Княжна на лесоповале

– И этого я не боюсь.

– Я восхищаюсь вашей решимостью, княжна, однако исполнить вашу просьбу не могу.

Видимо, отказа девушка не ожидала. Лицо ее выразило растерянность.

– Я вас прошу, – сказала она тихо. И почему-то покраснела.

– Нет, княжна! – воскликнул он чуть ли не в отчаянии.

Она встала, бросила на него надменный взгляд и, не сказав больше ни слова, вышла.

Он упал в кресло, в котором сидела княжна. Разве не упустил он только что свое счастье?

Конечно, он может после войны посвататься. Но ее родные, несомненно, будут против. Мирославлев был из дворянской семьи, но неродовитой и бедной. В их глазах он неподходящий жених. Да и в ее глазах, вероятно, тоже.

В двенадцать часов ночи раздался тихий стук. Владимир впустил княжну Марину. Он все рассказал. Она сильно побледнела. Даже покачнулась. Он шагнул к княжне, готовясь поддержать ее, если случится обморок. Но она овладела собой. Внимательно глядела на него и молчала. Он похолодел от этого взгляда. Переменился в лице. «Подозревает, что это я сказал жандармам? Или думает, что я подошел к дому, увидел жандармов и ушел, а деньги присвоил?»

Видимо, княжна угадала его состояние. Она встрепенулась, быстро проговорила:

– Ради бога, не подумайте, что я способна вас в чем-то подозревать. Ни на миг не сомневалась и не сомневаюсь в вашей порядочности и благородстве.

Мирославлев почувствовал огромное облегчение. Он был бесконечно благодарен ей за то, что она развеяла эти его страшные мысли. Как бы он жил с ними?

Марина вдруг произнесла почти торжественно:

– Нет человека… – голос ее дрогнул, – достойнее его!

И ушла.

4

Княжна Марина читала книгу. Лицо ее было печальным. Время от времени она книгу захлопывала – это была «Исповедь» Льва Толстого – и погружалась в размышления.

Пришла Варька со стопкой чистого выглаженного постельного белья. Стала заправлять постель.

– Красивое платье, – рассеяно сказала княжна. – Оно тебе, Варя, идет.

– Мне тоже хочется красиво одеваться, – бойко ответила Варька.

К прислуге Марина обращалась всегда вежливо, часто говорила что-нибудь приятное, дарила подарки. Так она смягчала свое чувство вины перед простым народом.

Это чувство привил ей Михаил Зубов. Вчера Мирославлев передал деньги ему. Раньше Зубов был домашним учителем у Ясногорских. Марина, тогда еще пятнадцатилетний подросток, со всем жаром юной мечтательной души воспринимала его слова о служении народу, установлении справедливости на земле, свободе для всех. Она попала под его влияние. Его ум, целеустремленность, преданность идее восхищали Марину. С ее родными Зубов держался подчеркнуто независимо, и это ей тоже нравилось. Она считала его человеком выдающимся. В конце концов, как и следовало ожидать, Марина в него влюбилась. Но она не признавалась в этом не только ему, но даже себе.

Зубов проработал у них учителем два года. Потом вдруг исчез. Приходили следователи, расспрашивали про него. Он оказался причастным к двум терактам, совершенным эсерами. Через полгода Зубов неожиданно подошел к Марине на улице. Сказал, что нужны деньги для дела освобождения народа. Она продала некоторые из своих драгоценностей. Их у нее было много. С детских лет все дарили ей драгоценности. Отдала ему деньги. Еще через полгода это повторилось. Друг к другу они относились по-прежнему только как учитель и прилежная ученица. Этой осенью она узнала, что его арестовали и осудили.

И вот вчера днем старуха, родственница Зубова, принесла ей от него письмо. Он сбежал из тюрьмы. И ему нужны были деньги. Их Марина должна была принести сегодня в обед в указанную квартиру. А вечером, во время ужина, старуха принесла новое письмо. Он писал, что все меняется. На его след напали. Он должен срочно бежать из города. Ей надо принести деньги в другую квартиру. И как можно скорее.

Сейчас Марина себя обвиняла в том, что Зубова схватили. Если бы получил он деньги немного раньше, то успел бы скрыться. Надо было не ждать окончания ужина, не терять время, а сразу позвать Мирославлева в коридор и поручить отвезти деньги. Однако для присутствовавших это выглядело бы странно. Не решилась она тогда нарушить приличия. Впрочем, за столом она к Владимиру еще присматривалась. Непросто было доверить такое дело незнакомому человеку. Только после ужина она отбросила сомнения и пошла к нему. Был и другой вариант. Она могла сама поехать к ювелиру, а затем к Зубову, как только прочла записку. Можно было уйти со званого ужина под предлогом, что у нее заболела голова. Ко всякой лжи Марина испытывала чувство гадливости, но ради Зубова готова была и солгать. Но вряд ли бы ей удалось уехать незаметно. Она уезжает куда-то поздно вечером, одна! Это было бы нарушением всех правил. На это Марина тоже не решилась. Теперь себя корила.

Ее страшила мысль, что за побег Зубова могут казнить. Только сейчас она поняла, что любит его.

И еще Марина спрашивала себя: кто мог донести? Кроме Мирославлева, она никому ничего не говорила. В его честность она верила. Хотя, надо признать, тогда, в комнате Владимира, мысль о его предательстве все же промелькнула. Но она тут же устыдилась этой мысли. Кто же тогда?

Выйдя из комнаты княжны, Варька усмехнулась. «Платье ей, значит, понравилось? Знала бы она, как я его получила!»

