Телефон звонит поминутно.
Ничего.
В дверь звонят.
Ничего.
Машины рычат.
Ничего.
Я всё это перекричу
молчаньем,
ненаписанным стихотвореньем,
тенью своей печальной.
* * *
Ничего со мной не стрясется,
коль хлеба кусок найдется.
Хлеб?
Само собой:
в дом приходит хлеб трудовой.
Не то сгинуть придется,
коль хлеба куска не найдется!
Хлеб? – само собой.
Автомат... тут вопрос другой.
Хлеб насущный? – само собой:
чтоб за жизнь —
в ежедневный
бой.
Песня польских рабочих
Средь фабрик и заводов
та песня родилась.
Нас долго мучил голод,
годами кровь лилась.
Сегодня нас мильоны,
мы строим Общий Дом,
мы красные знамена
мечты своей несем.
Мы сметаем порядки
государства господ —
это в классовой схватке
побеждает народ!
Огни социализма
рассеивают мрак,
на зов родной Отчизны
в бою равняем шаг.
Сегодня Польша встала
в обличье трудовом —
насилье капитала
с родной земли сотрем!
Мы сметаем порядки
государства господ —
это в классовой схватке
побеждает народ!
Раздавим сапогами
фашистский черный сброд!
Страна Советов с нами
как добрый друг живет.
И с городом воскреснут
руины деревень.
Мы первомайской песней
встречаем новый день.
Мы сметаем порядки
государства господ —
это в классовой схватке
побеждает народ!
Воспоминание
Моя мама была знакома с врачом по фамилии
Перкаль,
моя мама питала к нему симпатию и уважение,
доктор Перкаль был достоин уважения моей мамы,
в нашем доме не было антисемитизма.
Мои друзья евреи сражались в Войске Польском,
мои друзья евреи погибали за Польшу,
моим друзьям – миллионам моих друзей! —
поставили памятник в гетто.
Какой Гомеров гекзаметр воспел бы такую смерть?
С ней не сравнится даже истерзанный труп
Патрокла.
О! не Илиада – Аид... Больше, чем Голгофа, —
Освенцим...
Вот основание памятника в варшавском гетто.
Мир, мир умершим. Не мир, а борьба – живым,
борьба за имя людское для каждого, кто человеком
зовётся...
Моя мама была знакома с врачом по фамилии