Иль по?д гору тронулась жизнь моя
(чтоб сгинуть где-то)?
На что мне тогда иные края
иной части света, —
и тут и там этой жизни бег —
путаный, смутный.
Лишь то, что утратил, – со мной навек,
ежеминутно.
Натюрморт
А прилягу-ка я на диванчик,
дорогие мои мадонны,
потому что принял стаканчик
и теперь я маленько сонный.
Полежу, сочиню стишок, —
ну-ка, что вдохновит поэта?
Вот разбитой рюмки бочок,
вот бутылка бурого цвета.
(Живописнейшие детали
взору вдумчивому предстали!)
Вот жестянка из-под сардин,
вот букетик – принес тут один —
розовые цветочки...
От мандаринов рыжие шкурки,
под потолком – две летучих фигурки:
мои приемные дочки.
Одна голубая, слегка закругленная,
другая – вот странное дело! —
снаружи белее мела,
а в серёдке зеленая.
Пора бай-бай, повернусь к стене:
глазеть в потолок – рискованный спорт.
А ты... и ты... нарисуйте-ка мне
этот простой натюрморт.
Цыганка
Разве ты цыганской крови?
Удивлён:
юбка узкого покроя,
волосы как лён.
Но сулит твоё гаданье-
ворожба беду:
пьяным мальчиком в тумане
тернии пройду.
Оказалось по ладони,
по раскладу карт,
что немногого я стою —
бог с ним, виноват.
Упорхнешь, зеленоока,
в клубах табака...
Буду помнить, как ты локон
крутишь у виска.
Чернокнижие
Я возжаждал власти магической,
запредельных ее начал,
и тебе – чернокнижник лирический —
«Фокус-покус!» громово кричал.
Ты пришла опоясана радугой,
как приходит весной гроза.
Разноцветным сверканьем на?долго
ослепила мои глаза.
Превратилась в рощи весенние,
в облака, в луговую цветь.
Мне и миру даря вдохновение,
приказала петь.
Я вошел с беспечной отвагою
в край волшебных твоих затей,
но свою позабыл я магию,
зачарованный чародей.
Лишь кудрей перепутанных золото
да зеленые искорки глаз, —
и уж твердость моя расколота,
и порыв надежды угас.
Ты, бывало, на палец, как волосы,
навивала мою печаль...
На иное заклятье нет голоса
иль былого заклятья жаль?
Калине