Вчера вечером Варька от Мирославлева пошла к себе. Скоро ей стало скучно. Она зашла к матери. Поболтать и, может, выпить. В комнате был лишь Степка, и он уже спал. Мать, очевидно, работала еще на кухне. Варька стала искать выпивку. Ничего не нашла. Вдруг услышала, что в дверь напротив – дверь офицера – кто-то тихо стучит. Она прильнула к замочной скважине. Они с матерью любили подглядывать. И увидала княжну Марину. Когда та вошла, Варька, сгорая от любопытства, бесшумно отворила дверь, подошла на цыпочках к двери напротив, снова поглядела в замочную скважину. Обзор закрывала спина княжны. Зато она слышала каждое слово. Когда стало ясно, что разговор вот-вот закончится, она попятилась назад и проскользнула в комнату матери. Княжна вышла в коридор на несколько секунд позже.

Несколько часов ранее Варька обратила внимание на одно объявление, наклеенное на афишную тумбу. Оно гласило, что из тюрьмы сбежал опасный преступник Михаил Зубов, 29 лет. Была и его фотография. За помощь в его поимке было обещано вознаграждение. У Варьки было правило: без необходимости никакими сведениями ни с кем не делиться. Она никому не сказала об этом объявлении.

Она догадывалась, что Марина влюбилась в Зубова, когда тот здесь учительствовал. Трудно было это не заметить. Варька была девушкой смышленой, и она сразу связала этот разговор с объявлением.

Они с Мирославлевым вышли из дома почти одновременно. Он поехал к ювелиру, Варька пошла в полицейский участок. Там ее выслушали не сразу, заставили долго ждать. За наградой велели прийти на следующий день. Награду она получила. Купила на нее нарядное платье.

Угрызения совести Варьку не мучили. Наоборот, она предвкушала, что арестуют и княжну. Может, еще и наручники на нее наденут. Очень ей хотелась увидеть княжну Марину в наручниках. Но никто за княжной не приходил.

Всю сознательную жизнь не давал ей покоя один вопрос: почему одни трудятся, и у них нет ничего, а другие бездельничают, и у них есть все? Ответа она не знала.

И всю жизнь Варька мечтала о том, чтобы исчезли господа. Ни одного чтобы на земле не осталось. Тогда исчез бы и вопрос.

5

Когда в полку Владимир встретился с Олегом Ясногорским, стройным молодцеватым черноусым поручиком, тот первым делом рассказал о делах на фронте, в полку, во взводе. Князь замещал командира взвода Мирославлева в его отсутствие. Полк их сражался на Юго-Западном фронте, против австро-венгерских войск. Серьезных боев не было. Позиции сторон оставались прежними. После «Великого отступления» 1915 года линия фронта на их участке почти не менялась. Затем он стал расспрашивать о родных. Владимир подробно отвечал. Однако о поручении Марины и просьбе Насти умолчал. Вернулись к полковым новостям.

– Сдается мне, что наш непорочный ангел все-таки влюбился. Таня сюда приходила, о тебе спрашивала, – сказал с улыбкой Олег. Неприступность сестры милосердия Щелкаловой, любимицы полка, была одна из главных тем офицерских разговоров. Все гадали, кому же первому посчастливится завоевать ее сердце. – Наказала передать, чтобы ты, как приедешь, сразу шел к ней на перевязку.

Владимир был в нее влюблен. Пока не повстречал Настю. Сейчас слова Олега мало его тронули.

– Просто беспокоится о моей руке, только и всего.

Он пошел на перевязку лишь через два дня. Щелкалова старалась держаться официально, но было видно, что она обрадовалась. Даже щеки зарумянились.

– Почему же вы только сейчас пришли? То, что вы из госпиталя выписаны, не означает полного выздоровления. – Таня говорила строгим тоном, но глаза смотрели нежно. – Еще возможны осложнения.

Она стала перебинтовывать ему руку.

Он прислушивался к раскатам далекой канонады и безотчетно сравнивал Татьяну с Настей. И лицо ее было не таким красивым, как у княжны, и глаза не такие выразительные. И, главное, не было в ней того внутреннего горения, которое чувствовалось в Ясногорской. В Мирославлеве самом всегда горел этот огонь. Он знал, что мужчину и женщину сильнее всего влечет друг к другу не родство умов и даже не родство душ, а родство натур.

Его влюбленность в Щелкалову исчезла бесследно. Но восхищение ее самоотверженностью и храбростью осталось.

Прошла неделя.

В их офицерский блиндаж принесли почту. Олег стал ее разбирать.

– Тебе письмо. – Он протянул конверт Владимиру. Это было письмо от матери. Она жила одна в их небольшом доме в Рязани. Отец Мирославлева, капитан 2-го ранга, погиб в Цусимском сражении. – Это – Августу. Это все мне. От сестер и maman. Опять тебе. Без… – Ясногорский осекся. Бросил взгляд на одно из своих писем. Словно сравнивал почерки. – Без обратного адреса.

Владимир положил письмо матери на подушку, вышел, с другим конвертом в руке, из блиндажа, посмотрел на голубое – уже весеннее – небо. Медлил. Наконец, распечатал конверт. Письмо было от Насти. Она объяснялась в любви.

В первое мгновение он словно не мог поверить. Проносились какие-то побочные мысли. Например: «Возможно, она хотела поехать на фронт не только из-за желания быть полезной, но и из-за любви ко мне? В таком случае мой отказ был для нее вдвойне обидным». И лишь затем дошла до него в полной мере суть письма.