Гюлистанский договор 12 (24) октября 1813 г

Между тем, обстановка в Европе продолжала ухудшаться. Французская дипломатия делала все, чтобы связать руки России на востоке. В Турцию был направлен в качестве посла генерал Себастиани, в чью задачу напрямую входило подстрекательство султана на войну против Российской империи. Как отмечает Н. Дубровин «Не было никакого сомнения, что Франция воспользуется всеми выгодами такого соседства. Можно было предвидеть, что Порта, устрашенная угрозами Наполеона, или обольщенная обещанием возвратить ей области, потерянные во время войн с Россиею. Перейдет на сторону Франции и, не смотря на все наши старания сохранить с турецким правительством доброе согласие, оно посягнет на поднятие против нас оружия. В этом последнем случае положение главнокомандующего на Кавказе могло быть весьма затруднительным. В виду продолжающейся войны с Персиею, ему пришлось бы бороться одновременно с двумя неприятелями персиянами и турками»[87 - Там же. С. 11. Более подробно о влиянии французской дипломатии на русско-персидские и русско-турецкие отношения, см. в главе V.]. После серии побед Наполеона, французские «акции» при султанском дворе существенно возросли. Нарушение Турцией ряда условий Ясского мира (например, смена без участия России господарей Молдавии и Валахии), явно свидетельствовала о том, что дело близится к русско-турецкому разрыву. Российская дипломатия, стремясь нейтрализовать эти угрозы, хотела добиться временного мирного соглашения хотя бы с Ираном. Как было отмечено выше, такие предписания давались еще Цицианову. Тогда, в силу изложенных причин, даже помышлять о переговорах с Ираном по этому поводу не представлялось возможным. Ныне же, после очередных побед русских войск, в Санкт-Петербурге считали возможным вновь возвратиться к этой теме. В свою очередь Иран (как выяснится позже – лишь с целью выигрыша времени), сам подал сигналы о том, что он также не прочь сесть за стол переговоров. В столкновениях, возникших из-за багдадского пашалыка, персы терпели от турок неудачи. Шах на тот момент не мог вести широкомасштабные боевые действия против России, и опасался занятия либо русскими, либо турецкими войсками Эриванского ханства. Для достижения своих цель шах отправил одного посланника в Констатинополь – с задачей заключения мира, а другого – к русской стороне с целью начала мирных переговоров. Чтобы «не потерять лицо», шахский двор действовал от имени гилянского правителя Мирзы-Мусы. Уже в сентябре 1806 г. к Гудовичу прибыл иранский чиновник от Мирзы-Мусы Мирза-Мамед-Али. Последний передал Гудовичу предложения Мирзы-Мусы клонившиеся к тому, чтобы либо войти в переговоры с шахом через него, либо отправить посланника прямо в Тегеран с предложеним мирных условий[88 -

Дубровин Н. Указ. соч. С. 113.]. При разговоре с Мамед-Али Гудович намекнул ему (следуя инструкциям Будберга) и на возможность оказании помощи персам в вопросе Баязета, Эрзурума, Карса.

В ответом письме к Мирза-Мусе (т. е., на самом деле к шаху), Гудович отмечал следующее «и увидел я из оного желание Персии спокойствия, доброго согласия и мира, уведомляю вас, что Государь Император мой, сколь велик, столько и человеколюбив, жалеет пролития крови не только своих верноподданных, но и неприятельской. Ведая потому сию волю, я не удаляюсь от клонящегося к доброму согласию и миру сношения, с тем, однакож, чтобы мир был сходственный Высочайшему достоинству величайшего в свете Государя Императора. Твердость и постоянство мира зависят наипаче от постановления постоянных, твердых и самой натурою показуемых границ, как, например, реки Кура и Араке. Ежели доброе и искреннее намерение к миру с вашей стороны есть, и сей первый о вышеписаннных границах пункт постановлен будет основанием мира, то я осмелюсь о том донести всеподданнейше Его Императорскому Величеству и надеюсь, что великий Государь Император мой даст свое Высочайшее мне повеление на дальнейшее постановление мирного договора и затем, великодушное признание может последовать владеющего ныне персидскими провинциями в настоящем его, по прежним обыкновениям персидским, достоинстве»[89 - АКАК. Т. III. С. 419.].

Однако, дабы не сорвать с самого начала саму возможность мирных переговоров, император Александр I стремился на данном этапе избежать жестких постановок вопроса о границах (что было наиболее раздражающим фактором для персов) и инструктировал Гудовича добиться хотя бы приостановления военных действий. Так, в своем письме последнему от 4 октября 1806 г. император отмечал «Сходно с ответом, вами учиненным, Кура и Араке долженствуют быть непременной чертой, определяющей границы между Российской Империей и Персией. Но как при стечении настоящих обстоятельств, прекращение воинских действий с Персией представляется важнейшим предметом, я повелеваю вам, не

входя в переговоры о границе и предоставляя оные до формального трактования о мире, предложить уполномоченным от Баба-хана следующие прелиминарные статьи, как скоро получите вы удовлетворительный ответ на письмо, писанное к Гилянскому правителю

1. Прекращение с обеих сторон воинских действий.

2. Всякой стороне оставаться во владении тех мест, где какой державы находятся войска.

3. До заключения мира или до разрыва переговоров, могущие встретиться пограничные разногласия разбирать полюбовно, через нарочно определяемых для сего с обеих сторон комиссаров, назначая им съезд в Елизаветполе или в ином пограничном городе.

4. По подписании сих прелиминарных статей уполномоченными от персидского владельца Баба-хана, те же уполномоченные или другие, немедленно будут назначены к отправлению в С.-Петербург для заключения мирного постановления»[90 - АКАК. Т. III. С. 420–421.].

