В шаге от войны

– Сами вы тюлень, – в сердцах выпалил Штадлер. – Хотя, может, и хорошо, что вы ничего не поняли. Эта бумага – черновик перевода на английский язык особо секретного документа Генерального штаба Верховного главнокомандования сухопутных войск. О ней уже доложено начальнику гестапо, да, я думаю, и выше. Создана специальная группа для срочного поиска канала утечки информации. Вы будете ей помогать через Хельгу и другую агентуру. Сейчас решается вопрос об установке в кабинете Пайнса подслушивающей аппаратуры. С вами свяжется представитель технической службы. Все его рекомендации выполнять беспрекословно.

– Яволь, мой штандартенфюрер, – щелкнул каблуками Лемке.

– Как так получилось, – пристально глядя на него, продолжил Штадлер, – что документ с момента регистрации провалялся у вас несколько дней? Мне уже пришлось держать за это ответ у начальства. Добыв свидетельства измены подобного масштаба, вы заслуживали награждения. Теперь идите к себе и подготовьте письменное объяснение. Ну а потом посмотрим, что с вами делать.

Четко развернувшись кругом и с понурым видом, Лемке покинул кабинет начальника. В душе он проклинал себя за то, что поспешил зарегистрировать фотопленку. Если бы он сделал это непосредственно перед отправкой в техническую службу, в прошлую пятницу, все бы выглядело совершенно по-другому. Но фортуна распорядилась по-своему, видимо, посчитав справедливым уравновесить веселый вечер с приятелями такой же долей неприятностей.

Дело, однако, приобретало серьезный оборот. После завершения перевода бумаги Пайнса сотрудник немедленно доложил о ее содержании своему начальнику. Тот, не мешкая, пробился на прием к Генриху Мюллеру, начальнику 4-го управления Главного управления имперской безопасности (РСХА), в просторечии гестапо. Еще через час начальник РСХА обергруппенфюрер СС Райнхард Гейдрих позвонил начальнику Генштаба Верховного главнокомандования сухопутных войск генералу Францу Гальдеру и попросил оказать всяческое содействие гестапо в выяснении каналов утечки информации.

Собеседники договорились держать чрезвычайное происшествие пока в строжайшей тайне. Гейдрих с удовольствием отметил растерянность в голосе Гальдера, который имел обыкновение с кастовым скептицизмом генштабиста относиться к запросам СС. Сейчас от этого не осталось и следа. «Да, каждый становится покладистым, когда запахнет жареным», – язвительно подумал Гейдрих.

Документ, который переводил Пайнс, был ни много ни мало архисекретной директивой Верховного главнокомандования сухопутных войск о подготовке вторжения в Англию. Операция получила кодовое название «Морской лев». Поскольку злополучная бумага оказалась у американца, приходилось считаться с тем, что стратегический замысел нападения и сроки начала военных действий через неделю-другую станут известны в Лондоне.

С учетом вероятных последствий утечки, колесо чрезвычайного расследования закрутилось стремительно. Гестапо не изобретало каких-то хитроумных ходов, о которых любят писать в книжках про шпионов, а пошло прямым и надежным, как немецкий автобан, путем. Вначале по учетным формулярам быстро установили круг лиц, имевших доступ к документу. Их оказалось не так много: несколько человек из высшего руководства главкомата сухопутных войск и технических сотрудников канцелярии секретных документов. Генералов пока отложили в сторону и занялись персоналом канцелярии. Чтобы не создавать ненужных пересудов, ночью, когда никого не было на рабочих местах, срочно обыскали их служебные кабинеты. Лемке с двумя другими сотрудниками оперативной группы гестапо достался кабинет заместителя начальника канцелярии майора Тило Хавемана. Сначала Штадлер не хотел включать в группу проштрафившегося гестаповца. Но Мюллер запретил расширять число сотрудников, посвященных в суть дела, и Лемке оказался среди участников сугубо секретной операции по выявлению «крота».

