О годах в дипломатии с долей сарказма

– Ну что, Володя, тебя никто не обижает?

То же самое он спросил, встретив меня на 15 этаже МИДа (кадры), когда решалась судьба моего назначения на работу в Министерство. После этого зашел в нужный кабинет и вопрос был решен положительно.

Помнится еще одна его коронная фраза, часто обращаемая к старшему дипсоставу на оперативках:

– Советнички, советнички. Дорого мне обходятся ваши советы.

После Польши он был направлен Послом в Австрию, где, к сожалению, умер (скоропостижно скончался) в 1973 году сразу же после визита в Вену тогдашнего Председателя Совета министров СССР А.Н. Косыгина. Можно лишь догадываться, что стало причиной неожиданной смерти после встречи бывшего и настоящего партийно-государственных деятелей СССР.

Присутствуя на Новодевичьем кладбище по случаю открытия памятника на его могиле, мысленно поблагодарил его за все, что он сделал для меня.

Сын полка Полански

В свете вышеупомянутого Катаевского «Сына полка» не могу не воспроизвести историю, рассказанную мне коллегой по работе в Посольстве Борисом Родимовым. В середине семидесятых он присутствовал на творческом вечере в Варшаве уже ставшего светилом мировой кинематографии Романа Поланского. Повествуя о начале своего творческого пути, Полански упомянул о том, как исполнял заглавную роль в постановке повести Валентина Катаева «Сын полка» в Варшавском театре юного зрителя в 1948 году. Эти воспоминания присутствовавшая публика встретила дружным хохотом, если не сказать ржанием. Актер замолк, с недоумением глядя в зал. Он, судя по всему, не мог понять, что вызвало столь неожиданную для него реакцию. Проживший длительное время на Западе и имеющий еврейские корни, Полански видимо не знал, что русофобия в различных ее проявлениях – признак хорошего тона на его исторической полуродине.

Знакомство с культурой

План прохождения практики включал, в том числе, ознакомление с культурой жизнью страны пребывания. Что тогда давали в «Большом» («Театр вельки»), не помню, видимо что-то из Монюшки. Зато прочно запало в память посещение Государственного еврейского театра имени Каминьской. Постановка спектакля «Тевье молочник» Шолома Алейхема совпала с двумя знаменательными событиями – открытием нового здания театра и пятидесятилетием творчества его художественного руководителя Хевеля Бузгана. Поскольку Х. Бузган был гражданином СССР, постоянно проживающим в Польше, а у нас в приглашениях значилось «Ambasada ZSRR» (Посольство СССР), меня и атташе Посольства Юрия Седякина быстро разместили в первом ряду, согнав с насиженных мест двух пожилых евреев.

Приятной неожиданностью было то, что я почти все понимал без наушников с переводом, поскольку спектакль шел на идише (второй немецкий, как ни как).

После окончания спектакля на сцену вынесли троноподобное сооружение, на которое водрузили юбиляра и стали зачитывать поступившие из разных стран мира поздравительные телеграммы. Когда очередь дошла до депеши из СССР, Х. Бузган приложил ладонь к склоненной голове и, вроде как, всплакнул, не теряя при этом из виду представителей Советского Посольства. Вот уж действительно: «– Что наша жизнь? – Игра!»

Новое в соцреализме

Гораздо более популярным среди прибывающих из СССР товарищей было в то время посещение диковинного и недоступного у нас дома по морально-этическим соображениям представления под названием стриптиз, проникшего в социалистическую Польшу из загнивающего Запада. Мне рассказывали, что пионерами в этом деле среди братских стран были чехи, но поляки быстро перехватили эту творческую инициативу. Посмотреть это представление можно было в нескольких ресторанах Варшавы и некоторых других мегаполисах Польши, в первую очередь в «Конгресовой» – в сталинской высотке в центре столицы.

Гостеприимные поляки включали эту изюминку в программы пребывания высоких советских делегаций, что, однако, не всегда проходило гладко. Был случай в Познани, куда на ежегодную международную ярмарку прибыла делегация во главе с одним из наших вице-премьеров. Когда, в знак особого расположения, местные товарищи пригласили вечером главу делегации с супругой на ужин в ресторан, где происходило это действо и оно началось, жена высокого гостя демонстративно покинула зал. Видимо, приверженность моральному кодексу строителя коммунизма не позволила ей быть свидетелем подобной непристойности.

