Дракон

Андрей начал копать землю, он понимал, что это практически невыполнимая задача, особенно после всего, что он перенёс сегодня, ему приказывают делать то, что он не сможет выполнить, но он не сдастся, не доставит радости этому садисту и не признает поражения. Это были самые долгие часы в его жизни, на жаре, изнывая от жажды, грязный и просоленный от пота он рыл землю, капитан иногда подходил посмотреть, как идёт работа, Андрей демонстративно не замечал его и старался не шататься. День закончился, а он всё копал, когда выпала росса, он жадно облизывал траву вокруг и продолжал рыть, к обеду следующего дня окоп был готов. Андрей весь в грязи, в разодранной форме с окровавленными руками, которые невозможно было ни сжать в кулак, ни разогнуть, лежал рядом и улыбался. Капитан подошёл, осмотрел окоп:

– Новая вводная, окоп необходимо перенести на 50 метров южнее, тут всё закопать, там отрыть новый.

Андрей с трудом встал, поднял лопатку и посмотрел в глаза капитану, там не было ничего – ни злорадства, ни сочувствия. Андрей начал забрасывать окоп землёй, но не смог, лопатка выпадала из окровавленных рук, и он заорал. Андрей катался по земле и орал:

– За что??? Я прошёл! Я всё прошёл, я отрыл этот сраный окоп, который невозможно было отрыть, что тебе ещё нужно?

Капитан кинул ему пластиковую бутылку воды и присел на корточки:

– Мне нужно было увидеть, когда ты сдашься. У каждого есть предел, я должен знать где предел моих бойцов, добро пожаловать в Подразделение Бакалавр, – и капитан протянул Андрею руку. – Ты умеешь драться и убивать, я научу тебя выживать – это важнее. Мы пойдём на войну и будем выживать там, где не смогут другие, они будут возвращаться домой, а мы оставаться и выживать за них.

Седьмой порог

Разведроту капитана Нушчика или просто Подразделение знал весь район. Они появлялись всегда в самых горячих точках словно из ниоткуда, действовали так, как никто другой, делали невозможное и растворялись, через несколько дней всплывая в новом месте. По бумагам это всё проводилось как временное усиление той или иной части, а по факту Нушчик не подчинялся никому, наоборот, сам брал командование на себя и по ходу операций распоряжался местными частями, откуда он получал информацию – никто не знал. Боевики боялись Нушчика и готовы были дорого платить за любые сведения о нём и его бойцах, но таковыми никто в районе не располагал.

На высоту Подразделение пришло за день до боя, была информация, что в этом месте ожидается крупный прорыв боевиков из района, дать им уйти сейчас – означало выпустить в соседний полторы тысячи вооружённых головорезов. Нушчик связался с местным командующим Гутаковым, описал обстановку, договорились, что основные силы подойдут к утру, а пока бойцы Подразделения окопаются, присмотрят и оборудуют удобные позиции, дадут координаты для артиллерии. К утру силы Гутакова не подошли, он что-то орал про засаду и подорванный БТР, обещая быть не позже, чем через два часа. Показались боевики, Нушчик принял решение начинать бой и запросил огневую поддержку, вертолёты. Вертолётов не было, артиллерия молчала, Гутаков не подошёл, потом связь с частью пропала.

Бойцы выживали как могли, отбивая волны атак, боеприпасов не хватало, брали трофеи с боевиков. Им предлагали переговоры, обещали никого не трогать и денег за проход, они отвечали огнём. Через двадцать часов боя на ногах оставались только Андрей и Лёха Рыжий с пулей в плече, Нушчик вызвал к себе. Капитан лежал у рации, вместо ног обрубки, перетянутые жгутами:

– Бакалавр, Рыжий, слушай приказ! Доставить этот пакет в расположение части любой ценой, передать командованию.

Андрей переглянулся с Рыжим и обратился к Нушчику:

– Капитан, наше место здесь, мы понимаем, что вы хотите нас спасти, но мы не уйдём, не предадим ребят, дайте нам остаться до конца.

– Бакалавр, ты как был долбоёбом, так им и остался! Я сюда не хоронить вас шёл, а спасать таких как вы, только тех, кто воевать не умеет. Если б знал, что подмоги не будет – не начинал бы бой вообще. От того, что вы тут останетесь – никакого толку. Поэтому мой приказ – руки в жопу, пакет в зубы и валите отсюда, живите и разберитесь, кто в этом дерьме виноват. Гранаты тут оставьте и последнюю тоже, а сами валите!

