Фактор Мурзика

Когда брали приемных девочек, Маргарита Максимовна предупреждала, что не надо брать черных, будут проблемы. Сын писал: «Ты расистка, как и твоя домработница». Она сердилась: я не расистка, а реалистка. Я не говорю, что люди другого цвета хуже, я говорю, что они другие. Как ты можешь так говорить, возмущался он, прожив долго в мире политкорректности. Все люди рождаются одинаковыми. Равными, возражала она, равными, но неодинаковыми. Он настаивал на том, что способности не зависят от национальности или расы. Она говорила, что не может этого быть. Даже собаки разных пород имеют разные способности. Одни больше приспособлены к охоте, другие сторожить овец, третьи искать наркотики, четвертые выступать в цирке. Почему же мы признаем предопределенную разность животных и не признаем того же в среде людей.

Алешина дочь Алена уже не учится, а работает в Закедонском отделении российско-американской фармацевтической компании, занимается продвижением американских лекарств на российский рынок. Живет в съемной (оплачивает фирма) квартире в Конюшенном переулке. Бабушку при этом не забывает, навещает, благо расстояние небольшое. Не забывает и то, что бабушку бабушкой называть запрещено, можно называть Маргарита или Маргоша.

В Закедонске внучка заразилась общим настроением, общалась с богемой – молодыми актерами, поэтами, художниками, людьми из политической оппозиции, носила белую ленточку, ходила на митинги и дважды побывала в полиции.

Отец ее сидит в своей долине, что-то придумывает, надеется изобрести что-то великое и попутно стать миллионером. Письма писать не любит, раньше кучу денег тратил на телефонные разговоры, теперь общается с матерью по скайпу, по WhatsApp, FaceTime и Viber. Иногда пишет «емельки». Разговоры в основном пустые. Как дела? Нормально. Как твое здоровье? Ничего нового. Ну и слава богу. Надеяться на хорошее новое наивно, а плохое в свой черед придет, но пока не пришло, значит, все хорошо. А как твое здоровье? Сынок, об этом скучно говорить. Недавно врачи обнаружили аритмию, доктор Цыркин предлагает поставить стимулятор за пять тысяч евро, но доктор Калошник категорически не советует это делать. А что вообще происходит в стране? Ничего хорошего. Доходы людей падают, пенсии заморозили, цены растут, ввели дополнительную плату на ЖКХ, народ нищает. А некоторые богатеют и не стесняются хвастаться своим богатством и не боятся разоблачений. Прошли так называемые выборы, ты знаешь, какие это были выборы, я на них не ходила, хотя подруга Ангелина упрекает меня в отсутствии гражданской активности. А она ходит и голосует. Все-таки, говорит, это же выборы. Не то что было при совке, когда в бюллетене был один кандидат и было написано, что голосующий должен оставить одну фамилию, а остальные вычеркнуть. Теперь, говорит Ангелина, все-таки есть реальный выбор из нескольких кандидатов. Если тебе не нравится Петров, можешь голосовать за Сидорова. Эти ее рассуждения Маргариту Максимовну сильно сердили. Дура ты дура, какой же это выбор? Тебе представляют список с включением в него подставных фигур, и не важно, кто из них станет депутатом, они все из одной колоды. А ты разве не видишь, говорила она, что они вытворяют с этими выборами. Вброс заранее заполненных бюллетеней. Карусели, когда подставные люди ездят с участка на участок и голосуют за того, на кого им указали. Нам предлагают участвовать в игре с предсказуемым результатом. Последние выборы показали то, что и предпоследние. В городское собрание и областную думу избраны люди, издающие законы, глупее которых ничего придумать нельзя.

Ну да, конечно, соглашалась Ангелина, все это так. Но надо ж иметь в виду, что наша демократия делает только первые шаги.

Да никаких она шагов не делает, а если делает, то шаги назад.

Ангелина четверть века назад разошлась с мужем. Они продолжают жить в одной квартире, но не разговаривают. Если приходится входить в контакт друг с другом, пользуются электронной почтой. Причем письма пишут очень вежливые, но без какого бы то ни было личного обращения.