В контексте ухудшавшихся практически с каждым днем русско-турецких отношений, Петербург настаивал на необходимости добиться заключения как можно скорейшего перемирия. Более того, главнокомандующему был дан совет самому уже обратиться с мирными предложениями к иранцам. Так, министр иностранных дел России А. Будберг в своем письме Гудовичу от 14 ноября 1806 г. писал «Приобретение Кубы и Баку заставляет тем паче помышлять о скорейшем окончании мирных переговоров, начавшихся с Баба-ханом, а потому ПИ. соизволяет, чтобы употреблены были все возможные средства для достижения сей цели. Имея в руках Дагестан и часть Адербейджана, в.с. можете без унижения российского достоинства отозваться к Баба-хану прямо с повторительными предложениями мира. Сей поступок, при новых успехах вами одержанных, не иначе может быть почитаем, как явным опытом умеренности Российского Двора и не чаятельно, чтобы Персияне учинили из сего другое заключение. А между тем я должен открыть вам, что мир с Баба-ханом весьма нужен в теперешних обстоятельствах, на случай войны с Портой Оттоманской, и чтоб самих персиян обратить против турок, буде сие возможно»[91 - АКАК, Т. Ill, С. 424.].

Российская сторона опасалась происков французской дипломатии. Вполне обоснованные опасения внушала ей деятельность французских эмиссаров Ромье и Жобера, посланных Наполеоном на Восток.

В результате, в Тегеран для переговоров был послан адъютант Гудовича майор Степанов, выехавший из Тифлиса в половине декабря. Между тем, 18 декабря 1806 г. Турция, подстрекаемая Францией, наконец, объявила России войну. Несмотря на это, в Петербурге все таки (даже несмотря на известие об объявление войны, которое было получено там 3 января 1807 г.), не исключали возможности заключения с Ираном перемирия. Так, в письме Гудовичу, от 7 января 1807 г., император Александр I выражал надежду, что даже в нынешних условиях с Ираном все таки можно договориться «Пред сим объяснено вам было желание мое, дабы, предупреждая разрыв с Портой, стараться прекратить неприятельские действия с Персией и, буде можно, соединиться с Баба-ханом против турок, дабы обратить все ваши силы и все внимание в сию сторону. К удовольствию моему скоро я получил известие, что через попечения ваши учинен начальный шаг к мирным переговорам. Ныне сей предмет сделался столь важным, что достижение оного я признаю началом будущих успехов, и потому поручаю сие дело особенному вашему старанию, предоставляя благоразумию вашему изобресть для сего приличнейшие способы. Нахожу нужным только повторить мое желание, чтобы границы российские остались в том положении, в каком оные теперь находятся, т. е. по Куру и часть Аракса, заключающую в себе область Елизаветпольскую и ханство Карабахское»[92 - Дубровин Н. Указ. соч. С. 130.].

Однако, учитывая реалии, император все-таки не исключал и наихудшего сценария развития ситуации. В этом случае, главнокомандующему, несмотря на скудость средств (в конце 1806 г. на Кавказской линии находилась 19-я дивизия в составе 14 полков, из которых 2 – Севастополький и Белевский переброшены были в Закавказье, и 20-я непосредственно в Закавказье в составе 10 полков неполной численности) предписывалось действовать решительно и наступательно. Так, в том же письме отмечалось «Из доставленных вам министром иностранных дел сведений вы увидите, что войска российские занимают уже все пространство Молдавии, Валахии и Бессарабии по Дунай, за исключением крепостей Измаила, Браилова и Журжи. Упразднив и сии последние места от турецких гарнизонов, я располагаюсь протянуть оборонительную линию по Дунаю и держаться в сей выгодной позиции, не попускаясь на дальнейшие предприятия, дабы не ослабить войск, действующих на Висле. К успешному выполнению сего намерения весьма могут способствовать наступательные ваши действия, устремленные на азиатские владения Порты, отвлекая для защищения оных часть анатольских войск, назначаемых в Европу»[93 - Там же.].

Если с Турцией война была делом решенным, то в Иране все же испытывали некоторые колебания. Конечно, победы, одержанные Францией на международной арене оказали свое воздействие не только на выступление Турции, но и на позицию Ирана (особенно в контексте миссии Жобера). Более того, при деятельном участии французской дипломатии стали намечаться совместные турецко-иранские операции против русских войск. Конфликт, развернувшийся ранее между персами и турками из-за Багдадского пашалыка имел тенденцию к «заморожению». Уже из рапорта генерал-майора Несветаева Гудовичу от 13 января 1807 г. было известно, что шахом было послано несколько ханов к Юсуф-паше для выработки совместного плана действий. А в одном из своих воззваний Аббас-Мирза писал «По милости Аллаха, в то время когда зефир дуновением своим распространит запах весны, орлы победоносных знамен наших распустят крылья из Тавриза, для уничтожения нации вражды и коварства. Тогда визирь Юсуф-Зия-паша двинется через Башачук (Имеретия) в Тифлис, для очищения этого города от неверных, и вследствие единовременного похода обеих сторон достигнется цель двух держав и исполнятся желания двух дворов. Воины же, участвовавшие в этом предприятии, удостоятся несметных наших милостей и бесчисленных наград»[94 - АКАК. Т. III. С. 427–428. О русско-турецкой войне более подробно, см. например Петров А. Н. Война России с Турцией. 1806–1812 гг. В 3-х тг. СПб, 1885–1887.]. О присылке же русского посланника Аббас-Мирза говорил «Вероятно и до вашего сведения дошло, что за несколько времени пред сим приехал ко мне посланец от Русского главнокомандующего и открыл переговоры о дружбе, изъявляя извинения за прежние свои действия. Я посланца этого отправил к высочайшему двору шаха… Цель того посланца состояла в том, чтобы мы примирились с русскими, дабы пыль вражды и злобы смелась с нас; но просьба его не будет уважена до тех пор, пока полы этих владений не очистятся от гадости их существа»[95 - Там же.]. Сходные воззвания были посланы к Кадию Табасаранскому, джаро-белоканцам и Сурхай-хану Казикумузскому.

Однако, шахское правительство более склонялось к выжидательной тактике. Не доверяя туркам, оно стремилось к их ослаблению. Поэтому, наряду с воинственными воззваниями, оно, фактически, занимало выжидательную позицию.

