Статус D

Статус D
Владимир Василенко

С самого рождения каждый из нас – лишь винтик в механизме Системы. Система следит за всем. Куда ты ходишь, что смотришь, что ешь, что носишь, какие запросы в поисковиках делаешь. Порой она знает о нас куда больше, чем мы сами. И если она записала тебя в лузеры, то ей виднее. Наверное, мне нужно смириться и занять то место, что мне определили. Но… не дождетесь!

Владимир Василенко

Статус D

Пролог

– Что ты помнишь?

Вопрос этот ввинчивается в мозг раскаленным сверлом – снова и снова, каждый раз доставая до новой болевой точки. Сам по себе голос, который задает его, ничем не примечателен – негромкий, блеклый, с едва заметным дефектом речи. Однако при первых же его звуках хочется съежиться, обхватить руками колени и замереть в позе эмбриона.

Это не спасает. Вопросы повторяются, и под их градом я сжимаюсь все сильнее, будто одиночка в драке, которого повалили на землю и пинают ногами.

– Что ты помнишь, Террел?

Интонации вкрадчивые, вроде бы даже сочувствующие. Но почему-то сами попытки что-то вспомнить вызывают вспышки ужаса и боли.

Ящерка! Красивая гибкая ящерка, изогнувшаяся буквой S. Я хватаюсь за этот образ, как за спасательный круг. Вижу собственные руки – крошечные, неловкие. Мне годика три, я неумело держу пальцами цветной мелок, рисуя эту ящерку снова и снова. Этот символ я вижу часто, и он мне так нравится, что я зациклился на нем. У маленьких детей так бывает. Вот и сейчас отец за рабочим столом развернул огромный голографический экран, и в углу его горит все тот же символ. Но на его рабочих документах ящерка – блестящая, металлическая, лаконичная. А на кипе листков, изрисованных моей рукой, она каждый раз разная. Я раскрашиваю ее всеми цветами, которые только есть у меня в палитре. Неизменным остается одно – сама ее форма, которую я пытаюсь повторить. С каждым разом получается чуть лучше.

Огромная мягкая рука опускается на меня, ласково взъерошив волосы. Отец что-то говорит, но я не могу разобрать слов. Я слышу лишь сам голос, жадно ловлю его звуки. Оборачиваюсь, гляжу вверх в надежде увидеть его лицо.

Это ошибка.

Волна жара и боли обрушивается на меня, увлекая в грохочущую, взрывающуюся алыми сполохами тьму. Эта тьма будто рвет меня на куски острыми когтями, но при этом я остаюсь живым и продолжаю все чувствовать. И это тянется, кажется, целую вечность.

– Успокойся, успокойся, Террел, – возникает из небытия прежний голос, и на этот раз он даже приносит облегчение. – Ты должен забыть. Забвение – это покой. Забвение – это избавление от боли. Оставь все в прошлом. Забвение – это спасение.

Это звучит убедительно, и я даже соглашаюсь с ним. Успокаиваюсь, и боль понемногу уходит, треск пламени и крики утихают. Я почти засыпаю. Но в последний момент изнутри поднимается волна протеста.

Забыть?! Я не могу все забыть! Я снова возвращаюсь к наполовину стертым, разодранным на клочки воспоминаниям, стараясь ухватить, сохранить ускользающие от меня образы. Я не хочу забывать! Я почему-то знаю, что это важно. Я, наоборот, должен вспомнить больше. Нет никакого спасения в забвении.

Забвение – это смерть.

Глава 1

Сегодня все изменится. Для каждого из нас.

Вообще, некоторые традиции со временем становятся настолько оторванными от реальности, что выглядят смешно. Но им все равно продолжают следовать.

К примеру, этот дурацкий Аттестационный день. Когда-то, еще веке в двадцатом, по окончанию школы каждый выпускник получал специальный документ – аттестат зрелости. Это считалось значимым событием, так что вручение аттестатов превращали в настоящий праздник.

Но какой смысл делать пафосную церемонию сейчас, на пороге двадцать второго, когда все документы – лишь строки программного кода во вшитом под кожу идентификационном чипе? И особенно нелепо она выглядит здесь, в нашем интернате в желтой зоне, где большинство выпускников – сироты, отказники или дети бедняков, прозябающих на нижних рангах социального рейтинга. На нас же всем плевать.

И неужели кому-то интересны эти однотипные речи?

– Сегодня вы прощаетесь с беззаботным детством, для вас открывается дверь в большой мир, во взрослое будущее…

– Я много лет работаю педагогом, но поверьте, ваш выпуск – особенный. Каждый из вас глубоко запал в мое сердце…

– Эти школьные годы запомнятся мне на всю жизнь. Я постараюсь обязательно навещать учителей, поддерживать связь с друзьями, обретенными здесь…

Да, да, да. Уверен, что и сто лет назад учителя и выпускники навешивали друг другу ту же лапшу на уши. Да чего уж там. Я был на прошлом выпускном – там было ровно то же самое.

Ключевой элемент всего этого спектакля – сканирующая рамка, установленная посреди сцены. Самая обычная, таких тысячи по городу, скрытых и явных. Эта подсвечена переливающимися голограммами и украшена гирляндами из искусственных цветов. Пройдя сквозь нее, выпускник разблокирует отображение своего статуса в Системе. Это и есть символ перехода во взрослую жизнь.