Кот-симулянт

Когда Маргарита смотрела телевизор, кот лежал рядом на диване и тоже смотрел. Смотрел с видимым равнодушием, ни на что не реагируя, даже на Палкина с Богачевой. Но оживлялся, когда показывали рыжего кота, демонстрировавшего сухой корм «Кошачий пир». Хотя в жизни этот пир ему надоел. Именно им кормила его все последние годы его хозяйка. И была уверена, что ему эта пища нравится. Боясь огорчить хозяйку, он делал вид, что удовлетворен этой пищей, и даже ел ее, но не много. Хозяйка удивлялась, что, имея такой умеренный аппетит, он при этом чем дальше, тем больше толстеет. Она не знала, что Мурзик был лицемер и изменщик. Как только вырывался на волю, а это было всегда около полудня, отправлялся он на другую сторону улицы, зная, что именно в это время там же появляется деревенская женщина Наташа, работающая у богатых людей домработницей. Выходит на улицу с целой сумкой вкуснейших объедков и раздает их бездомным кошкам. Он пристраивался к этой ораве и делал вид, что он тоже бездомный, чем походил на некоторых двуногих соотечественников, которые, переезжая в Америку или Германию, скрывают свои бизнесы, доходы и недвижимость, выдают себя за неимущих, чтобы получать социальную помощь в виде бесплатных квартир и фудстемпов. Наташа догадывалась, что Мурзик, чистый, ухоженный, с хорошим ошейником, вряд ли относится к числу голодных кошачьих бомжей. Но чем-то он тронул ее сердце, и ему обычно доставался лучший кусок.

Страна, народ и восьмая программа

За день до несчастья Маргарита Максимовна почти до трех ночи говорила с сыном по скайпу. Выражала беспокойство за будущее страны и уточняла, что ей-то уже все равно, а вот молодых жалко. Ругала власть. Воровство, коррупция, беспредел. Сто человек захватили все богатства страны, а остальная масса бедствует. Люди существуют на нищенские пенсии.

– Если существуют и не протестуют, – сказал Алеша, – значит, сами того заслужили.

– Ты, когда здесь жил, тоже помалкивал.

– Значит, и я того же заслуживал, пока не уехал.

– Вот и плохо, что уехал. Активные и умные люди уехали, пассивные и глупые остались.

Было время, она, как все думающие свободолюбивые люди, мечтала о том, что когда-нибудь, может быть (в это всерьез никогда не верилось), наступит в России время, когда, по Пушкину, темницы рухнут и свобода нас примет радостно у входа. Но оказалось, что все не так просто. Свобода наступила, и десятки тысяч людей, не веря в ее надежность, вместо того чтобы укреплять ее здесь, ринулись к выходу, точнее, вылету из страны, искать надежную свободу там, где она уже есть, где за нее боролись и ее добились другие. Если бы все эти люди оставались на месте и боролись за свободу внутри страны, то, возможно, чего-то все вместе смогли бы добиться. В девятнадцатом веке прабабка Маргариты Максимовны по материнской линии, Вера Любатович, молодой девушкой уехала в Цюрих учиться медицине, но увлеклась, как и ее друзья, марксизмом. Не доучившись, вернулась в Россию и за свободу боролась здесь. Здесь в борьбе за свободу готова была жертвовать собой. И не собой тоже. К чему это в конце концов привело страну и их самих – другое дело, но побуждением к действию был Веры и ее товарищей искренний самоотверженный порыв к свободе, равенству и братству. Теперешние же вольнодумцы жертвовать собой не желают и вместо того, чтобы бороться за свободу на месте, стремятся туда, где им ее преподносят задаром, в пакете вместе с социальными жильем, бесплатной медициной и продовольственными купонами. Людей за это можно осуждать, а можно и понять. Разочарование в революции, ее последствиях и сознание того, что в результате революции плохой режим заменяется еще худшим, распространилось широко и на десятилетия, став для многих людей аргументом против какой бы то ни было общественной активности.

Алексей, как большинство решивших раз и навсегда покинуть Россию, не верил ни в какие возможности перемен к лучшему, и чем дальше, тем его мнение о покинутой родине становилось все хуже. И если даже намечались неявные признаки перемен, он ими не обольщался и в конце концов всегда оказывался прав.

– Мамочка, дорогая, как ты там живешь, в этой Рашке? – спрашивал он Маргариту, чем ужасно ее сердил. Ей с детства внушали и внушили, что слово «Россия» звучит гордо. А почему гордо, чем именно стоит гордиться, она об этом раньше не задумывалась. Да и не очень гордилась, но слово «Рашка» казалось ей отвратительным и несправедливым.

– В конце концов, – говорила она сыну, – это страна, которая дала тебе жизнь.

– А я думал, что жизнь мне дала ты, а не страна.