Между тем, турки начали боевые действия. Уже 8 февраля 1807 г. было отражено нападение турок на Редут-кале (Мингрелия). В письме к барону Будбергу от 5 февраля 1807 г., Гудович говоря о трудностях начинавшейся компании, указывал, в качестве основной причины для таковых, незначительность вверенных ему сил и средств «Должен притом признаться, что без заключения перемирия с Персией, трудно будет мне изворачиваться, особливо имея такие места, откуда войск взять не можно, как Дербент, Баку, Шушу, Елисаветполь, Имеретию, Мингрелию, и устья р. Хопи, также малое число до утверждения нового Джафар-Кули-хана в послушании ему Шекинского народа, в Шеки и в самом Тифлисе и малую часть в стороне Лезгинцев, ибо хотя теперь и приведено все в покорность, но отдаляясь отсюда с войсками, по ветрености и вероломству здешних народов без обдуманной нужной осторожности оставить не можно. Корпус не по чину и не по долговременной моей службе будет у меня малый; надеюсь, однако, на Бога, что исполню высочайшую волю»[96 - АКАК. Т. III. С. 534.].

Оценивая боевые качества обеих противников, и сообразуясь с желаниями правительства, Гудович решил, в складывавшихся обстоятельствах, действовать против турок наступательно, а против иранцев – оборонительно. Оставив отряд генерал-майора Небольсина на границах Карабахского ханства против персов, части генерал майора И. Рыкгофа в Имеретин и Мингрелии, а также небольшие резервы в Тифлисе и вокруг него, главнокомандующий решил с остальными силами оперировать против турок на следующих основных направлениях на Поти, на Ахалцих и на Карс.

Первая крупная боевая операция против турок была осуществлена в направлении Карса, который, как надеялся Гудович, будет сдана Мамед-пашой русским, прежде обращавшегося к ним за покровительством. 16 марта 1807 г. небольшой отряд (ок. 2500 чел.) генерал-майора Несветаева пересек границу, отбросил турок у Баш-Шурагеля и продолжил движение к Карсской крепости. Однако, надежды на добровольную сдачу крепости не оправдались, и уже 26 марта, не имея возможности с наличными силами предпринимать штурм, отряд Несветаева отступил к с. Бальдераван. Между тем, сам главнокомандующий, приказав Рыкгофу идти на Гурию, 17 апреля 1807 г. выступил в поход на Ахалцихский пашалык, имея целью захват Ахалкалакской крепости. С падением крепости можно было рассчитывать на покорение всего пашалыка.

В документе, составленным позднее Д.А. Милютиным, подчеркивается важное стратегическое значение Ахалкалакской крепости. Так, там отмечается «Ахалкалакская крепость была важна для гр. Гудовича она обеспечивала дальнейшие предприятия на Ахалцых. Потому решился он взять ее приступом. Надеясь тем более на успех, что гарнизон состоял из 1500 человек»[97 - РГВИА, ф. ВУА, 1807 г., ч. 1, л. 102 об.]. Однако, штурм начавшийся 9 мая, окончился неудачей и отступлением русского отряда от стен крепости.

Тот же автор следующим образом представляет обстоятельства имевшего место штурма, раскрывая параллельно причины неудачи «Приступ назначено было произвесть на рассвете с 8 на 9-е мая тремя колоннами, состоявшими из полков Херсонского и Кавказского гренадерского, 9-го и 15-го егерских, всего пехоты под ружьем 2900 человек. Начальниками колонн были генерал-майоры Титов, Портнягин и гр. Гудович, сын главнокомандующего. Ночью подошли они к назначенным местам и на рассвете, по сигналу с батарей, двинулись на приступ, о чем турки были предупреждены бежавшим из нашего лагеря татарином. Они вывели из крепости всех безоружных обывателей, имели только одних военных и подготовились к мужественной обороне. Они встретили наших сильным огнем. Солдаты, выбранные из гарнизонов и рекруты прошлогоднего отделения, не бывалые в деле, и коих состояло наполовину, забыв запрещение стрелять, доколе не взойдут на стену, открыли огонь слишком рано, потом поставили лестницы не в назначенных местах, не там, где стена ниже, но где она высока, на которую хотя взлесть и можно было, но опуститься в крепость трудно. Одолевая препоны, старые солдаты взошли на стену, овладели одною башнею, взяли пушку и знамя, некоторые из них спустились в крепость, но молодые солдаты не поддержали их. Гр. Гудович ввел в дело резерв, оставя при себе только 150 человек пехоты, 3 эскадрона драгунов и казачий полк, для удержания показавшейся в тылу его неприятельской конницы. Штурм продолжался около 5 часов. Все усилия были бесполезны и наконец турки взорвали башню, занятую нашими войсками, которые полетели на воздух. Гр. Гудович велел отступить. Турки сделали вылазку и отбили орудие, стоявшее от крепости в 40 саженях, откуда стреляло оно в ворота и уже до половины их разбило. Потеря наша простиралась убитыми и ранеными до 897 человек. После неудачного приступа гр. Гудович не решился продолжать наступательных действий к Ахалцыху, возвратился в границы Грузии и стал у Цалке»[98 - Там же. л. 103–105.].

Тогда же завершились неудачей операции генерал-майора Рыкгофа против турок у Поти. Выступив 27 апреля 1807 г. с отрядом ок. 1300 чел., Рыкгоф отбросив небольшие турецкие силы, осадил Поти. Однако, не имея возможности его взять, и угрожаемый получившим подкрепление неприятелем, он вынужден был 19 мая снять осаду и отступить.