Глава 4

«Крот» найден

Войдя в кабинет, один из гестаповцев сразу же начал ворошить содержимое сейфа Хавемана, другой – занялся его письменным столом. Лемке, сам не понимая почему, инстинктивно потянулся к мусорной корзине, стоявшей у стены. Он сразу же заметил язвительные усмешки коллег. Они как бы говорили: «Ну вот, кто привык копаться в мусоре, того туда и тянет». Лемке покраснел и резко отпрянул от корзины. При этом он задел висевший на стене портрет фюрера, который сдвинулся в сторону. Это маленькое происшествие сопровождалось громовым хохотом коллег. Потерявший душевное равновесие Лемке пытался вернуть фюрера на место, но при этом, видимо, не рассчитал усилия и портрет сорвался. Лемке с трудом успел поймать его, что дало повод для новых шуток и смеха. Старший из гестаповцев сделал грозную мину и заявил, что налицо все признаки покушения на фюрера. Другой тоже отпускал шуточки в том духе, что теперь уже надо бросать обыск и заниматься делом Лемке. Проклиная себя за неловкость, Лемке искал место, куда бы положить портрет. При этом он неожиданно заметил, что с обратной стороны шедевра портретного искусства к картонной подкладке были прикреплены булавкой для штабных карт несколько рукописных листов бумаги.

Раздражение мгновенно сменилось предчувствием большой удачи. Лемке осторожно открепил листы и торжествующим голосом спросил:

– А это что такое?

Коллеги изумленно уставились на него. От недавней шутливости не осталось и следа. Сгрудившись у стола, троица быстро пришла к выводу, что перед ними рукописная копия какого-то документа. Как выяснилось через некоторое время, речь шла о совершенно секретном приложении к плану операции «Морской лев», в котором регламентировался порядок выдвижения воинских подразделений и транспорта на исходные позиции для вторжения. Личность предателя можно было считать установленной. Видимо, он подготовил второй документ для передачи американцу. Но не успел этого сделать.

Утром при следовании на работу Хавемана без лишнего шума затолкали в машину и привезли в гестапо. Начался его допрос с пристрастием. На совещании у Мюллера было принято решение арест Хавемана скрыть от сослуживцев, объяснив его отсутствие срочной отправкой в штаб одной из армейских группировок в Восточной Польше. Ничего необычного в этом не было. На востоке происходила скрытая концентрация немецких войск, и туда периодически отбывали офицеры. Интересоваться их местонахождением не рекомендовалось. Такой вариант позволял успокоить возможных сообщников Хавемана и не дать им повода затаиться или скрыться. Кроме того, нельзя было исключать, что шпиона начнет разыскивать агентура американцев, если она имеется в Генштабе. На этом ее можно будет выявить. Да и сам Пайнс мог начать интересоваться у знакомых военных местонахождением Хавемана. Обещаниями разыскать майора можно было бы заманить американца в ловушку и собрать улики, необходимые для его выдворения из Германии.

– Но главное, – настойчиво требовал Мюллер, – это связи Хавемана, независимо от их уровня.

Он не мог рассказать подчиненным, что на докладе у Гейдриха перед совещанием шеф вполуха слушал предложения относительно Хавемана и Пайнса. Его прежде всего интересовало, не является ли Хавеман всего лишь посредником между группой оппозиционно настроенных генералов в Генштабе и американцами. О том, что среди высших офицеров вермахта есть недовольные решением Гитлера воевать с Англией, Гейдрих знал давно. У него в сейфе хранилось и постоянно пополнялось дело на «Черную капеллу». Так в гестапо называли «сборище лампасов и сутан» – недовольных генералов и клерикальных политиков времен Веймарской республики, которые через различные каналы пытались заинтересовать англичан и американцев заключением мира с Германией. Они даже предлагали устранить Гитлера и потом совместно с западными союзниками выступить против большевистской России. Гейдриху позарез нужны были документальные доказательства прямого предательства со стороны этих «маразматиков». И случай со шпионажем Хавемана был бы как нельзя кстати, если бы вскрылась его связь с «Черной капеллой».

