Выкрутасы судьбы

Аккурат за день до Пасхи приперся он в очередной раз Марии Ивановне. Как водится, бутылку уговорил. Но, то ли градус в водке был забористей, чем всегда, то ли весенний авитаминоз его здоровье подшатнул, то ли Егорыч плохо выспался накануне. Выпил он, значит, бутылку, собрал в ладонь крошки и… Повело его, повело эдак влево, влево. Потом еще левее. Глаза из орбит повылезали, язык во рту прилип, не ворочается. Схмелел родимый. Ну, Мария Ивановна – добрая душа, подхватила его под локотки, отвела в отдельную комнату, на диван разместила. Все чин чином. А сама отправилась телевизор сотреть. Смотрит она, значит, телевизор, кофточку довязывает, ничего дурного не предчувствует. Смотрит час, два… Вдруг слышит, как из комнаты крик истошный поднимается. И усиливается, усиливается стократно. Она – добрая душа – мигом туда. Влетает в комнату, включает свет – диван пуст. А крики раздаются из – под письменного стола. Ну, ясное дело, Егорыч по пьяной лавочке с дивана брыкнулся и под стол закатился…

– Просыпаюсь, – потом рассказывал он Трофимычу, – и не пойму, где я. Темно, душно. Рукой влево пошевелил – дерево. Вверх руку задрал – дерево. И, чувствую, башкой в дерево упираюсь. И ногами туда же. Тут я и решил, мать честная, что помер. Что меня в гроб заколотили…

С тех пор Гаврила Егорыч больше к Марии Ивановне ни ногой. Отженихался.

– Сердцу, – говорит, – не прикажешь.

И еще бродят слухи – с выпивкой он завязал.

Из Анталии с любовью

Его знаю давно. Был он не складным и кудрявым малым в смешных очках. Спал много, ел еще больше. Бывало, в общежитии сядем с ним из одной миски постный супчик хлебать, так он черпает ложкой, как веслом. Во всем за ним угнаться было невозможно, все успевал: и успешно учиться, и жениться, и по комсомольской работе продвигаться.