Ободренные этой тройной неудачей турки решили сами развернуть наступательные действия. Превосходящие силы турок, под командованием Юсуф-паши трижды (19 мая, 30 мая и 5 июня) атаковали отряд Несветаева, укрепившийся в Гюмри, однако были отброшены. Несветаев ожидал главнокомандующего Гудовича, шедшего к нему на помощь, Юсуф-паша – новых подкреплений. Развязка наступила 18 июня на р. Арпачай. Имея против свыше 20 000 турок, только 6 744 чел., гр. Гудович атаковал противника, и после 7-часового ожесточенного сражения нанес ему тяжелое поражение. За эту победу он был удостоен фельдмаршальского чина. В своем рапорте императору Александру I от 20 июня 1807 г. он следующим образом описал основную фазу сражения у Арпачая «С 17 на 18 число июня с помощью Божиею, имея неприятеля против себя превосходнее в 4 раза, с артиллериею более 25 пушек и 2 мортирами, перешед до рассвета 16 верст, 18 числа на рассвете турнировал его лагерь в тыл и атаковал. Неприятельские пикеты, в большом числе стоявшие по левую сторону Арпачая. Приметивши меня, сделали тревогу и неприятель обратился на меня в больших толпах с анатолийскими войсками, почитавшимися у Порты всегда лучшими, препятствуя переправиться мне чрез реку Арпачай, окружал 4 каре, которыми я его атаковал, произведя пальбу из артиллерии. Но, наконец, по 7 часах сильного сражения, видя стремительное мое нападение для переправы через реку и для отрезания ему дороги в тыл, начал бежать за реку. Почему я, устроивши батареи на берегу, тотчас начал переправляться чрез реку, хотя с трудностию; тут сераскир, оставя мне свой лагерь, кинулся в другой свой лагерь, от первого в 5-ти верстах отстоящий, где он всегда и сам находился, но увидя потом, что я и туда начал наступать и что его войска испуганные начали бежать куда кого страх ведет, не успев сесть на лошадь бежал 2 версты пешком, по показанию пленных, где уже дали ему его лошадь, оставя мне и другой целый лагерь, 2 мортиры, 4 пушки и много припасов и снарядов. А потому и спешу в.и.в. всеподданнейше донесть вкратце, что неприятель несравненно в превосходных силах совершенно разбит и рассеян, в добычу оставил 2 лагеря, 10 пушек и 2 мортиры, прочие пушки побросал в виду и далее по дороге… При сем благополучном сражении потеря с нашей стороны малая и состоит ген.-л. Барон Розен ранен контузиею ядром, в убитых ядрами и пулями 2-х штаб-офицерах и нижних чинах, унтер-офицерах и козаках 12-ти и ранено тяжело и легко обер-офицеров 2 и нижних чинов 66; неприятель уже потерял более 1000 чел. убитыми»[99 - АКАК. Т. III. С. 548–550.]. Юсуф-паша с практически полностью расстроенными силами отступил к Карсу, где в условиях отсутствия заготовленного провианта его потрепанное войско большей частью разошлось. Эта победа на длительное время остудила наступательный порыв турок, что сказалось и на настроениях шахского двора. Ожидавший с 12 000 войском итогов сражений Аббас-Мирза, едва получив известие о разгроме турок, предпочел отступить к Нахичевану. Надежды шахского двора, на мощь турецких войск себя не оправдали. Более того, при французском посредничестве 2 сентября 1807 г. при селении Узум-Килиши, русскими уполномоченным генерал-майором Титовым и турецким – Али-пашой было заключено перемирие[100 -

Дубровин Н. Указ. соч. С. 188.].

За это время, несколько раз менялась международная обстановка. После начавшегося сближения Франции и России и ознаменовавшегося подписанием 25 июня 1807 г. Тильзитского договора, франко-иранский договор, заключенный 4 мая 1807 г. в Финкенштейне (ратифицирован 10 мая) фактически утратил свое значение. Отныне, французский уполномоченный А. Гардан должен был, в соответствии с инструкциями заменившего министра иностранных дел Талейрана Шампаньи, содействовать заключению между Россией и Ираном перемирия[101 - Mission du general Gardane en Perse sous le premier Empire. Documents historiques, publies par son fils le C-te Alfred de Gardane, Paris, 1868. P. 107.]. Это, как было показано выше, конечно вовсе не исключало поддержки французами персам. Что в дальнейшем и произошло. Однако на данный момент, реальной помощи от французов персам ожидать было нельзя. Сам Иран оказался совершенно не готов в 1807 г. к сколько-нибудь серьезным наступательным операциям против русских войск. Причины этому были разнообразны, и заключались не только в конфликте с турками по поводу Багдадского пашалыка и действий англичан на берегу Персидского залива, но также и волнений в Хорасане, инспирированных одним из недовольных шахских сыновей. При таких условиях, шахский двор надеялся лишь выиграть время. Так, уже после арпачайекой победы, прибывший к Гудовичу вместе со Степановым иранский посланник Багир-бек, сообщил только о том, что тегеранским двором уполномочен вести переговоры о мире Аббас-Мирза. Посылая позже подполковника Вреде с письмами к Аббас-Мирзе, Мирзе-Бозоргу, Мирзе-Шефи, генералу Гардану, главнокомандующий повторял прежние условия, на основе которых может быть заключен мир. Так, в частности, в письме к Аббас-Мирзе от 25 марта 1808 г. Гудович настаивает «…главное основание, на коем может быть постановлен прочный мир между Всероссийской Империей и Персией, есть определение границ по р.р. Куре, Араксу и Арпачаю… чтобы все земли, лежащие на левом берегу течения сих рек, уступлены были в вечное владение всемилостивейшего и великого моего Г. И.»[102 - АКАК. T. III. С. 456.].

Стремясь рассеять надежды персов на помощь со стороны Франции и тем самым, еще более побудить их к скорейшим мирным переговорам, Гудович в том же письме отмечал «Французская империя, заключенным миром с Всероссийской империей, находится теперь с ней в тесном дружественном союзе, а потому все действия ее не могут уже теперь идти на вред России. Если со стороны Французской империи, во время продолжавшейся войны с Россией и были сделаны какие-либо обещания Персии, кои относились по тогдашнему времени ко вреду России, то ваше высочество, как опытный и благоразумный муж, сами можете видеть, что при теперешнем союзном и дружеском расположении обеих сих великих держав, обещания такие не могут быть исполнены. Следовательно, взяв положение нынешних владений великого Государя Всероссийского в краю здешнем, и рассмотрев положение других Европейских держав, нельзя не приметить, что Россия, во всех отношениях, должна иметь важнейшее против других держав влияние на Персию. Англичане, по запутанности дел своих, восставив против себя почти всю Европу, в теперешнем своем положении, кроме пышных обещаний, кои ими никогда не могут быть исполнены, никакой пользы не принесут для Персии. А турки, коих Персия, как уже всем известно, почитала злейшими своими неприятелями, никогда не могут быть верными ей союзниками. Итак, приязненное или неприязненное расположение России будет всегда наиболее чувствительно для Персии»[103 - АКАК. T. Ill С. 456–457.].