Лично мне запомнился другой эпизод на эту тему. Однажды вечером, когда я с друзьями стоял неподалеку от торгового комплекса «Центрум», где также был ресторан со стрип-представлением, к нам подошла группа товарищей. Из одежды на них были черные плюшевые полуперденчики, сапоги и тюбетейки, свидетельствовавшие о том, что гости прибыли из далекой Средней, или по – нынешнему – Центральной Азии. Из состоявшейся краткой беседы стало ясно, что весть о наличии в Польше подобного элемента буржуазного разложения долетела до отдаленных кишлаков и, не увидев его, возвращаться домой было бы крайне обидно.

Сталинский подарок

Упомянутая высотка в центре Варшавы – сталинский подарок жителям польской столицы – Дворец культуры и науки, возведенный советскими строителями в 1952–1955 гг. (архитектор Л.В. Руднев). Здание всегда мозолило глаза истым варшавянам, напоминая о том, кто освободил их от фашизма. Еще при социализме наиболее ярые патриоты шептались о том, что здание надо снести, обосновывая это тем, что оно довлеет над малоэтажным центром города. Никто в те времена на это, конечно, пойти не посмел, тем более что в нем размещалась масса учреждений и заведений, включая Польскую академию наук. А главное, что скажет на это восточный сосед?

Тогда в недрах польской архитектурной мысли родилась оригинальная идея уравнять дворец равновысокими небоскребами, дабы он не царил над центром города. Первым из них стал отель Форум, построенный напротив Дворца с помощью шведов. Поскольку основной контингент его обитателей составляли интуристы, в основном из стран Запада, его сразу же облюбовали местные путаны. По этой причине в народе отель вскоре получил название самого большого курвьеза Варшавы (симбиоз курвы и курьеза). Причем по-польски это звучало нецензурно, хотя в русском языке употребление этого названия определенного типа девиц с низкой социальной ответственностью вполне допустимо.

Так, в одной из серий киноэпопеи «Освобождение» Юрия Озерова советский офицер в исполнении Виктора Авдюшко, разрывая гимнастерку на груди, бросает в лицо фашисту: «– Стреляй, немецкая курва!» В польском прокате титр с переводом, сопровождавший эту сцену, выглядел следующим образом: «– Стшеляй к… немецка!»

Но со временем ситуация в этом плане резко изменилась. На открытии 11-го фестиваля польских фильмов «Висла» в мае 2018 г. первой была показана лента «Лучше всех» Лукаша Пальковского о жизни молодого поколения поляком конца семидесятых. Первые десять минут фильма были насыщены таким количеством матерных выражений, среди которых «курва» было самым безобидным, что мы с Юрием Седякиным, выдержавшие в свое время еврейского молочника в Варшаве, покинули это торжественное мероприятие, потревожив при этом истинных фанатов польского кино. И это не ханжество, я и сам большой любитель крепкого словца. Но, как говорится, все хорошо в меру.

Возвратимся к сталинской высотке. Дворец в последующие годы был планомерно окружен небоскребами, но надо признать, не затерялся среди них.

Однако, идея сноса подарка не умерла. Ярослав Сикорский, будучи министром иностранных дел. заявлял, что поляки должны разрушить высотку в Варшаве, как немцы разрушили Берлинскую стену. Вот и делай после этого подарки полякам.

Кстати, о дублировании, а вернее титрировании (если есть такое понятие) наших фильмов. В то же самое время в Польше демонстрировалась другая наша киноэпопея «Даурия». Там, в одном из эпизодов, атаман Елисей Каргин в исполнении великолепного Ефима Копеляна, реагируя на высказывание одного из казаков – «Сволочуга», одергивает его: «Ладно, не сволочись». Эта фраза в польском титре гласит: «Пшестань» (перестань). Передано достоверно и эмоционально (шутка).

Интересно, как дублировали другие наши фильмы, в частности, «Тихий Дон» (классический, а не урсулячью поделку) не только на польский, но и другие иноязыки. Например, такие фразы, как «люди гутарють», или «мы его в однорядь подсидим». Ну, первую, судя по всему – «people say», а вот вторую, скорее всего, как в «Бриллиантовой руке» – непереводимое идеоматическое выражение.

