Побег из Рая

– А дробь какого номера? На утку?

– Картечь.

– Я же говорю, дуплетом пальнул! Башку ей в решето издырявил.

Валентин нахмурился и замолчал. Да и Мамай не стал дальше гнать пургу, понимая, что никто ему не верит.

– Был у меня по молодости такой случай, – оживил разговор Дементич, – мне лет двадцать едва стукнуло. Работали мы на севере Якутии. Тогда еще вертолетов у геологов не было. И все оборудование приходилось завозить в полевой лагерь на оленьих упряжках. По последнему снегу. А чтоб с оленями управляться, нам в придачу выделяли каюра из местных якутов. В тот год навязали совсем мальчишку. Лет шестнадцать ему было. Маленький, худенький, кривоногий. В чем только у него жизнь держалась? Колей его, по – моему, звали. Он все отставал от нас в пути. Шел сзади с длинной палкой, какие – то песни потихоньку на родном языке распевал. Мы иногда про него и забывали. А в отряде геологи и рабочие все были здоровенные, как на подбор. Идем, вот также байки охотничьи друг другу рассказываем, кто, где и как лихо косолапого завалил. И с пяти метров, и с трех, и совсем в упор. Выходим на поляну, а там медведь. Огромный шатун. И как рыкнет он на всю тайгу, морозяка по коже. Все тут же ружья и карабины на землю покидали и на лиственницы мгновенно вскарабкались. Медведь носится от дерева к дереву, рычит, кору у стволов дерет. Никак не решит, на какое дерево ему сначала залезть, с кого первого шкуру спустить. И тут на поляне появился Коля. Медведь на него кинулся. А наш малолетний каюр достал откуда – то ножичек, размером чуть больше перочинного и тюк им косолапого в грудь. Несильно так, но верно. И медведь тут же рухнул оземь замертво.

– Это они умеют, – согласился Валентин, – хотя ножи у них размером с палец и гнутся запросто. Заточены интересно. С одной стороны. Чтобы легче было сало с оленьих шкур счищать.

– Заточка так и называется – якутская, – добавил задумчиво Дементич.

Все вновь замолчали. Но расходиться не хотелось. Люди еще не надоели друг другу, как это обычно бывает в конце полевого сезона. Да и по люлям было еще рано укладываться. В тайге на чистом воздухе быстро высыпаешься.

– Жрать хочется, – тихо произнес Мамай, опустив глаза.

– Чего хочется? – вспылил Валентин. – Иди на речку, налови хариусов, лентяй проклятый! И сам пожрешь и нас покормишь.

– Нет тут хариуса, – тихо произнес Петрашевич. – Километров двадцать ниже по течению водопад. И рыба, поэтому сюда подняться не может. Тут только мальма водится. Форель размером с пескаря.

И вдруг востроглазый Володя Журов встрепенулся и громко закричал, указывая рукой на противоположную террасу Эйло:

– Медведь!

Косолапый хозяин тайги не спеша брел в малиновых зарослях, поедая ягоды. В лучах заходящего солнца сединой отливалась его могучая холка. Это был огромный и старый бурый медведь размером с хорошего теленка. Такие крупные мощные особи водятся только на севере Хабаровского края и на Камчатке.

– Володя, у тебя есть бинокль? – обратился Петрашевич к Штормину.

– Есть. В палатке.

– Неси.

В бинокль зверь выглядел еще более грозно. Лохматый, с огромной башкой и мелкими злыми глазами.

– Ну что Мамай, – воинственно произнес Валентин, – бери ружье, бляха – муха, иди и покажи нам всем свою смелость и охотничью сноровку. Не надо стрелять с пяти метром. Ты его с пятидесяти завали. И не картечью, а пулей. У меня есть патроны, которые пулями заряжены. Принести ружье?

Мамай губастый побелел от страха и молчал.

– Ну что, потомок Чингисхана, – продолжал подначивать его Валентин, – ты, может быть, от большой храбрости уже в штаны наложил? Хорошо бы сегодня на ужин пожрать жареной медвежатины!

– Неси, – едва слышно произнес Мамай.

Валентин усмехнулся и ушел. А следом за ним ушли Дементич и Володя Журов. Вернулись они все трое почти одновременно. Валентин принес двустволку и с какой – то садистской улыбкой протянул ее Мамаю. Дементич принес свой импортный пятизарядный штуцер двадцатого калибра. Он очень гордился этим своим оружием. Но на медведя ходить с таким все равно, что с голыми руками. Отличное ружье, но на бурундуков и белок. А Володя Журов принес карабин. При виде оружия все воспылали охотничьим азартом. Тем более что медведь продолжал нагло пастись в малиннике.