Персы же у себя наблюдали иное. Прибывший с большой группой военных генерал Гардан, несмотря на определенную сложность и двусмысленность своего положения (в особенности, после Тильзита), наоборот, делал многое для усиления реваншизма Каджаров. Еще до начала боевых действий, французские офицеры (Вердье, Лами) успели осмотреть Эриванскую крепость. Конечно, первоочередной целью французского представительства являлось вытеснение английского влияния, как это и было показано в предыдущей главе, однако, хрупкость Тильзитского мира, амбиции императора Наполеона и многие иные факторы говорили о том, что русско-французское сближение на данном этапе – временно. Между тем, самый разгар русско-французских трудностей с Континентальной блокадой был еще впереди.

4 сентября 1808 г. гр. И.В. Гудович, выступил из Саганлугского лагеря с отрядом в 240 офицеров и 7. 506 чел. нижних чинов по направлению к Памбаку[104 -

Дубровин Н. Указ. соч. С. 209.]. Он намеревался атаковать иранские войска, находившиеся в Абаране, и оттуда идти на Эриванскую крепость. Начинался 2-й Эриванский поход. Одновременно, Гудович приказал генерал-майору Небольсину занять Нахичеван. Для выполнения этой задачи Небольсин выступил с 3000 отрядом 11 сентября из Шуши. Портнягину же было приказано наблюдать за иранской и турецкими границами. С целью отвлечения иранских сил готовилась также диверсия и на море. Так, в приказе от 9 сентября капитан-лейтенанту Степанову Гудович писал «Послать в Энзели одно военное судно… отрядить… бомбардирский корабль и сколько можно других военных судов. Не оголяя однако же совсем Бакинского рейда, и с сею эскадрой сделать оказательства на приморские места Персии, дабы тем самым устрашить персиян и сделать диверсию…»[105 - АКАК Т. III. С. 486.].

29 сентября у с. Аштарак Гудович отбросил 4.000 иранских войск во главе с Хусейн-ханом. 30 сентября без боя был занят Эчмиадзин. 3 октября состоялась переправа через р. Зангу. 4 октября 1808 г. от имени Гудовича населению Эривана была прочитана его прокламация, в которой говорилось «…Жители Эривани! Вы не берите в пример прежней неудачной блокады крепости Эриванской. Тогда были одни обстоятельства, а теперь совсем другие. Тогда предводительствовал войсками кн. Цицианов – из молодых генералов, не столько опытный в военном искусстве, а теперь я имею счастие командовать здесь победоносными войсками… водив уже более тридцати лет сильныя российския армии. Притом же в прежнюю блокаду Эривани было несравненно меньше войска, а теперь я столько имею здесь оного, что не только могу истребить крепость, но и пройти всю Персию. За всем тем, щадя кровь человеческую, я еще призываю вас размыслить о предстоящем вам неминуемом бедствии, если вы будете упорствовать, и о том спокойном обладании каждый своей собственностью и имуществом, также уверенностью в своей жизни и безопасности, когда покоритесь и сдадите крепость добровольно. Избирайте то или другое! Я отдаю сие на вашу волю. Только решайтесь скорее, пока есть еще время. Не надейтесь, впрочем, жители Эривани, ни на какой секурс, ибо крепость ниоткуда оного не получит. Я имею столько войска, что обложив крепость, выйду в поле с другой частью победоносных войск против всякого секурса и рассею оный… Ответ жду завтрашнего утра»[106 - АКАКТ. III. С. 237–238.].

Граф Гудович напрасно истощал свое красноречие. Сама крепость уже была укреплена под руководством опытных французских инженеров, отправленных ранее туда Гарданом. Так же как в первую осаду, в тылу русских войск находились персы. Еще перед самой осадой, Хусейн Кули-хан, оставив 2 000 чел. пехоты, вышел из крепости с конницей, переправился через р. Гарни, чтобы тревожить русский тыл. В Нахичеване концентрировались войска Аббас-Мирзы. Сам русский корпус, как уже видно из приведенных данных, не был велик. Поэтому, апелляции к количественному фактору с целью устрашения вряд ли были уместны в том случае, когда на араратской равнине, особенно с высоты крепостных укреплений, все было видно как на ладони. Сравнение с Цициановым не в пользу последнего перед лицом противника также вряд ли были вполне уместны. Как бы то ни было, 7 октября Гудович приступил наконец к планомерной осаде крепости.

17 октября, гр. Гудович опять обратился с воззванием к коменданту крепости Хасан-хану, где повторил сходные с первым тезисы о многочисленности российских войск и т. д. Так, там вновь говорилось «Вы почтенный комендант, конечно, уже знаете и сами видите, сколь многочисленную я имею армию при сильной артиллерии; известно также вам должно быть и то, что Хусейн-Кули-хан Эриванский… прогнан далеко за Араке… Наконец, нельзя статься, чтоб вы также не знали о весьма худом положении дел в Персии, следовательно, и не можете ниотколь ожидать помощи к городу»[107 - АКАК. Т. III. С. 250.].