Вместе с тем, например, баллады Булата Окуджавы, крайне популярного в те годы в Польше, переводились и исполнялись весьма искусно и с любовью.

По местному телевидению в ту пору демонстрировался еще один советский сериал «Семнадцать мгновений весны», который не особенно тронул поляков – «замало акцьи» (слишком мало действа). Конечно, на фоне подвигов майора Ганса Клоса из польского боевика «Ставка больше, чем жизнь» это так и выглядело.

Зато шукшинская «Калина красная» завоевала большое количество почитателей. Возникали даже клубы или кружки фанатов этого фильма. Когда я поинтересовался у нашего польского водилы Богдана, что его лично так тронуло в этой ленте, оказалось – заявление главного героя о нежелании строить коммунизм.

Надо признать, что трудности с переводом случались не только в кинематографе, но и в политической жизни. Поскольку у Польской Объединенной Рабочей Партии (ПОРП) был советский партнер – КПСС, Председатель Объединенной Крестьянской Партии (ОКП) Роман Малиновский запросил у Москвы контрагента и для себя. После долгих раздумий (у нас ведь была однопартийная система) на эту роль был назначен Роспотребсоюз. С целью установления сотрудничества председатель его правления прибыл в Варшаву, где провел переговоры, подписал документы, а на торжественном банкете по этому случаю выступил с пламенной речью, завершившейся популярной у нас в ту пору здравицей – «За нас с вами и … с ними!» Несмотря на предпринятые переводчиками неимоверные усилия смысл высказанного призыва так и не дошел до понимания Председателя ОКП. Трудности не только перевода, но и общественного сознания.

В отличие от нас в многопартийной Польше была еще и Демократическая Партия (ДП). Интересно, кого бы подобрали ей в партнеры в случае поступления такой просьбы? Возможно Всесоюзное общество изобретателей и рационализаторов, члены которого носили на лацкане синий значок с белыми буквами ВОИР. Шутники расшифровывали эту аббревиатуру на свой лад: «Выпить охота – ищи рубль».

Дипломная работа

Одной из главных задач практики был сбор материалов для написания дипломной работы. В Варшаве мне предстояло, в соответствии с утвержденным планом, подготовить работу на тему польско-американских отношений. Но уже на месте оказалось, что более актуальной является тема польско-германских (ФРГ) отношений, получивших в тот период особый импульс. Их апогеем стал визит в Польшу в декабре 1970 года Канцлера ФРГ Вилли Брандта с его знаменитым коленопреклонением перед памятником жертвам восстания в Варшавском гетто. Самое при этом примечательное то, что дань, отданную евреям, поляки полностью приняли на свой счет и начали активно дружить с немцами.

Своевременно скорректировав тему диплома, я написал эту работу и по возвращении в Москву защитил ее. Честно говоря, защита дипломов в тот период, в отличие от госэкзаменов, носила достаточно формальный характер. Исключением из правил стала защита диплома нашим чешским однокурсником Миланом Швецом, озаглавившим свою работу «Альтернатива прагматизму».

Не припомню сейчас, как наш Милан дожил до диплома, поскольку после летних каникул 1968 года, ознаменовавшихся известными событиями у него на родине, учившиеся вместе с нами с первого курса граждане ЧССР в Москву не возвратились. Но Милан – словак по национальности, как-то удержался и продолжал сохранять невозмутимый вид, постоянно жуя резинку и периодически повторяя свою любимую фразу «Шайссе лебен», которую тут же и переводил – «По…раная жизнь».

Мы с ним дружили, он бывал у меня дома. Прошло много лет, прежде чем мне довелось лицезреть его вновь, на этот раз по телевизору в секретариате заместителя Министра иностранных дел СССР И.П. Абоимова, помощником которого я был в 1989–1990 гг. Совершенно неожиданно я увидел на экране знакомое лицо и, прислушавшись к комментарию CNN, узнал, что советник-посланник Посольства ЧССР в Вашингтоне Милан Швец вступил в непримиримый конфликт с послом и попросил у американских властей политического убежища. Вот тебе и альтернатива прагматизму на практике. Не знаю, что с ним сейчас, может, занимает какой-либо пост в независимой (от Чехии) Словакии.