Он энергично вбивал в голову Мюллера мысль об особой важности данного направления работы. Хотя шеф гестапо не нуждался в подобных «накачках». Мюллер отлично понимал, какие могущественные козыри появились бы в руках Гейдриха для расталкивания конкурентов на политическом олимпе рейха, если бы удалось получить доказательства измены в высшем генералитете вермахта. Однако от желаемого до действительного, как говорится, дистанция огромного размера. Хавеман после жестоких пыток признался, что сам установил контакт с Пайнсом в теннисном клубе Берлина. Его подтолкнуло к этому твердое убеждение в ошибочности войны с Англией. Две нордические расы вместо взаимного уничтожения должны были, по его мнению, объединиться в борьбе с большевистской Россией. Все это звучало неплохо, где-то даже симпатично. Но он наотрез отрицал наличие каких-либо сообщников. Как ни пытались следователи гестапо подвести его к мысли, что нужно рассказать о высоких покровителях и получить снисхождение, оказавшись в роли простого подневольного исполнителя, ничего добиться не удалось.

Целая свора гестаповских ищеек кинулась отслеживать связи Хавемана. Однако улов оказался весьма скудным. Майор был одиноким холостяком, человеком замкнутым. Родители его давно умерли. Из родственников отыскали только неродного брата, Вильфрида Лоингера, профессора германской филологии Берлинского университета, автора нескольких популярных книг о мифах и сказаниях Древней Германии. Да и тот из-за неарийского происхождения недавно был уволен и оказался в концлагере. Так что и здесь отыскать генеральские «корни и нити» можно было только при очень буйной фантазии. Следователи гестапо, как люди сугубо практичные, этим не страдали. Мюллер чувствовал, что при всем рвении его сотрудников Гейдриха придется разочаровать. Оставалось ждать каких-то действий со стороны Пайнса, чтобы попытаться скомпрометировать американца и добиться его выдворения. Дело вытанцовывалось в тривиальный шпионаж, и выжать из него солидные политические дивиденды вряд ли получится, полагал шеф гестапо.

Часть III

Наживка для американцев

Глава 1

Загадочная Беседа в таверне

Пока в недрах Главного управления имперской безопасности кипели страсти, в небольшой таверне «Старый Бремерхафен», на тихой улочке вдали от центра Берлина, два господина средних лет не спеша наслаждались изысканной рыбной кухней. Таверна была со вкусом стилизована под морской парусник. Барная стойка представляла собой капитанский мостик. Окна заведения были сделаны в виде иллюминаторов. На стенах, увешанных старыми сетями и спасательными кругами, блестели надраенной латунью корабельные часы и барометры. Бар украшала настоящая рында (корабельный колокол), к языку которой был привязан конец пенькового шкота. Завсегдатаи таверны знали, что посетитель, задевший даже случайно шкот и спровоцировавший мелодичный звон рынды, был обязан выставить всем присутствующим выпивку. Попытки отказаться приводили к тому, что бармен отрезал у провинившегося кусок галстука и прибивал его на стену. Пестрый орнамент из остатков галстуков красноречиво свидетельствовал о том, что не все посетители были готовы идти на такие финансовые жертвы.

Но все это было в прошлом. Сейчас посетителей было мало, в основном завсегдатаи, отвертевшиеся от армии. Да и с деликатесами становилось все труднее. Война с Францией принесла с собой продовольственные карточки, дефицит и эрзац-кофе, который, как заметил один острослов, «пить без болезненной гримасы могли только низшие расы». Хозяину ресторана, чтобы держать марку, удавалось доставать кое-что из деликатесов, но они стоили сейчас бешеные деньги и не всем были по карману. Тем более ему было сегодня приятно смотреть, как два солидных господина заказывали выпивку и блюда, как в старые добрые времена.