Между тем, к гарнизону уже шел на помощь Фарадж-Уллах-хан Шахсеванский во главе отряда в 3.500 чел., объединившийся с располагавшимся вне крепости частью сил Хуйсейн-Кули-хана. Против них Гудович двинул сводный отряд под руководством генерал-майора Портнягина. Этот отряд, в результате столкновения у с. Авшар отбросил персов и принудил их к отступлению за р. Карасу. Однако, они не были окончательно разгромлены. Тем временем, персы, согласившись с французским послом Гарданом, послали в русский лагерь секретаря французского посольства Лежара с просьбой приостановить военные действия и отвести русские войска из пределов Ереванского ханства. Непрошенное французское посредничество не могло не вызвать негативной реакции русской стороны. Лежар при встрече с Гудовичем ссылался на то, что согласно заключенному между Персией и Францией трактатом, последняя обязалась соблюдать целостность и неприкосновенность персидских провинций. Однако, Гудович не уступил, и привел контраргумент о союзных русско-французских отношениях. В результате, миссия Лежара закончилась безрезультатно. В то же время Гудович вновь предложил гарнизону сдаться.

Ответ же коменданта крепости Хасан-хана Гудовичу был отрицательный. Так, он отмечал «Я получил письмо вашего сиятельства, в котором вы предлагаете мне уступить вам крепость Эривань, сообщив мне, что вы разбили нашу армию и прогнали за Араке. Да будет вам известно, что мы, вступив в эту крепость, закрыли глаза от надежды на помощь со стороны своей армии, а существование и ее сочли одинаковыми – следовательно, мы не ожидаем ее, пусть она удалится куда угодно. По милости Аллаха, мы не имеем нужды в ее содействии. Также пишете вы, что от действия ваших пушек будто некоторые крепостные башни разрушены и некоторые наши пушки, помещавшиеся на них, опрокинуты. Мы готовы даже вне крепости, в чистом поле, также действовать против вас… Во всяком случае, да будет вам ведомо, что гарнизон этой крепости уже решился на самоотвержение и ожидает предопределения Аллаха». Помимо этого, Хасан-хан уведомляет Гудовича о том, что «Весь гарнизон, состоит из отборных стрелков, взятых из отдаленных внутренних провинций, где остались их жены и дети под присмотром, как заложники. Для них лучше умереть одним, чем подвергать тому же и свои семейства, которых погибель неизбежна, если осажденные не будут защищать крепости»[108 - Дубровин К Указ, соч., T. V, С. 221–222.].

17 ноября, видя что крепость не намерена сдаваться, Гудович двинул 4 колонны (5-я находилась в резерве) на штурм крепостных стен. Но командующему иранским гарнизоном Ереванской крепости удалось получить план штурма крепости[109 - Игамбердыев М. Указ. соч. С. 111.]. Иранцы применив сильный артиллерийский огонь расстроили колонны и нанесли им значительный урон. Особо чувствительной потеря была среди старших офицеров, которые шли во главе штурмующих колонн. В результате, приступ был отбит.

Потери русских войск составили 279 убитых и 464 раненых[110 - Дубровин Н. Указ, соч., T. Y, С. 224.]. Потери персов составили 153 человека убитыми и ранеными. Гудович сгоряча хотел было готовится к новому штурму, однако становилось ясно, что без дополнительных сил на данном этапе крепости не взять. В русских войсках свирепствовали болезни. Начал ощущаться недостаток в провианте, а над коммуникационным сообщением с Грузией, как и ранее, вновь нависала угроза их перекрытия персами. В этих условиях, Гудович вынужден был согласиться с пессимистическими оценками большинства членов военного совета, категорически высказавшихся против нового штурма, который бы привел бы только к новым и бессмысленным жертвам. В результате, 28 ноября началось отступление русских войск, которых немедленно начали преследовать персы. 6 декабря отряд достиг Грузии и был распущен по зимним квартирам. Развивавшиеся практически параллельно операции генерал-майора Небольсина вначале были вполне успешны. Выдвинувшийся из Шуши его отряд чуть более 3.100 чел. при 10 орудиях, 28 октября при деревне Кара-Баба был атакован 15 000 армией Аббас-Мирзы. Несмотря на 5-кратное превосходство в силах, иранцы были разбиты, а 1 ноября 1808 г. город Нахичеван был занят русскими войсками. Однако, после начавшегося отступления главного корпуса от стен Ереванской крепости, отряду Небольина также было приказано отступать. Небольсин оставил г. Нахичеван 1 декабря, который был на следующий же день занят армией Аббас-Мирзы. При отступлении отряд Небольсина был подвергнут целой серии атак. 5 декабря, сам Аббас-Мирза с 30 000 армией вновь атаковал русский отряд у с. Кара-баба. Небольсин упорно оборонялся несколько часов и, наконец, уже к вечеру, сам перешел в наступление и сбил персов с их позиций. Пробив себе таким образом путь, отряд Небольсина 8 декабря возвратился в Карабах.

Без особых результатов завершилась и операция на Каспии. Каспийская флотилия, действовавшая под командованием капитан-лейтенанта Степанова заняла было Энзели, но потом вернулась на остров Capo. Таким образом, и кампания 1808 г. завершилась без ощутимых результатов. В своем письме императору Александру I от И января 1809 г. Гудович просил дать ему отставку ввиду болезни. На этот раз его просьба была уважена, а вместо него на посту главнокомандующего был утвержден генерал А.П. Тормасов. Перед главнокомандующим ставилась такая же задача, что в свое время и перед его предшественником – прочно закрепиться на берегах Аракса и Куры и заключить мир с Ираном.

В. Потто, обращаясь к личности нового главнокомандующего, а также к прежнему периоду его деятельности отмечал «Тормасов начал службу офицером в 1772 году и через двенадцать лет, в чине полковника, командовал уже Александрийским гусарским полком, с которым участвовал в турецкой войне 1791 года в армии князя Репнина. Произведенный в эту кампанию в генерал-майоры, Тормасов получил кавалерийскую бригаду, и в сражении под Мачином его безусловно отважная, блестящая атака во фланг неприятельской армии доставила русским решительную победу. За этот подвиг Тормасов, не имевший до того никакого ордена, получил прямо крест ев. Георгия 3-ей степени. С окончанием турецкой войны Тармасов переведен был в Польшу и, командуя различными кавалерийским отрядами, находился во многих делах; между прочим он был под Мациевицами, где взял в плен Косцюшко, и штурмовал с Суворовым Прагу. Орден ев. Владимира 2-ой Степени и золотая, украшенная бриллиантами сабля с надписью «За храбрость» засвидетельствовали его отличия в эту кампанию. В 1798 году он был произведен в генерал-лейтенанты, а через три года – в генералы от кавалерии. В больших европейских войнах 1805–1807 годов ему не пришлось принять деятельного участия, а после Тильзитского мира тяжкая болезнь заставила его и совсем выйти в отставку. Но не далее, как через год, император Александр снова призвал его на службу, поручив ему высокий пост главнокомандующего в Грузии, и двенадцатого апреля 1809 года он уже вступил в управление краем»[111 - Потто В. Указ. соч. С. 438–439.].