Ввод

Несколько замечаний в контексте упомянутых событий 1968 года со слов их непосредственного участника – моего родственника, в ту пору – капитана Советской Армии А. Фидарова, служившего в ГСВГ, где его рота была признана лучшей (была издана соответствующая брошюра).

С чехами, рассказывал он, была достигнута договоренность о том, что они откроют ворота на границе с Германией для прохода наших войск. Мой родственник был назначен первопроходцем на головном бронетранспортере после того, как другой офицер, представитель одной из союзных республик, видимо, побоявшись взять на себя столь почетную миссию, устроил самострел, прострелил кожу на боку.

Когда колонна подошла к границе, чешских пограничников на месте не оказалось. Разогнав БТР, капитан Фидаров расшиб шлагбаум и двинулся на Прагу. Толпы чехов, собравшихся вдоль дороги, агрессивно выражали свое негодование. Поскольку имелся приказ – огня не открывать, родственник изловчился отгонять их, согнув длинную гибкую металлическую антенну.

Части из ГСВГ были дислоцированы под Прагой, где уже находились прибывшие ранее из СССР подразделения Советской Армии. Им уже довелось не только пострелять, но и похозяйствовать – полы в палатках были устланы роскошными коврами, явно позаимствованными из окрестных вилл – дач пражан.

Слушая рассказы родственника о пребывании в ЧССР с миротворческой миссией, я сопоставлял их с услышанным десятью годами ранее от отца, посещавшего эту страну во главе конноспортивной команды для участия в Пардубицком стипльчезе, победителем которого три года подряд был наш майор Прахов. По мнению отца, чехи уже тогда жили при коммунизме. Еще больше вопросов вызывала информация, подчерпнутая из брошюрок о коварных планах мирового империализма в отношении ЧССР, распространявшихся в ту пору в МГИМО.

Кстати, на этом международная деятельность моего родственника не закончилась. В конце семидесятых он в качестве начальника штаба группы советских военспецов (СВС) при ЗАПУ (Африканский союз народов Зимбабве) продолжил ее на территории Анголы. Эти события красочно описаны в книге «Воспоминания непосредственных участников и очевидцев гражданской войны в Анголе (Устная история забытых войн)» (Москва, Memories, 2009 г.).

Еще об одном вводе

В увязке с вышеописанным вводом войск припомнилась другая похожая акция, рассказанная и описанная моим отцом, которому также довелось стать первопроходцем в подобном деле. Речь идет о вступлении советских войск в Иран 25 августа 1941 года в соответствии со статьей 6-й Договора 1921 года.

Привожу с сокращениями описание этих событий, составленное отцом:

«Наш 128-й кавполк в составе 17-й горно-кавалерийской дивизии, перейдя границу, следовал в передовом отряде на Тегеран. Подошли к перевалу Саян-Гядук, когда с правой горы по нам открыли сильный огонь из стрелкового оружия. Я, конечно, пропахал землю, ведь в первый раз по мне открыли огонь. Вскоре за мной развернулся эскадрон сына адыгейского народа Шаова. Мы открыли огонь по окопам у подножья горы. Примерно через полчаса бой затих, аскеры удрали, мы взяли в плен 6 солдат, насчитали в окопах 12 трупов. Сами обошлись без потерь.

Когда мы сосредоточились у г. Решт, меня вызвали к генералу В.А. Гайдукову, который поставил задачу – взять взвод автоматчиков, проехать по городам Шахсевар, Ноушехр, связаться с губернатором и разоружить местное население во избежание неприятностей при прохождении частей нашей дивизии.

Прибыв в Шахсевар, остановились на площади, размышляя, как попасть к губернатору. Вдруг к нам подошел молодой человек и представился: «Я – Алексеев, торгпред СССР в Иране, чем могу помочь?»

Узнав о нашем задании, сказал, что хорошо знаком с губернатором и повел нас к нему. Губернатор, бывший полковник иранской армии Муззафари, принял нас в своей резиденции, выслушал наши условия – предупредить местное население о сдаче оружия и подписал соответствующий документ».

Привожу этот отрывок воспоминаний как пример военно-дипломатического взаимодействия, а также того, что советские граждане осуществляли в те времена загранпоездки не только на танках, как в том анекдоте, но и на конях.