Осмелел и Мамай. Он схватил ружье, вскинул его наперевес и, изображая страшную хромоту, выдвинулся к реке. Но не прямо на медведя, а свернув метров на пятьдесят вниз по течению. Завелся и Дементич. Но он побежал метров на сто выше по реке. Оба потом объясняли, что хотели взять медведя в окружение.

А Володя Журов с карабином и Володя Штормин следом за ним рванули прямо к реке, быстро ее преодолели вброд и оказались у тех самых кустов малины и голубики, ягодами которых так безмятежно лакомился топтыгин.

Медведь – животное, достаточно, слепое. Он больше полагается на нюх и интуицию. И очень хитер. Пока Журов и Штормин пробирались к нему сквозь заросли, медведь успел спрятаться за огромным корневищем могучего кедра, вывороченного не менее могучим ураганом. Теперь хозяин тайги был в более выгодном положении и мог сам напасть неожиданно и стремительно. Журов и Штормин, однако, обошли корневище справа и увидели медведя метрах в десяти от себя. Он смотрел на них без страха, с явным нахальством. Журов вскинул на плечо карабин и нажал на курок. Но выстрела не последовало.

– Сними винтовку с предохранителя! – с ужасом закричал Штормин.

Но Журов, будто его и не слышал. Он, явно пребывая не в себе от страшного волнения, продолжал бессмысленно давить на спусковой крючок. И тут Штормин отчетливо уловил появившуюся на морде старого матерого медведя откровенную ухмылку превосходства. Он медленно развернулся и ленивой походкой царя тайги ушел в дальний малинник, продолжать пиршество.

Штормин перевел взгляд на Журова, лицо которого было бледным и растерянным. И вдруг понял, почему медведь так ухмыльнулся. Он тут никого не боялся, он был хозяином этих мест. А тот, кто никого не боится, того боятся все. Таков закон жизни…

Глава 7. Рай на земле

«Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки великая Русь.

Да здравствует созданный волей народов

Единый могучий Советский Союз!»

Он был велик, этот Рай на земле, раскинувшись на обширных просторах Европы и Азии, занимая шестую часть суши. Сотни больших и малых народов проживали в его пределах относительно дружно между собой на своих исторических территориях, именуемых союзными и автономными республиками, автономными краями, областями и округами. Это была даже не страна, а особый континент, отгороженный от остального мира так называемым железным занавесом, крупнейший осколок Великой Российской империи.

СССР, как кто – то однажды удачно пошутил, представлял собой гибрид детского сада и тюрьмы. Советский человек находился под постоянным контролем со стороны партии, государства и Комитета Государственной Безопасности. Как и воспитанник детского сада, который в силу своего малолетнего возраста находится под неусыпным наблюдением воспитательницы, которая следит, как бы он по детской глупости своей чего – нибудь не натворил, советский человек не имел свободы слова, вероисповедания и, главное, волеизъявления. Он также был лишен выбора места проживания, права свободного выезда за границу, а некоторым грозил и запрет на профессию. Как и воспитанник детского сада, которого вовремя накормят манной кашей, усадят на горшок и уложат спать после обеда, советский человек имел неоспоримое право на бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное образование и бесплатную квартиру после десяти, а то и более лет работы на заводе или фабрике. Отовариваться продуктами питания и ширпотребом он мог только в государственных магазинах, выстаивая в длинных очередях за дефицитным товаром. Какие товары, и в каком количестве необходимы народу, решало государство, и эти решения иногда были весьма абсурдны. Например, государство никак не могло посчитать, сколько требуется советским гражданам в год рулонов туалетной бумаги. Зато с превеликим избытком печатались никому не нужные по большому счету титанические литературные труды и длинные речи на пленумах и съездах партии дорогого Леонида Ильича Брежнева и других видных деятелей партии и правительства. Пропаганда была приподнята на недосягаемую высоту. Смысл ее был таков, только коммунистическая партия и советское правительство способны сделать человека счастливым, только партия и правительство имеют на это право. А если человек упорно не желал быть насильно осчастливлен партией и правительством, то он попадал в разряд инакомыслящих или, как их еще окрестили, диссидентов. И советского гражданина за это строго наказывали органы КГБ. Сначала, надо отдать должное, беседовали, совестили. Мол, тебя подлеца, партия и правительство выкормили, выучили, на путь истинный к счастью великому постоянно направляют, а ты, морда неблагодарная, свою харю в сторону от партии и правительства регулярно воротишь. А если беседа не помогала, то тогда строптивца под конвоем сопровождали в специализированную психиатрическую больницу. Ну, какой же нормальный вменяемый человек откажется от бесплатного счастья?! Только умалишенный, сбрендивший окончательно субъект. Впрочем, могли и в лагерь упечь за измену Родине. В уголовном кодексе имелась соответствующая статья. Этот кодекс, надо отдать должное его разработчикам, был устроен весьма хитро – мудро. Его можно было при необходимости применить к любому гражданину Советского Союза, как бы честно он не жил и свято себя не вел. «Был бы человек, а статью подберем», – любили говаривать прокуроры и судьи адвокатам. Адвокаты не возражали. Каждый из них мечтал сам стать прокурором или судьей.