Свои очки социального рейтинга каждый начинает зарабатывать чуть ли не с младенчества, но до окончания средней школы эта информация доступна только очень ограниченному кругу лиц из государственных служб. До этого дня при прохождении через сканирующие рамки Система идентифицировала нас как несовершеннолетних. Тоже, кстати, устаревшее слово, используемое по традиции – с тех времен, когда полный гражданский статус получали по достижению определенного возраста, а не после сдачи экзаменов базового образования.

Несовершеннолетние – это отдельная категория граждан, она вне рейтингов. Но после активации социального статуса мы все, как любят говорить учителя, «отправимся в свободное плавание». Кто-то этого откровенно боится, не знает, что будет делать после выпуска. Но некоторые этот день ждали с нетерпением все последние годы.

Я – из последних.

Вот очередной выпускник с замиранием сердца подходит к рамке, ныряет в нее, будто это какой-то магический портал. Раздается короткий звуковой сигнал, заглушаемый нестройными аплодисментами. Над рамкой вспыхивают желтые цифры голограммы. Всегда желтые, потому что большинство выпускников нашего интерната получают статус С. Выше нам не допрыгнуть. Разница только во второй цифре, обозначающей дополнительное ранжирование – от 1 до 6. Тут все зависит от того, как оценит тебя бесстрастная Система. Помимо успехов в учебе скрупулезно анализируется множество других факторов – от врожденных способностей и состояния здоровья до характеристик и рекомендаций, выданных преподавателями.

Я лично не видел во всей этой церемонии ничего торжественного. По мне, так наоборот, выглядит довольно унизительно. Нас будто бы сортируют, как отходы на мусороперерабатывающем заводе. Пластик – в одну сторону, стекло – в другую, органику – в третью…

Но этим болванам, похоже, нравится. Те, кто получил статус выше С-3, и вовсе чуть ли не скачут от радости.

Мне-то, пожалуй, даже С-3 не видать. Успеваемость у меня была высокой, особенно последние три года. По некоторым предметам я даже продвинулся куда дальше предусмотренного средней школой объема. Но успехи в учебе – это далеко не единственное, что определяет статус выпускника. И есть категории, по которым я регулярно терял очки.

Рамка в очередной раз пискнула, и над ней загорелись цифры. Зеленые! В-6. Толпа удивленно-восторженно загудела, а потом разразилась рукоплесканиями.

Да ладно? Кто-то получил билет в зеленую зону? Это ведь оплаченное городом профильное образование, бесплатное жилье на первое время, а главное – перспективы стабильной работы. В-6 – нижняя грань «зелени», но все равно это огромный разрыв со статусом С, «желтками», как презрительно называют нас представители среднего класса.

Кому же так повезло? А, ну конечно. Молли Пак. Главная заучка во всем интернате. Бедняжка, похоже, сама не верит своему счастью – стоит под рамкой, съежившись и вытаращив глаза. Я невольно улыбнулся. Да, Молли, это всё правда, тебе не померещилось. И ты это заслужила. Пожалуй, единственная во всем классе.

– Спасибо! – наконец, пискнула девчонка неизвестно кому и неловко спустилась со сцены на своих тоненьких дрожащих ножках. Из-за худобы она всегда выглядела моложе своих лет. Ей и сейчас на вид лет тринадцать, не больше, и жиденькие косички, подкрашенные на концах ярко-синим, только усиливают это впечатление.

Сам я к рамке не торопился, знал, что меня вызовут одним из последних. Стоял у дальней от сцены стены, рядом с выходом. Зал был тесноват, все сидячие места были заняты, много народу стояло в проходах или опирались на спинки кресел заднего ряда. Обзор мне никто не загораживал – я смотрел поверх голов, с моим ростом это не проблема.

Объявили Марко Марино. Он, протискиваясь мимо столпившихся в задней части зала людей, прошел передо мной. Тони и Винс следовали за ним по пятам – эта троица неразлучна даже здесь.

Чуть задержавшись, Марко повернулся ко мне. Получилось немного неуклюже из-за белого пластикового корсета на шее – он фиксировал подбородок в одном положении, так что поворачиваться приходилось всем корпусом.

– Что, Фрост, спорим, получишь «шестерку»? – ухмыльнулся он. – Там тебе и место – на самом днище. Быть тебе мусорщиком!

– Зато от школы недалеко, – издевательски поддакнул Винс и захихикал, демонстрируя дырку на месте выбитого зуба.

Я не удостоил их ответом. Для всей этой троицы даже С-3 – тоже предел мечтаний, скорее всего они получат «четверку», а то и «пятерку». Но, чем ниже рейтинг, тем больше люди кичатся превосходством даже в одну ступень.

– Террел?

Марино с дружками прошли дальше, продвигаясь к сцене. Я отвел от них взгляд и медленно расслабил невольно сжавшиеся кулаки.

– Террел Фрост? – снова раздался рядом настойчивый женский голос.

Так это мне? Я уже и забыл, когда меня в последний раз называли по имени, поэтому в первый раз даже не отреагировал. Начиная с младших классов все, включая учителей, зовут меня просто Фрост, и меня это устраивает. Не люблю свое имя. Вычурное какое-то, будто у английского лорда. Друзья, конечно, могли бы звать меня Терри. Но у меня не было друзей.