Он в сердце твоем
Распускает цветок
И плети сосудов
Рвет бляшками крови,
Пока губ голодных
Печется каток
И взор не затмит
Темно-красное море.
22.
Тикают часики. С каждым раундом
Больше слякоти грязного теста.
Звезды втаптываются андерграундом
В судно выбеленного насеста.
Тикают часики из-под лобного
И надлобного межеумия.
Стрелки падают и возносятся.
Им ворочаться до безумия.
Тикают часики околесицу,
Навостряя топор Эреба.
Мы пеньками корчуем лестницу,
Уводящую нас от неба.
23.
Вы хотите сырниками лечить ожоги?
Вежливые. Вон какие пятна.
Рассекаются – словно под Бога строги —
Кожей навыворот, напопятную.
Вейтесь без рвения, последним воздухом дайте
Надышаться до одури, до извлечения.
Не над свертком помятым же резонов-проводов
Всхлипывать патокою эго-горчения.
Нет! Дергаться, скрошиваться до обезвоживания,
Обеспричинивания и всепрощенья.
Чтобы остатки выкликать не останками,
А резать по сладкому сокро-крысенному.
В сугробы вишнями стрелять с полустанка
В метели вешней проезжей истины.
24.
Когда неба седеют границы,
Серый свет неподатливо груб —
Терпкий бархат заморской корицы
Промокну в уголках твоих губ.
За сплетением плоти таятся
Нерожденные дети-слова.
Их безумью дано совершаться,
Поцелуем вступая в права.
А в надвечном пути коридоров
Бесконечных вспотевших зеркал
Я пою безысходное слово,
От которого прежде взалкал.
Оно мышкой угольной забьется.