Н. Дубровин, в свою очередь характеризуя А. П. Тормасова, отмечал «назначенный вместо графа Гудовича… генерал от кавалерии Александр Петрович Тормасов был человек энергичный и решительный, вполне честный и безкорыстный, обладавший твердою волею и некоторою настойчивостью, заставлявшею его однажды сделанное распоряжение приводить в исполнение»[112 - Дубровин Н. Указ соч. T. Y. С. 228.]. Конечно, данная характеристика выглядит несколько идеализированной, тем не менее следует отметить, что в плане решительности и наличия военного опыта, он ни в чем не уступал своему предшественнику, а в плане дипломатической гибкости, как покажут дальнейшие события, превосходил его. В сложившееся чрезвычайно сложной ситуации сумма этих качеств была необходима. Войск было мало. По данным Н. Дубровина, общая численность русских войск на Кавказской линии и Закавказье, к моменту вступления А. Тормасова в должность составляла 27 648 чел. пехоты и 15 886 чел. кавалерии при 36 батарейных и 64 легких орудиях[113 - Там же. С. 229.].

Что касается Ирана, то второй неудачный поход русских войск под Эриванскую крепость, там уже рассматривался в качестве успеха персидских войск. Вместе с тем, шахский двор был в определенной степени разочарован позицией Франции, много обещавшей, но ничего (из того, что хотел получить шахский двор) не сделавшей. Наряду с этим, англичане делали все, чтобы усилить свое влияние в Иране, и, одновременно, подорвать французское. В сложной обстановке того времени, английская дипломатия делала все возможное, чтобы сорвать планы возможного франко-иранского сотрудничества в вопросе Индии. Параллельно этому, английская дипломатия (несмотря на членство с Россией в антифранцузской коалиции), не желала укрепления и российских позиций на Востоке. Новый английский посол Харфорд Джонс в ультимативной форме потребовал от шахского двора отказа от сотрудничества с французами, обещая взамен английскую помощь в борьбе с Россией. Так, секретарь шаха, Мирза-Файзулла, прямо отмечал «Посол из Лондона привез с собой ультиматум, в силу которого иранцы должны были дружить или с французами, или с англичанами, и одно из двух посольств должно было покинуть Иран. Вместе с тем англичане изъявили готовность содействовать иранцам в борьбе их против вторжения русских в пределы Ирана»[114 - Игамбердыев М. С. 124.].

Не углубляясь здесь во все перипетии англо-иранских переговоров, отметим лишь, что на начальном этапе своей миссии Харфорд Джонс добился вполне определенных успехов. В итоге, по приказанию шаха был аннулирован франко-иранский договор 1807 г., а вместо него в 1809 г. был заключен новый англо-иранский договор, посредством которого усиливалась роль Англии на дела в Иране. Так, в информации, предоставленной 20 декабря 1808 г. российским МИДом Гудовичу предупреждалось об ожидаемых осложнениях, которые ожидались от деятельности миссии Джонса. Так, там отмечалось «… английское правительство имело отправить Гарфорда Жонеса посланником в Персию… Должно ожидать, что прибытие его к персидскому двору, мирные переговоры и вообще дела с Баба-ханом встретят еще более медленность и затруднений, а может быть предуспеют англичане наклонить его к воинским предприятиям против Грузии»[115 - АКАК. Т. III. С. 446.]. Наряду с этим Харфорд Джонс хлопотал о заключении ирано-турецкого союзного договора. 5 января 1809 г. был заключен и англотурецкий договор. Нетрудно было догадаться, что все эти действия были направлены в первую очередь против России и отчасти – Франции. Со своей стороны, Франция, утрачивавшая позиции в Иране, делала все возможное, чтобы русско-турецкая война продолжалась так долго, насколько возможно.

Тормасов А. П.

Но и в Санкт-Петербурге, и в Тифлисе, как уже было отмечено, отчетливо осознавали, что в складывающихся обстоятельствах продолжение войны с Ираном будет дополнительной нагрузкой. Что при возобновлении возобновлении активных военных действий с турками в Закавказье, удержать провинции будет очень затруднительно. Войну ждали со дня на день и потому, что согласно мобилизационным схемам, войска как в Иране, так и в Турции выступали в поход в теплое время (крупные армии). Все это было российской стороне известно. В этих условиях, российская дипломатия, стремясь нейтрализовать угрозы, готова было пойти на ряд уступок. Так, в частности, Тормасову предписывалось в самом крайнем случае уступить настойчивым просьбам иранской стороны отправить посла для обсуждения мирных условий в Петербург[116 - Дубровин Н. Указ. соч. T. Y, С. 232–233.]. До этого, русская сторона однозначно настаивала на обсуждении мирных условий непосредственно на месте – с главнокомандующим. Было ясно, что Иран, воодушевленный союзом с Англией, сложностями на европейском театре, продолжавшейся русско-турецкой войной, нацелен на взятие реванша и сейчас только маскирует свои военные приготовления. Были

вполне точно определены и основные направления предполагающегося наступления иранских сил. Так, Мамед-али-Мирза со 120 тыс. армией должен был опустошить Памбак и Шурагель. Аббас-Мирза с 20-ю тысячами готовился к нападению на Карабах и Ширван. Третья часть армии в качестве резерва находилась при самом Баба-хане, которой должна была в случае необходимости подкреплять то или иное направление. Об иранских приготовлениях к войне А.П. Тормасов совершенно без обиняков писал и в своем отношении к тогдашнему министру иностранных дел России графу Румянцеву от 10 июня 1809 г «Персия готовится к войне… Баба-хан со своим сыном Мамед-Али-ханом прибыл в Азербайджан… намерен выступить со стороны Карабага и Ширвана… Аббас-Мирза готовится к выступлению со стороны Эривани с 10.000»[117 -

РГВИА, ф. ВУА, д. № 406, л. 9.].

