– Мешал отправкам на побывку…
– Это не побывки, а дезертирство, – прервал его, не оборачиваясь, командир полка.
– Какое дезертирство, если срок возвращения обговорен? – возразил Сысолятин.
– Никто никогда не возвращался.
– А если и так? – повысил голос председатель, с ненавистью глядя на затылок полковника. – Почему солдаты домой уходят? На земле им сейчас надо работать. Народу в войне нужды нет. Это буржуйская затея! Вот сами и воюйте! – Гул одобрения пронесся по рядам. – Еще… В июне месяце полковник принуждал идти в наступление. Ругал солдат трусами. А зачем им под пули подставляться? Ради какой пользы?..
Из рядов послышалось:
– В пятнадцатом году он мне вовсе в рожу стукнул.
– И мне. Зачем, мол, самовольно с позиции бежал?
Послышались возмущенные возгласы, ропот.
– А в четырнадцатом он Петрова и Тряпишко, из второй роты, арестовал, – суровым тоном произнес Сысолятин. – Дескать, выявил, что они революцию пятого года делали. Суду передал…
– Что касается рукоприкладства, признаю: был неправ. Погорячился, – торопливо проговорил Елагин, – В остальном я поступал правильно.
– Стрелять его! Порешить! – закричали солдаты, потрясая винтовками.
Начинался дождь.
– В мордобое он покаялся, – заметил кто-то с сомнением в голосе.
– Жизни не лишать, а лишить звания! – выкрикнул ефрейтор с забинтованной головой.
Это предложение понравилось. Видимо, расстрел был слишком прост и неинтересен. Разжаловать было забавнее.
– Звания лишить! Разжаловать его! Рядовым определить! – раздались голоса. – Пусть другого командира пришлют, понимающего!
– Так тому и быть, – согласился Сысолятин. – Разжаловать в рядовые! – Он спустился с трибуны, подошел сзади к Елагину и сорвал с него погоны. Лицо командира полка стало пунцовым. Сысолятин скомандовал: – Свободен, рядовой Елагин! – Солдаты засмеялись. Председатель комитета толкнул полковника в спину. – Ступай, ваше благородие!
Тот, наклонив голову, пошел в сторону штаба. Солдаты, не особенно торопясь, расступались перед ним. Со всех сторон слышались едкие замечания.
Сысолятин подозвал двух солдат. Движением головы показал на Гриммельсхаузена.
– Расстрелять шпиона!
Он вытянул руку в сторону насыпи. Она находилась неподалеку. Неизвестно было, когда, зачем и кто ее насыпал. Скифы, может быть. Солдаты, с винтовками наперевес, отвели подпоручика за насыпь. Прозвучали два выстрела.
Люди стали расходиться.
Вдруг со стороны штаба донесся еще один выстрел, пистолетный.
Это полковник покончил с собой.
Глава 3
1
В первые дни после Октябрьской революции в жизни князей Ясногорских ничего не изменилось. Лишь Варьку чаще стали видеть пьяной, да Степка начал пререкаться с княжнами.
Но вскоре пришла беда.
Как-то утром княгиня Мария Евгеньевна спустилась на первый этаж отдать распоряжения поварихе. Вдруг она услышала мужской смех и женское хихиканье. Из комнаты Варьки, подкручивая щегольские рыжие усы, вышел матрос и пошел по коридору. Он был увешан оружием. Черный бушлат опоясывали крест-накрест пулеметные ленты. Сама Варька, босая, в одной ночной рубашке, стояла в дверях и махала ему вслед рукой. Увидев Ясногорскую, она поспешно отступила назад и захлопнула дверь. Матрос поравнялся с княгиней. От него несло перегаром. Он дотронулся до бескозырки и произнес с ухмылкой:
– Мое почтение.
Швейцар, благообразный седой старик в богатой ливрее, угодливо распахнул перед ним входную дверь.
– Покедова, – сказал ему матрос и ушел.
Княгиня устремила на швейцара грозный взгляд.
– Тимофей, как в доме оказался посторонний?
– Моя вина, ваше сиятельство, – торопливо заговорил старик. – В час ночи Варька стучит, просит впустить. Я открываю, а Варька с матросом этим. Обои выпимши. С ним хочет войти. Он, дескать, утром уйдет, никто не узнает. Я, конечно, матроса не пускаю. Не положено, говорю. А он: теперь-де балтийские матросы решают, что положено, а что не положено. Оттолкнул меня и вошел. Я хотел звать на помощь. А он пистолет в сердце мне тычет. Молчи, мол, буржуйский прихвостень. Иначе, дескать, застрелит как врага революции. Я и пропустил. Что мне еще оставалось делать, ваше сиятельство?
Он покаянно развел руками.
Мария Евгеньевна решительными шагами направилась к двери Варьки. Приказала:
– Варвара, выходи! – Показалась смущенная Варька, уже одетая. – Ты же прекрасно знаешь, – продолжала Ясногорская властным и резким тоном, – что приводить кого-то в дом без разрешения строго запрещено. А ночью – тем более! Почему же ты ослушалась?
Девушка глядела в пол и молчала.
– Отвечай! – гневно воскликнула княгиня.
Варька вдруг вскинула на нее злые глаза.
– Ваша власть вся вышла! Простые люди теперь хозяева?.
Княгиня опешила, изумленно подняла брови. Но только на миг.
– Вон! – Она указала на входную дверь. – Не смей больше появляться в этом доме!
Ясногорская отправилась на кухню. Глядя вслед удаляющейся величественной фигуре, Варька пробурчала:
– Ну, это мы еще посмотрим.
Княгиня не расслышала.
На кухне она велела поварихе приготовить ростбиф и испечь блинов. И добавила:
– А дочь твою я прогнала.