Он время от времени опять уговаривал ее перебраться к нему и, ссылаясь на американский закон о воссоединении семей, обещал, что при переселении она получит немедленно Грин-карту, медикейт и восьмую программу, то есть бесплатную медицину и дешевую квартиру. Но она отказывалась, она родину и дорогие могилы не покинет никогда, какие бы здесь гадости ни творились. Вспоминала ахматовские строки: «Нет, и не под чуждым небосводом, И не под защитой чуждых крыл, Я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью, был».

Очередной спор на эту тему, бессмысленный и беспощадный, состоялся у нее с сыном, как уже сказано, вчера, она после этого часто просыпалась, не выспалась, но в десять утра поднялась и продолжала спор с сыном, на этот раз мысленный.

Ну а народ-то тут при чем? – говорила она.

Она жизнь прожила в обществе, в среде и во времени, когда можно было ругать что угодно, только не народ. Она выросла в убеждении, что народ хороший, народ мудрый, он все знает, все понимает и когда-нибудь скажет свое слово, но как именно он это сделает, она не представляла. Ее огорчало, что теперешние люди давно уже пересмотрели этот взгляд на народ и относятся к нему без всякого уважения и сострадания. Сам народ в лице, например, таксистов говорит, что у нас страна дураков. А другие говорят – быдло. А третьи, что народ – это сумма молчащих разрозненных единиц. А еще надо разобраться, есть ли у этого народа какие-то общие характеризующие черты. Ей много пришлось ездить по стране, и она видела, что русский человек в Архангельске совсем не то, что русский в Краснодаре. И житель Смоленска чем-то отличается от читинца. Не говоря уже о тех, кто в республиках. А ее друг драматург Доломитов говорил, что он по национальности закедонец, и был прав: коренных жителей Закедонья, русских, татар, евреев, армян, грузин, объединяют общие привычки, обычаи, предрассудки и способы восприятия действительности, что отличает их от других жителей Федерации. И в то же время есть что-то объединяющее всех россиян. То общее, что выработалось столетиями совместного проживания, включая семидесятилетний советский опыт. Всеобщее воровство, пьянство, пренебрежение к закону и неверие в то, что от нашего поведения что-то зависит. Что бы с людьми ни делали, со всеми сразу или поодиночке, они молчат. От несправедливостей откупаются взятками, если могут. А если не могут, покоряются судьбе и судебным решениям. Миллионы одиночек боятся каждый сам за себя. Каждый ведет себя тихо, старается ни во что не вмешиваться, ни за кого не заступаться, зная, что и за него никто не заступится. А если не вмешиваться, не заступаться, ничего не принимать близко к сердцу, есть иллюзия, что так тихо до самой смерти и доживешь. Человек живет, ходит на работу, пьет, ест, спит с женой, растит детей, и все, ему кажется, идет своим путем, он никого не трогает, его не трогают, но вдруг в его автомобиль врезался какой-нибудь пьяный большой начальник. И вот с этим тихим и смирным человеком, который никогда не делал никому ничего ни плохого, ни хорошего, но вел себя по закону и даже правил движения не нарушал, случилось как раз то, от чего он всю жизнь себя тщательно оберегал. По поводу столкновения возбуждено уголовное дело, и оказалось, что не в него врезались, а он врезался, и не тот был пьяный, а он был пьяный, и посадят его, а не того, кто был пьяный. И он примет свой жребий покорно, как удар стихии, на который жаловаться бесполезно. Его посадят, и он будет сидеть тихо, не жалуясь, не протестуя, надеясь, что в конце концов пожалеют, снизойдут, срок дадут небольшой и выпустят по УДО.

По привычке, выработанной смолоду, Маргарита Максимовна поздно ложилась и поздно вставала. Все делала долго и обстоятельно. Долгая зарядка, долгий контрастный душ с непромокаемой шапочкой, потому что мытье головы – процедура отдельная. Остатки зубов со всех сторон чистила, вставные вынимала из стакана и продувала феном. Макияжем не увлекалась, но брови седые подстригала и подкрашивала. Кремами пользовалась охотно. Крем для лица, крем для рук, крем для ног. Ноги в последнее время отекали иногда так, что никакая обувь не подходила.

Готовила себе омлет или овсяную кашу на молоке, а коту наполняла его миску сухим кормом.