Поэтому, не очень надеясь на положительный исход, русское командование, продолжая переписку с персами, тем не менее, готовилось к отражению неприятеля. В этом контексте Тормасов, выдвигал план усиления русской армии в Закавказье. Он просил подкреплений и присылки осадной артиллерии. Военные силы России на Кавказе в 1809 г. были не столь значительны. Они насчитывали всего 43.534 чел. при 100 орудиях. Непосредственно в Закавказье находились 11 пехотных, 8 донских казачьих, 1 драгунский и 1 линейный казачий полки, бывшие к тому же не полностью укомплектованными[118 -

РГВИА, ф. ВУА, д. № 4258, л. 294–296.]. Однако, в создавшихся условиях, Петербург не имел особой возможности для высылки Тормасову значительных подкреплений.

Боевые действия начались в июле 1809 г. Кампания отрылась практически одновременным нападением иранцев на Карабах и Памбак. Так, 23 июля 1809 г. 10 000 персов напали при с. Амамли на два батальона Саратовского мушкетерского полка, но после нескольких часов боя были отброшены. Силы же Аббас-Мирзы, не пожелав вступить в бой с отрядом Небольсина отступили. Попытка Аббас-Мирзы прорваться к Елизаветполю также была сорвана. В результате, вплоть до середины августа, крупных боевых действий не велось.

Персы избегали крупных боевых столкновений, памятуя о негативном опыте прошлых лет и явно сознавая, что даже многократное преимущество их в живой силе над русскими войсками никак не гарантирует их от поражений. Но, полностью предотвратить неожиданные прорывы мелких и крупных групп – и, как следствие – грабеж и разорение населенных пунктов – русские войска, в силу отмеченной выше их немногочисленности на всем протяжении крайне растянутой линии в тот момент были не в состоянии. Так, в отношении к Н.П. Румянцеву от 10 сентября 1809 г., Тормасов учитывая это обстоятельство подчеркивает «ничего нет труднее и невыгоднее в здешнем краю, как вести оборонительную войну, потому что Грузия со всех сторон окружена неприязненными соседями и имеет тысячу дорог, по коим конный неприятель без артиллерии и без обоза может проходить. При том все здесь неприятели суть более хищники и стараются о том только, чтобы разорять селения, захватывать в плен и отгонять скот, где им позволит удобность; но всеми мерами избегают встречи войск и будучи конные обходят такими местами, где пехота не может их преследовать или предупреждать, чтобы занять дороги. Обнять же здешними войсками всю границу есть дело совсем невозможное и оттого-то от одного места к другому должно делать безпрерывные движения, что изнуряет войска, а между тем неприятель может иногда найти случай успевать в своем намерении. Такой род войны употребляют ныне и персияне, не упуская при том насчет английского золота восстановлять против войск Е.И.В. и всех соседей Грузии, рассылая при том повсюду возмутительные фирманы, из коих многие взятыми осторожностями перехвачены»[119 - АКАК. T. IV. С. 695–697.].

Н. Дубровин также анализируя боевые возможности иранской армии и практикуемый ею способ действий, приходил к следующему выводу «В лице персиян мы имели не неприятеля, а хищника, хлопотавшего только о том, как бы разорить селения, сжечь поля, захватить пленных и отогнать скот. Персияне всегда и всеми мерами старались избежать встречи с нашими войсками, и будучи конными, обходили такими местами, где пехота не могла их преследовать или предупредить занятием дорог. Занять главнейшие пункты границы было делом совершенно невозможным, по малочисленности войска, и для защиты края приходилось делать большие переходы от одного места к другому; часто случалось приходить туда, где не было уже надобности, и вновь спешить к третьему пункту, атакованному неприятелем. Такой способ ведения войны, утомляя войска, доставлял неприятелю возможность иметь успех в своих намерениях. Пользуясь быстротой движения, персияне производили грабежи, хищничества и вторгались в наши границы, преимущественно в Карабахское владение»[120 - Дубровин К Указ. соч. T. V, С. 234–235.].

Уже позже, в рапорте Ртищеву от 25 июня 1812 г., Котляревский, сообщая об очередных мелких (но очень чувствитеьных для местного населения) набегах персов на Карабаха, отмечает, что пресечь такие вылазки не удается из-за нехватки людей в легких кавалерийских маневренных группах. «На сих днях неприятельская конная партия, ворвавшись в Карабаг в 500 чел., напала на жителей, снимавших хлеб, и по перестрелке побив из них 25 чел. и несколько взяв в плен, отбила скот при людях тех бывший. Хотя при извещении меня при переправе чрез Араке сей партии послано было 150 чел. казаков, но найти оной не могли. С другой стороны, тоже до 200 чел., переправясь, угнали скот дер. Каладары. В. пр. о сем донося, долгом поставляю и опять повторить, что у меня казаков мало и я за успех неприятельских конных набегов отвечать не в силах. На всем обширнейшем пространстве от Эривани и до самого Джевада неприятель со всех сторон может делать набеги, и имея везде бежавших к нему карабагцев, вредит оставшимся жителям, для отвращения коих конницы у меня нет. Ни при каких сборах неприятеля, ни при каких усилиях Аббас-мирзы, противу отряда мне вверенного не прошу и не буду просить добавки сюда пехоты, хотя оной у меня в отряде не так много, а всего только 1 500 чел.; но прошу Козаков, которые мне необходимы и тех не получаю (курсив наш – В.З. и В.И.)»[121 - АКАК. T. V, С. 578.].