Один из них, располневший, с круглым, покрасневшим от спиртного лицом, явно наслаждался приятным вечером, обстановкой и подававшимися блюдами. Он не спеша выкушал изысканный буйабес по-марсельски, выпив при этом охлажденную на льду рюмку норвежской водки «Аквавит Линия». Напиток был знаменит тем, что каждая бутылка после розлива обязательно пересекала экватор в трюме корабля. За это время аквавит под воздействием плавно менявшейся температуры приобретал коричневатый цвет и тот незабвенный букет, который так ценят знатоки, главным образом из числа моряков. Судя по непритязательному костюму, манере держаться и выбору блюд, гость был, как предположил наблюдательный хозяин, скорее всего, бывшим моряком. Сейчас он смаковал очередную рюмку аквавита и наслаждался североморскими устрицами.

Его спутник, напротив, был худощав. Лицо имело желтоватый оттенок человека, мало бывающего на воздухе. Черные гладкие волосы с проседью, две глубокие складки около рта и колючий взгляд придавали лицу жесткое напряженное выражение. Незнакомец занял место лицом ко входу и внимательно разглядывал каждого входившего в таверну посетителя. Многоопытный хозяин сразу понял, что гость – человек тертый, готовый ко всяким неожиданностям. Сейчас этому посетителю явно не хотелось, чтобы какой-либо случайный знакомый увидел «моряка» в его компании.

Одет «коршун», так его про себя окрестил хозяин, в отличие от своего собеседника, в дорогой, но не броский костюм, к которому со вкусом были подобраны рубашка и галстук. И гастрономические вкусы «коршуна» были более утонченными. Он заказал дорогое мозельское вино и приготовленные в чесночном соусе виноградные улитки, затем – свежую люнебургскую спаржу. Поскольку он сам собирался оплачивать ужин, ему, видимо, было что-то нужно от «моряка». Манера говорить вполголоса и замолкать, когда подходил официант, свидетельствовала о не вполне законном характере гешефта, который обсуждали собеседники.

Поразмыслив, хозяин решил, что «коршун» – управляющий крупным отелем, а «моряк» – чиновник из таможенного ведомства. «Коршун», видимо, подбивал таможенника прикрыть один глаз на небольшую контрабанду деликатесов, необходимых для отеля. Подобная ситуация была хозяину хорошо знакома и повернула его мысли на не совсем радужные перспективы поддержания на плаву собственного дела.

Эти невеселые размышления отвлекли его внимание от интересной пары, а тем временем собеседники успешно справились с блюдами и напитками и перешли к кофе с французским коньяком. «Коршун» протянул «моряку» кожаный, украшенный монограммой кисет с сигарами. «Моряк» откинулся на спинку кресла и с удовольствием закурил одну из них. По характерному терпкому запаху хозяин таверны определил, что это была настоящая гаванская сигара, никак не хуже, чем «Коиба».

«По нынешним временам сущее сокровище», – подумал он. Сам «коршун» выложил на стол изящную коробочку с трубочным табаком «Дэниш трюффель» и отлично обкуренную пеньковую трубку. Господа некоторое время блаженно курили, изредка пригубливая коньяк. По ресторанчику поплыли слоистые облачка дорогого табака и довоенный аромат фешенебельного заведения. Наконец гости приступили к деловой части беседы. Они понизили голоса и наклонились друг к другу.

«Переговоры о контрабанде и дележе выручки начались», – усмехнулся про себя хозяин. Проницательность подвела его совсем немного. «Коршун», управляющий фешенебельным отелем, как полагал хозяин таверны, оказался на самом деле одним из руководителей «Службы Риббентропа» Конрадом Крюгером. А «матрос», якобы таможенный чиновник – всего-навсего начальником отдела гестапо по борьбе со шпионажем Францем Штадлером. Этих солидных господ связывало многолетнее знакомство.

Глава 2

Решение найдено

Давным-давно один молодой немецкий матрос, находясь в увольнении на китайском берегу, метнул пивную кружку в голову местного официанта. Голова китайца оказалась недостаточно прочной для такого испытания. Моряку грозил солидный тюремный срок, если бы вовремя не вмешался молодой сотрудник германского консульства. Где угрозами, а чаще всего подношениями он сумел вызволить соотечественника из китайского застенка. Конечно, не бескорыстно.