Кот знал политес и свое расписание. Позавтракав, он благодарил хозяйку тем, что еще некоторое время выгибал спину и терся об ее ноги, потом шел к входной двери, садился перед ней и неотрывно смотрел на ручку, очевидно пытаясь открыть ее взглядом. И, как ни странно, это ему всегда удавалось, Если он долго сидел и долго смотрел на ручку, то в конце концов добивался эффекта. Ручка поворачивалась, и дверь открывалась. Правда, это совпадало с приходом к Маргарите Максимовне ее домработницы, Надежды Петровны, женщины пожилой, полной, подслеповатой, тоже с больными ногами. Всегда в одно и то же время, без пяти двенадцать, она сначала скрежетала ключом, потом поворачивала ручку и открывала дверь. Но поскольку кот ее движений не видел, он имел право думать, что это он взглядом открыл ручку и впустил Надежду Петровну. Она, нагруженная двумя сумками, входила внутрь, а он бесшумно выскальзывал наружу, воровски, в предположении, что его могут задержать, чего никто делать не собирался. С тех пор как он подвергся кастрации и риск нападения на него ревнивых соперников сильно уменьшился, Маргарита Максимовна давала ему полную свободу, зная, что рано или поздно он вернется. Куда он ходил, она не знала и не интересовалась, мало ли у котов, хотя бы даже и кастрированных, какие дела. Она бы очень удивилась, если бы узнала, что он завел роман еще с одной женщиной, кормившей его всякими вкусностями.

Маргарита Максимовна называла Надежду Петровну «помощницей». Домработницей бывшую учительницу химии в старших классах язык не поворачивался называть. Алексей у нее учился в девятом и десятом классах, где она была классным руководителем.

Надежда Петровна набивала купленными продуктами холодильник и рассказывала новости, что слышала по телевидению.

– Говорят, пенсионерам повышают пенсии. А что там они повышают, когда цены растут быстрее, чем наши жалкие пенсии. Вот пучок укропа на той неделе я брала по пять рублей, а сегодня уже десять. Вдвое дороже. Вы богатая, для вас, может быть, это мелочь, а для меня существенно. В прошлом году вот это все, что я сегодня купила, укладывалось в полтыщи, а сегодня я выложила шестьсот сорок.

Пугала Маргариту разными новостями.

– Закедонск, – говорила она, – почернел. В автобус страшно садиться – одни черные. Правда, ведут себя пока тихо, даже место уступают, а что будет потом?

Черные – это кавказцы и жители Средней Азии.

По телевизору новости были одна страшнее другой. На Кузбассе взрыв в угольной шахте. Восемнадцать человек погибли, шестерых ищут под завалами. В Москве на Ленинградском шоссе столкнулись лоб в лоб два экскурсионных автобуса. Опять начались лесные пожары. У женщины пропали двое детей. Их искали полторы недели и нашли задушенными и наспех закопанными в лесу. Выяснилось, что задушила их собственная мать. Их существование не нравилось ее любовнику, она повела их в лес якобы собирать ягоды и там обоих задушила собственными руками и закопала. Ее показывали по телевидению. Обыкновенная молодая женщина. Говорит спокойно. Ни в лице, ни в голосе никаких признаков раскаяния.

Рассказывая, Надежда Петровна варила кофе, очень хороший, восточный, и подавала его со свежими круассанами. Это был для Маргариты Максимовны второй завтрак, после чего она помыла голову и, накрутив бигуди, сидела на балконе, сушилась и пыталась читать книжку модной женской писательницы Ларисы Мешкаровой. Читая, думала о чем-то своем и, одолев первые две страницы, спохватилась, что даже не уловила, о чем идет речь. Начала с начала, когда задребезжала лежавшая рядом на столике телефонная трубка. Звонил ее старый Доломитов и – прямо с утра «под банкой» – стал плести что-то несуразное.

– Привет, Маргоша, я только что прочел в Интернете и огорчен вместе с тобой. Конечно, кот есть кот, но я знаю, что для тебя он был чем-то большим.

– О чем это ты? – не поняла она.

– О твоем Мурзике!

– А что о Мурзике?

– Ну, он же погиб.

– С чего ты взял?

– Разве его не задавили?

– С какой стати и кто должен его задавить?

– Старуха, если что не так, извини. Просто в Интернете фото летящего кота и написано: Мурзик, кот народной артистки СССР Коноплевой.

– Что за чушь!

Войдя в комнату:

– Мурзик! – позвала она. Она всегда звала его по имени, только по имени, и никаких «кис-кисов». Позвала еще раз. Из кухни выглянула Надежда Петровна.

– Вы меня?

– Нет. Мурзика. Где он?

– Гуляет. Когда я входила, он, как всегда, мимо меня прошмыгнул, думал, что я его не заметила.