть ли не на край света.

Прости, что не удалось попрощаться по-людски, но ты же знаешь мою печальную историю. Отъезд мой из Ромы был неожидан и стремителен и, честно говоря, напоминал бегство. Бежал я, по большому счёту, скорее «от…», чем «к…» – никто меня нигде не ждал, и я, прямо скажем, пустился в путь наобум, вверяя свою судьбу и судьбу моей беременной жены богам и повинуясь не столько разуму, сколько чувству – чутью загнанного в ловушку зверя. Спасибо моей сестре Херодии, она приютила нас с Кипрой. Странно было найти на самом краю ойкумены любящее тебя сердце, она ведь действительно нежно меня любит, то и дело вспоминает какие-то мои детские шалости и проделки, я же, увы, из всего этого не помню ничего.

Да, можешь меня поздравить – за 2 дня до октябрьских ид у меня родился сын. Назвал я его Друзом. Надеюсь, не надо объяснять, почему.

Намучились мы в дороге страшно. Денег было мало, и поэтому приходилось быть не слишком разборчивым на предмет средств передвижения. Особенно тяжело дался нам последний морской переход – от Александрии до Палестинской Кесарии. Море было неспокойное, шла крупная зыбь, и наш корабль – убогую греческую посудину – всю дорогу болтало, как ореховую скорлупку. У меня от всего этого путешествия осталось лишь одно смутное воспоминание: я лежу на палубе в обнимку с какой-то амфорой и неудержимо блюю за борт. Думаю, ориентируясь по содержимому моего желудка, корабли, как по приметной тропе, ещё целый месяц смогут спокойно плавать из Египта в Палестину. Моя бедная жена, и без того нелегко переносящая свою беременность, вообще, чуть дышала, и я, видя её страдания, уже и не чаял довезти её до Палестины живой. Но, слава богам, всё обошлось. И ребёнок родился, на удивление, здоровым.

Мой «четвертьцарственный» зять встретил нас без особой приязни, однако ж, уступая настойчивым просьбам Херодии, определил меня на довольно тёплую, по его мнению, должность – надзирателя за рынками новой столицы Галилаи. Должность эта оказалась скучной и, прямо скажу, не особо денежной. Мне на ней надо лет 300 просидеть, чтобы расплатиться с моими кредиторами. Я ведь только одному пройдохе Сенеке задолжал почти 100 000 сестертиев. А ведь есть же ещё и другие.

После Ромы Тиберия кажется сущей дырой. Скучища и пылища. Здесь всё ещё большая стройка. И если дворец и прилегающие к нему улицы смотрятся уже более-менее прилично, то стоит сделать шаг в переулки – сразу же попадаешь в какие-то совершенно дикие трущобы, перемежающиеся отвалами строительного мусора. Да и внутри самого дворца то и дело натыкаешься на рабочих, которые всё ещё что-то делают, доделывают, переделывают. Запах каменной пыли, извести и мокрой глины, кажется, уже въелся мне в ноздри.

Однако есть здесь и хорошие моменты. В первую очередь, это, конечно, озеро, на берегу которого стоит город. Местные порой называют его даже морем, но мне, опытному путешественнику, заблевавшему добрую треть всего Внутреннего моря, это, сам понимаешь, кажется смешным. Но, впрочем, озеро действительно большое, вода в нём чистая, и я тут взял за правило, как престарелый патрикий, ежеутренне совершать омовения, соорудив для этих целей на берегу небольшую купальню. Представляешь ли ты меня в роли престарелого патрикия, мой добрый Клавдий? Заверяю тебя, зрелище достойное пера Горатия. Есть здесь ещё неподалёку от города некий целебный источник. Моя Кипра уже все уши мне прожужжала про него, хваля его чудодейственные свойства, но я всё никак не соберусь туда выбраться.

Ещё одной приятной неожиданностью стали для меня местные вина. Ты знаешь, мой друг, некоторые из них по своему качеству ничуть не уступают лучшим италийским. Особенно понравилось мне тут вино из местечка Лахис. Цветом и вкусом оно напоминает кекубское, но гораздо ароматнее – похоже на хорошо выдержанный таниотик. При случае непременно пришлю тебе десяток-другой амфор.

С некоторым удивлением обнаружил в своём багаже 2 ящика с книгами – оказывается, во всей этой своей предотъездной запарке и суете я всё же успел сделать соответствующие распоряжения. Эта находка оказалась для меня сейчас очень кстати – от безделья и скуки я тут уже готов был лезть на стену. Теперь же длинные чиновничьи дни мои, которые я вынужден проводить в присутственном месте, получили достойное наполнение. И опять же, мой любезный Клавдий, согласись, начальник, имеющий пред собой развёрнутый книжный свиток, выглядит в глазах подчинённых и просителей гораздо значительнее, чем тот же начальник, гоняющий мух на своём столе или ковыряющийся в носу, пусть даже и с самым глубокомысленным видом. Странно, но особенно хорошо идут у меня сейчас Тит Ливий и Страбон, которых в Роме я не особо жаловал.

Что нового у вас? Как здоровье Кесаря? Надеюсь, он оправился после постигшего его горя?

Рассчитываю получить от тебя, мой друг, последние новости из Ромы. Здесь с этим туго. Известия приходят сюда с огромным опозданием. Ты не поверишь, но здесь всё ещё обсуждают прошлогоднюю «триумфальную победу» Блеза Старшего над Такфаринасом.