Этот оборотистый консульский чиновник, конечно же, был Конрад Крюгер, трудившийся на каменистой ниве германской разведки. Ему срочно нужен был связник, совершавший регулярные рейсы между Германией и Китаем для доставки в фатерланд добытых разведывательных материалов. Им и стал незадачливый гуляка с гамбургского танкера Франц Штадлер. Затем их деловые отношения продолжились и в других странах. Именно Крюгер своевременно подсказал Штадлеру, что с морской стихией пора заканчивать и для солидной карьеры самое время вступить в СС. Он же помог бывшему моряку устроиться в гестапо. В свою очередь Штадлер по старой дружбе делился с Крюгером некоторой информацией о работе гестапо по отдельным иностранным посольствам в Берлине, которые интересовали разведчика. Приятелям приходилось скрывать свои «консультации» от руководства гестапо, поскольку с учетом отношений между Гиммлером и Риббентропом это могло плохо кончиться для Штадлера, а малопопулярная таверна «Старый Бремерхафен» хорошо подходила для беседы без посторонних.

– Франци, – доверительно начал Крюгер, – нужна твоя помощь по одному важному делу. Ты лучше меня знаешь обстановку в американском посольстве. Я должен срочно найти там активного разведчика, который был бы на хорошем счету в Вашингтоне.

– Ты что, надумал предложить свои услуги американской разведке? – добродушно рассмеялся Штадлер.

– Подожди шутить, мне сейчас не до этого, – нахмурился Крюгер.

– Но позволь, ты слишком широко ставишь вопрос, – возразил Штадлер. – Чтобы на него конкретно ответить, мне надо хотя бы в общих чертах знать, для чего тебе понадобился такой американец. Если ты вознамерился его завербовать, то ничего подходящего нет. В противном случае наша контора давно бы уже прибрала его к рукам.

– Видишь ли, – осторожно подбирая слова, продолжил Крюгер, – моему начальству необходимо протолкнуть в Вашингтон одну фальшивку, но так, чтобы она с гарантией попала на самый верх. Больше я тебе ничего сказать не могу, дело находится на контроле у фюрера. Хорошо бы, конечно, найти среди связей такого американца человечка, через которого можно было бы ее подсунуть их разведке. Я понимаю, что тебе понадобится время для того, чтобы собрать подобные сведения. Настоятельно прошу сделать это как можно скорее.

– Да, – задумчиво заметил собеседник, допивая коньяк, – сложную ты подкинул мне задачку. И времени для ее решения действительно потребуется много – как раз чтобы еще раз наполнить этот бокал.

Штадлер загадочно улыбнулся и с удовольствием выпустил струйку ароматного дыма.

– Послушай, Франци, оставь свой легкомысленный тон, дело действительно серьезное.

Штадлер вынул сигару изо рта и продолжил в том же духе:

– Видимо, в Библии не зря сказано: «имеющему да добавится, а у неимеющего – отнимется».

При этом он с сожалением посмотрел на свой пустой бокал, а Крюгер, ничего пока не понимая, дал знак хозяину таверны подлить еще.

– Тебе, Конрад, как всегда, удивительно везет, – с легкой завистью в голосе продолжил Штадлер. – Представь себе, такой американец есть. Более того, отыскался и его помощник – немец, который сейчас у нас.

И гестаповец неспешно рассказал о Пайнсе и майоре Хавемане. Он под большим секретом сообщил, что удалось наладить подслушивание кабинета Пайнса и узнать кое-что интересное для Крюгера. На днях из Вашингтона приехал коллега американца и неосторожно поделился впечатлениями об оценке его информации. По словам гостя, последний материал об операции «Морской лев» наделал фурор в Вашингтоне. «Дикий Билл», так в американской разведке за глаза назвали ее руководителя Донована, доложил о документе президенту Рузвельту.

По мере того как Крюгер слушал Штадлера, у него в душе крепло ощущение невероятной удачи. Без каких-либо затейливых комбинаций удалось с ходу создать реальную основу для успеха всей операции. Нетерпеливо прервав повествование гестаповца, он спросил: