Автопортрет: Роман моей жизни

На вечерней поверке майор объяснил слабую дисциплину в роте недостатком внутренней культуры и отсутствием у курсантов интереса к художественной литературе, имеющей воспитательное значение.

– Вот вам, товарищи, наглядный пример. Спросил я у курсанта Войновича, что он читает. Оказывается, про Александра Матросова он не читал. Про Зою Космодемьянскую не читал. Про Лизу Чайкину не читал. И что ж он читает? – Майор выдержал паузу, чтобы курсанты успели представить, до чтения какой пакости докатился один из них. – Он читает, товарищи, какого-то Дикого!

После этого курсанты майора за глаза иначе как «Диким» не называли. Но, как ни странно, его дикость совмещалась с природной добротой и тонкостью чувств.

Стрельба на поражение

– Рррота-а! С места с песней шагом ма-арш! Рраз-два! Карасев, запевай!

Карасев запевает:

Ка-ак с боями шел в Берлин солдат… Эх!
Время песне прозвенеть,
прозвенеть… Эх!
Много песен можно спеть подряд… Эх!
Можно спеть, да всех не спеть,
да всех не спеть…

Рота подтягивает:

Эх ты, ласточка-касатка сизокрылая,
Ты родимая сторонка наша милая,
Эх ты, ласточка-касаточка моя,
Сизокры-ыла-ая!

Трах! Бах! Об мостовую отбивает подметки идущая на ужин первая рота!

Сбоку, горделиво топорща усы, идет, пританцовывая, старшина де Голль.

«Много песен можно спеть подряд…» Но нам и этой хватит, слишком коротко расстояние от столовой до казармы.

На повороте между дорогой и спортплощадкой, под фонарем в парадной форме, весь в орденах, стоит гвардии майор Догадкин.

– Карасев! – кричит он запевале. – Прекратите петь блатные песни!

– Это не блатная, товарищ майор, она в песеннике напечатана.

– Карасев, я вам говорю – это блатная песня.

– Слушаюсь, товарищ майор!

И Карасев, участник художественной самодеятельности, своим сильным голосом (хоть сейчас в ансамбль Александрова) затягивает новую песню:

Над тобою шумят, как знамена,
Годы наших великих побед.
Солнцем славных боев озаренный,
Весь твой путь в наших песнях воспет…

Трах! Бах! И все вместе:

Несокрушимая и легендарная,
В боях познавшая радость побед!
Тебе, любимая, родная армия,
Шлет наша Родина песню-привет!..

Трах! Бах! Тра-та-та-та-та-та-та!..

Что это? Это автоматная очередь. Кто-то стреляет. Зачем и в кого? Мимо несется подполковник Ковалев.

– Старшина, что вы хлебальник раскрыли? Распустите роту немедленно!

Бежит дальше. Когда стрельба, строя быть не должно. Рота – слишком большая мишень.

– Разойдись!

А от склада ОВС (отдел вещевого снабжения) истошный вопль:

– Стой! Застрелю!

Комбату повторять приказание не нужно. Он тут же распластывается на мостовой и кричит лежа:

– Часовой, я подполковник Ковалев!

– Лежать! Застрелю!

– Часовой, я подполковник Ковалев! Что случилось?

– Застрелю!..

За ужином первые слухи: двое неизвестных в гражданской одежде напали на часового. Часовой открыл огонь. Один из нападавших убит наповал, другой ранен и доставлен в санчасть. Легко ранена проходившая мимо официантка из офицерской столовой. Пуля, ударившись о мостовую, рикошетом сорвала кожу на виске. Еще бы миллиметр, и…

Наутро нас собирают в «ленкомнате». Догадкин рассказывает о том, что произошло вчера. Молодой курсант, салага (мы-то второй год служим, старые), стоял на посту. Вдруг с разных сторон появились двое в спортивных костюмах. Курсант крикнул:

– Стой! Кто идет?!

Они не остановились. Курсант еще раз крикнул, но они продолжали идти на него. Курсант дал очередь из автомата, один упал. Другой успел сорвать печать, открыть дверь и скрыться в складе. Часовой вошел туда, увидел нарушителя, направил на него автомат и нажал на спусковой крючок. Автомат не выстрелил. Впоследствии выяснилось, что заело затвор. Часовой выхватил штык-нож и замахнулся на нарушителя. Тот остановился. В это время часовой услышал за спиной топот чьих-то сапог и, решив, что это новое нападение, закричал не своим голосом:

– Стой! Застрелю!

И пока не пришел в себя, не подпускал ни подполковника Ковалева, ни дежурного по части, ни начальника караула, отвечая на все призывы:

– Не подходи! Застрелю!

Одним из нападавших оказался сержант, заведующий складом. Сержант собирался в отпуск, надо было сдавать склад, но там была недостача: сержант часть имущества продал полякам и пропил. Он подговорил своего дружка, они опять же выпили, переоделись в спортивные костюмы и пошли к складу. Один должен был отвлечь часового, другой сорвать печать. Утром, обнаружив сорванную печать, сержант отказался бы подписать акт приемки, и вся вина легла бы на караул. Но вышло иначе. Получив два ранения, сержант ночью умер в санчасти. Дружок его сидел на гауптвахте. Ужас происшедшего заключался еще и в том, что сержант ехал домой не просто так, а хоронить сестру. Ее завалило в шахте. Мать дала телеграмму. И вот теперь у нее нет ни дочери, ни сына.

Рассказом Догадкина мы были потрясены. Ефрейтор Бакланов спросил майора, дадут ли теперь часовому отпуск. Догадкин изменился в лице:

– Отпуск? За что?! За убийство?!