Белый би-эм-даблъю

Былкин. Да мы так, существуем. Без танкеров. Как все честные люди, практически на одну зарплату.

Коблов. Не прибедняйся.

Былкин. Я не прибедняюсь. Я боюсь.

Коблов. А ты не бойся. Знай свое место, лишнего не бери, за рамки не выходи. Полагайся на интуицию, помни, что если ты, допустим, генерал-лейтенант, то тебе не надо строить дом в семь этажей, когда у генерала армии только шесть. Тем более в наше время, когда эти все, кому делать нечего, всё высматривают, вынюхивают, на мобилки снимают, в интернете выкладывают. Вот! Демократия, мать ее задери!

Былкин. Да, дожили. Никакого уважения к исконным… этим вот… да… обычаям, никакого. Мой дед был председателем сельсовета, так ему всегда кто поросенка, кто курочку, кто десяток яичек. Проявляли уважение, и при чем тут коррупция. Слова такого не знали. А теперь все грамотные, техникой овладели, а стыд потеряли. Приходит отрегулировать чего-нибудь такое, чего ему нужно, а в пуговице видеокамера, в галстуке микрофон, и денежка помечена изотопами. Тю-тю-тю-тю. Такие все умные стали.

Коблов. А что ты хочешь? Двадцать первый век, дураки все в двадцатом остались. Теперь все такие дошлые-ушлые. А ты будь еще дошлее, еще ушлее и прежде времени в панику не впадай. Пока я в силе, тебя в обиду не дам. Не зарывайся, живи спокойно, выдавай дочку замуж. Я правильно понял, за американца?

Былкин. Ну да, приехал знакомиться.

Коблов. А почему за американца? Своих парней, что ли, нет?

Былкин. Да я тоже так говорю.

Надежда. Ну да, он говорит. А она говорит: какие парни? Все голубые да алкоголики.

Коблов. А в Америке что? Ну алкоголиков, допустим, поменьше. А голубых поболее, чем у нас. Особенно в Сан-Франциско. (С неожиданным воодушевлением.) Идешь где-нибудь по парку, а тебе навстречу в обнимку влюбленные парочки: он и он, она и она. А представьте себе, если такое будет у нас. (Преображаясь.) Но мы это зло будем искоренять. (Володе.) Как думаешь, Вовик, будем?

Володя. Непременно. И под корень.

Коблов. Так что с этим разберемся. Но если Клаве политика наша не нравится…

Былкин(поспешно). О политике мы не говорим.

Коблов. Почему нет? Советская власть давно кончилась, сегодня можно и о политике.

Былкин. Сегодня можно, завтра нельзя, лучше не привыкать. Потом отвыкать будет трудно. Но она не о политике, а вообще говорит у нас это вот экология, климат, люди, все это как-то вот это…

Коблов. Ну, тут ее понять можно. Климат у нас, ничего не скажешь, суровый, над экологией мы работаем, а люди… по отдельности, да, плохие. Но народ… народ хороший. В целом. Хотя духовности не хватает. Особенно среди молодежи. Живут сегодняшним днем. Прошлое не вспоминают. Я спрашиваю племянника, с кем была Великая Отечественная война. Он говорит: с чеченцами. Кто такой Юрий Гагарин? Олигарх. А Максим Горький? Бывший мэр Нижнего Новгорода. Ничего не знают, в умах только деньги, деньги, деньги. А благо родины, а духовность…

Володя. Когда я слышу слово «духовность», я хватаюсь за пистолет.

Былкин. За травматический?

Коблов. Это он шутит. Геббельса повторяет. А духовности ведь, и правда, нет. Патриотизма тем более. Молодые люди трудиться не хотят, от армии уклоняются. Придумывают сказки про дедовщину. А хоть бы и дедовщина, так это же школа. Эти деды, старослужащие, из домашних хлюпиков мужиков делают. Но хлюпики пошли умные чересчур. Чуть что мамочек вызывают. А те, не разобравшись, в чем дело, пишут министру обороны, прокурору, Страсбургским судом стращают, позорят нашу страну.

Надежда. А где ты так загорел? В Турции?

Коблов. В Турции? Ты что, Надюша! Я похож на того, кто ездит в Турцию? Там уже столько наших! Везде русская речь: сэйл, шопинг, хау мач. Даже противно. Мы предпочитаем отдых активный. Я, признаться, построил яхту трехпалубную. Денег ухлопал кучу, зато удовольствие ни с чем несравнимое.

Былкин. Как говорится, у богатых свои привычки. А где ты ее держишь?

Коблов. На Мальте. Подальше от налоговой службы и завистливых глаз.

Былкин. Туда лететь далеко.

Коблов. И утомительно. Даже в бизнес-классе.

Надежда. А что Дима? Он сейчас в каком классе?

Былкин(иронически). Тоже в бизнес?

Коблов. Двадцать копеек. Ну, в общем-то в бизнес. Высшая школа экономики, город Лондон.

Былкин. А-а!

Надежда. А-а!

Коблов. Хочется дать мальчишке то, чего у нас не было. Хорошее образование. Будет знать экономику, английский у него уже и сейчас, как родной. К тому же призывной возраст лучше там переждать.

Былкин. А, ну да, ну это конечно. Здесь у нас дедовщина, из хлюпиков мужиков делают.

Звонок. Надежда бежит к двери, возвращается с Немиловым. У него в руках две гвоздики.

Надежда. А почему две? Живым четное число не дарят.

Немилов. А я четное и не дарю. Одну вам, другую Клаве. Здравствуйте, Степан Петрович! (Коблову и Володе.) Здравствуйте.

Былкин. Здравствуй, Вадик. (Коблову.) Вы не знакомы? Поэт Вадим Немилов. А это руководитель антикоррупционной службы…

Володя. В ранге министра.

Былкин. …наш известный политический дея…

Немилов. Можете не представлять, кто ж не знает. (Володе.) А вы тоже в ранге министра?

Володя. Я в ранге пресс-секретаря. Владимир.

Немилов. Вадим. Я сразу понял, что кто-то важный приехал. Во дворе машина с «мигалкой», а у подъезда какие-то мужики с вопросами, что, куда, к кому, а один меня прямо до вашей, Степан Петрович, двери проводил и не отошел, пока не убедился, что хозяева действительно меня ждут.

Коблов. Такая жизнь. Служба безопасности свое дело знает. Особенно после моих выступлений по поводу традиций российского патриотизма. Приходится быть начеку.

Немилов. Кто-то на вас покушается?

Коблов(перекрестившись). Пока бог миловал, но письма с оскорблениями и угрозами получаю. Между прочим, с текстом в вашем блоге меня тоже ознакомили.

Немилов. Правда? А я думал до вас мой писк и не доходит.

Коблов. Да это не писк, а я бы сказал рычание.

Немилов. Не рычание, а возражение.

Коблов. А кто вы такой, чтобы возражать?

Немилов. Я гражданин своей страны.