Единичными, выглядевшими как самая гуманная мера, были случаи лишения советского гражданства и насильственного выдворения из страны. Такая мера применялась лишь к тем диссидентам, которые были достаточно известны за границей как крупные ученые, маститые деятели искусств и особенно писатели, тлетворно влияющие своим свободолюбием на неокрепшие умы советских граждан. Признавать их психически ненормальными было глупо, сажать по тюрьмам стыдно перед мировым сообществом, огласки и упреков в нарушении прав человека в Раю со стороны адского Запада все же побаивались. Не нравилось, говорят, Леониду Ильичу, когда какой – нибудь Джимми Картер, обсуждая за столом переговоров, условия взаимного сокращения баллистических ракет средней дальности в Европе, вдруг задавал генсеку в лоб каверзный вопрос:

– А когда вы всех своих евреев из страны выпустите?

– Да хоть завтра, – мямлил Леонид Ильич.

– Что, действительно так? Это сенсация!

– Вот только танки соляркой заправим, пополним боекомплект, посадим своих евреев на броню и отправим через Францию в Израиль.

Большим чувством юмора обладал дорогой и любимый Леонид Ильич Брежнев.

Побеги из советского Рая с угонами самолетов и нарушением границы случались крайне редко, Советский Союз изолировался от остального мира прочным непроницаемым железным занавесом. Именно этот занавес и дополнял определенное сходство СССР с колонией строгого режима, где одна часть населения была узниками, а другая вертухаями и администрацией зоны.

О том, что советский человек определенно живет в Раю, внушалось ему весьма навязчиво и с самого рождения. Акт появления на свет был абсолютно бесплатным. Максимум и то от щедрот – шоколадка «Аленка» акушерке, бутылка коньяка ереванского или кишиневского разлива врачу. Мальчика в родильном доме заворачивали в пеленки, перепоясывали голубой лентой и передавали на руки счастливым родителям. Девочек тоже пеленали и помечали розовой лентой. Детей по халатности могли и перепутать. Но разве это так важно, когда все вокруг колхозное, все вокруг мое?

Через какое – то время после роддома советский ребенок попадал в ясли, потому как оба родителя обязаны были работать. Труд в Раю был обязательным условием для всех, кроме инвалидов и пенсионеров. Отсутствие безработицы преподносилось как одно из важнейших достижений социализма. Жили по принципу «кто не работает, то не ест». Впрочем, труд поэта, если он не состоял в Союзе советских писателей, трудом не признавался. Считалось, что стихи писать, не мешки грузить. Будущего нобелевского лауреата по литературе, великого русского поэта Иосифа Бродского осудили за тунеядство и сослали в тьмутаракань как злостного преступника.

– Стишки пописываете? – спросил Бродского следователь КГБ.

– Да, – ответил Иосиф.

– Я вот тоже сочиняю помаленьку, – улыбнулся следователь. – Однако видишь, работаю при этом, не тунеядствую. И ты тоже поступай в нашу контору. Вместе будем погоны носить, пользу государству доставлять, а в свободное от работы время, так сказать на досуге, можно, Иосиф, и пивка хлебнуть и поэмку лирическую чиркануть.

Из яслей дети направлялись в детские сады, где уже начиналась интенсивная идеологическая обработка в духе коммунистического почитания. Любой пятилетний юнец довольно подробно знал героическую биографию дедушки Ленина, основателя советского Рая. И стихи, начинающиеся дурацкой строчкой: «Когда был Ленин маленький с кудрявой головой». Как будто вождь мирового пролетариата с детства носил партийную кличку, а не фамилию Ульянов.

С семи лет советский человек поступал на учебу в среднюю школу. И сразу окунался с головой в идеологическую пучину. Уже в первом классе его принимали в октябрята. Каждому октябренку выдавался значок в виде красной пятиконечной звезды, в центре которой был помещен портрет того самого маленького Ленина с кудрявой головой. И каждый октябренок воспитывался в духе верности делу Ленина, родной коммунистической партии и советскому государству. Пять октябрят объединялись в «звездочку», у которой назначался командир. Политическую карьеру в СССР можно было уже начинать в семилетнем возрасте. За каждым октябренком закреплялся определенный участок общественно – полезной работы. Кто – то отвечал за культурно – массовую работу, кто – то за физкультуру и спорт или чистоту и порядок в классе.