По щекам текли слёзы, Андрей знал, что ребят и капитана больше не увидит:

– Товарищ капитан, я вас обманул тогда. Я тут не из-за денег…

Капитан улыбнулся, из его рта стекала струйка крови:

– А то я не понял? Мудака-романтика сразу видно! Всё валите.

Когда Бакалавр и Рыжий добрались до расположения части, бой уже стих. Рыжий не выполнил последний приказ капитана и повесился на следующий день.

Восьмой порог

Андрей валялся в палате один, никакой необходимости быть в лазарете не было, но все понимали его состояния и не трогали, пусть отлежится человек. Ему носили консервы и водку, но в компанию никто не набивался и в душу не лез, ничего кроме «Отдыхай, боец» и «Держись, мужик». Андрей компании и не искал, он был ещё там, на высоте, пытался понять, как же так вышло, что к ним никто не пришёл. Двадцать часов они держались, и никто к ним не пришёл! Ладно вертушки, допустим погода, хотя она тут всегда такая и ничего, летают, но бэтэры? Да за это время можно было пешком из части! Так он и валялся – пил, вспоминал ребят, проваливался в сон, а во сне опять бой.

Однажды в палату вошёл командир части – полковник Гутаков:

– Ну что, Чернов, готов отомстить за товарищей наших?

– Как?

– Информация поступила, что Башир с парой телохранителей отдыхает в селе Новый-Хиндой, завтра утром туда выдвигается сводная группа под моим командованием, зову тебя вот, поедешь?

– Да.

– Другого ответа я и не ожидал, тогда завязывай тут, приводи себя в порядок и марш в казарму собираться, выдвигаемся в 5:00.

Новый-Хиндой на село походило мало, скорее небольшой аул, всего пятнадцать домов. БТРы блокировали оба выезда, солдаты пошли по домам, вытаскивая всех на улицу. Сразу стало понятно, что никаких боевиков тут нет, единственному найденному мужчине было далеко за восемьдесят, остальные – женщины и дети. Гутаков никакого удивления не проявил, про боевиков никого не спрашивал, а отводил душу:

– Ну что, бляди, радуйтесь, русский солдат к вам пришёл, сейчас будем конституционный строй у вас восстанавливать!

Андрей осмотрелся по сторонам, на лицах военных играли улыбки, которые он очень хорошо знал ещё со школы. Он подошёл к Гутакову:

– Товарищ полковник, разрешите обратиться!

– Валяй боец.

– Тут женщины и дети, боевиков нет, вы же видите…

– Это бабы тех мразей, которые ребят положили, друзей твоих, а ты их жалеть собрался? Нет Чернов, мы сюда мстить приехали, я тебе доверие оказал, так что уж не подведи, выбирай себе красавицу по вкусу и тащи в саклю учить любить русского солдата.

– Нет – Андрей сделал шаг назад и перехватил поудобнее автомат.

– Так значит? Ну что ж, кто не с нами, как говориться… Чернов, сдать оружие!

– Я сдаю оружие, но мы уезжаем отсюда сейчас и никого не трогаем, дайте слово!

– Ты конченный! Хорошо, даю слово, мы уедем, никого не тронем.

Андрей отдал автомат подошедшему к нему бойцу.

– И гранату из-за пазухи давай, что я не знаю вашего брата…

Чернов послушно отдал гранату, полковник пристально посмотрел на него с сомнением:

– Ничего-то ты Дрюня не понимаешь про эту войну, ладно, может ещё успеешь понять, а может так дураком и помрёшь – полковник вытащил пистолет и выстрелил Андрею в бедро. – Мы уезжаем, а ты оставайся тут ждать Башира, он тебе всё лучше меня объяснит. Поехали ребята, вон тот дом сжечь и этого героя кто-нибудь прикладом усыпите.

***

Андрей обнаружил себя лежащим на кровати, башка жутко болела, на затылке прощупывалась шишка и ссадина, во рту привкус крови, нога была заботливо и умело перевязана, но стоило к ней прикоснуться – его скрючило от боли, услышав стон, в комнату вошла женщина, поставила перед ним на стол кружку и, не произнеся ни слова, ушла. Через десять минут вошёл мужчина, взял из угла стул и, перевернув его спинкой вперёд, сел напротив Андрея, положив голову на спинку:

– Знаешь кто я?

– Башир.

– Правильно. Скажи, боец, ты знаешь сколько твои уши стоят?

– Полторы-две зелени.

– Нет, это обычные, а ты, Чернов Андрей Олегович, на той высоте был и жив остался, твои пятьдесят стоят, хотя я бы и сто отдал, не жалко. Скажи мне, Андрей Олегович, ты жить хочешь?

– Нет.