P.S. Привет Ургуланилле от Кипры.

Скол первый

Нуми?дия. Тубу?ск

DCCLXXVI ab U. c., October

1

– Эй, декурион! – О?лус Ке?па похлопал Са?ксума по плечу, извлекая его из потной послеполуденной дрёмы. – Хочешь посмотреть на комедиантов? Глянь-ка на это явление хромого с безногим!..

Всё это было, конечно, враньём. Самым обыкновенным глупым враньём. Или же шуткой. Олус Кепа называл всё это шуткой. Он так, видите ли, шутил. Он, вообще, шутил постоянно, полагая, что шутка, вовремя, к месту сказанное острое словцо помогает, понимаешь, солдату преодолевать тяготы и лишения военной службы. Может, сама эта мысль и была верной, вот только шутник из Кепы был никакой. От шуток его не то что преодолевать тяготы и лишения службы хотелось, удавиться от них хотелось. Мухи от его шуток дохли. Вино во флягах скисало. Разумеется, ни хромого, ни безногого на дороге не было. Тем более не было там никаких комедиантов. Откуда здесь могли взяться какие-то комедианты?! А было там что-нибудь совершенно обыкновенное, рутинное что-нибудь, сто раз уже, понимаешь, виденное и перевиденное, осточертевшее за многочисленные долгие дни патрулирований и дозоров.

Тем не менее следовало посмотреть.

Саксум нехотя разлепил глаза, перекатился на живот и, приподняв иглолистые, тяжёлые от сизых шариков-плодов, ветки можжевельника, посмотрел на дорогу.

По дороге действительно ехали двое. Утомлённые лошади лениво переставляли ноги, всякий раз выбивая из грязно-коричневой дорожной пудры крохотные вулканчики пыли. Сами всадники, расслабленно покачиваясь в сёдлах, похоже, дремали – их головы, повязанные от солнца одинаковыми белыми платками, были низко опущены.

– Вроде как наши, – неуверенно сказал Кепа и, оглянувшись через плечо, выжидающе посмотрел на Саксума. – Или как?.. Саксум не ответил, внимательно, сквозь прищуренные веки, изучая неожиданных визитёров.

Не дождавшись ответа, Кепа недовольно засопел носом, шумно почесался, а потом вновь нетерпеливо выглянул из-за кустов.

Всадники медленно приближались. До них было ещё около трёхсот шагов, и пока, кроме висящих на груди, блестящих под солнцем шлемов и лежащих поперёк сёдел длинных копий-тра?гул, ничего видно не было.

– Да наши, наши! – Кепа вновь повернулся к Саксуму и довольно ощерил свой малозубый рот, обрамлённый покрытыми неопрятной белесоватой коркой губами. – Только наши придурки могут в такую жару париться в плащах и кольчугах.

Сам Олус Кепа – худой, мелкий, дочерна загорелый – был гол по пояс и бос. Его плащ и кольчуга валялись, как всегда, неизвестно где, а заношенные до дыр, стоптанные ка?лкеи были насажены подошвами вверх на обломанные ветки ближайшей акации – стало быть, проветривались.

Саксум и на этот раз промолчал. Он-то как раз был в кольчуге, хотя и без плаща. Разумеется, быстрый языком, но отнюдь не быстрый умом Кепа и не думал задеть очередной остротой своего начальника. Но, выходит, что задел. Можно было бы, конечно, ввалить зарвавшемуся подчинённому за общую непочтительность, а заодно и за нарушение формы одежды, можно было бы, но Саксум не стал – жара, лень… Ещё какое-то время он цепко озирал окрестности, пристально вглядываясь вдаль, в плывущее, шевелящееся, растекающееся у горизонта слюдяными озёрцами, знойное марево, а потом коротко выругался и резво вскочил на ноги.

– Иди?гер! – негромко позвал он.

Из жидкой тени акаций тут же появился молодой бронзовотелый нумидиец и выжидательно остановился перед Саксумом.

– Скачи в крепость, – махнул рукой Саксум. – Прямиком к три?буну. Скажи: нужна подмога. Не меньше ту?рмы. Мамма?са пусть пришлёт с его головорезами. И пусть, понимаешь, объявляют тревогу… Скажи: гости у нас. Всё понял?.. Давай!

Идигер кивнул, крутанулся на пятке и вновь нырнул под низкие ветки акаций.

Саксум повернулся к напарнику, всё ещё стоящему столбом и непонимающе хлопающему глазами.

– Ты, помнится, хотел отличиться в бою? – прищурившись, спросил он и кивнул в сторону приближающихся всадников. – Так вот, у тебя есть шанс. Вот эти двое – твои. Как только доедут до кустов – можешь брать. Но только тихо. И аккуратно, – он усмехнулся, – смотри, шкурку не попорти. Постарайся, понимаешь, обойтись без жертв и без особых увечий, – он помолчал. – Может, это, и вправду, наши… Ну, что стоишь?! Шевелись!

Всё-таки соображал Кепа туго. Он ещё несколько мгновений, приоткрыв щербатый рот, недоверчиво смотрел на Саксума, видимо прикидывая – не шутит ли эдаким вот сложным образом командир, потом вновь, вывернув тонкую шею, выглянул из-за кустов и некоторое время напряжённо всматривался вдаль, а потом вдруг ахнул, всплеснул руками и забегал, засуетился, торопливо собирая свою, разбросанную по всей поляне, амуницию.