Два товарища

– Какой фокус? – спросил маленький, и глаза его заблестели от любопытства.

– Ну какой. Обыкновенный, как в цирке, – пообещал Сидоркин. – Только между нами. Идет?

– Идет, – сразу же согласился маленький, и высокий нехотя подтвердил:

– Идет.

– Ну ладно, – сказал Сидоркин, – глядите под стол.

Дружинники посмотрели. Сидоркин поднял ноги. На полу остались две пустые бутылки.

– Видели? – спросил Сидоркин. – Больше не увидите. – И, опустив ноги, снова прикрыл бутылки штанинами.

Дружинники растерянно поглядели друг на друга, не зная, как им вести себя в таком случае, но потом, видимо, вспомнили о своем обещании.

– Ладно, – сказал высокий дружинник, – в другой раз будем знать. До свидания.

Они ушли. Ермошин подождал, пока дверь за ними не закрылась, и вернулся к столу.

– Ну как чаек? – спросил Сидоркин. – Не остыл?

– Остыл, – сказал Ермошин, глядя в сторону. – Вы, ребята, на меня не обижайтесь. Если б что вышло, мне было бы больше всех неудобно.

– Что ж так? – спросил Сидоркин.

– Ну, понимаешь. Я же веду общественную работу. Меня знают. Скажут: «Сам выступаешь на собраниях, и сам же…»

– А ты одно из двух, – сказал Сидоркин, – или не пей, или не выступай. Женька, давай твою бутылку.

Не помню, почему это произошло, но после третьей бутылки мы вдруг стали спорить о честности. Ермошин сказал, что, если говорить откровенно, прораб и честность несовместимы, как гений и злодейство. Можешь играть в честность сколько угодно, но все равно тебе придется выкручиваться, заполнять липовые наряды, составлять липовые процентовки.

– Вот уж на что Самохин, – сказал Ермошин, – а и тот не лучше нас. Приказали ему сдать дом к празднику – и он сдаст его как миленький, в каком бы состоянии этот дом ни был.

Если бы это сказал не Ермошин, а кто-нибудь другой, я, возможно, и промолчал бы. Но здесь я вдруг распалился и стал говорить, что сдам дом тогда, когда он будет полностью готов, и что мне плевать на Силаева и плевать на всех остальных, я поступлю так, как мне подсказывает совесть.