Время Петра

– Порох не проблема, – утвердительно ответил Люнь-Фень. – Русские пушки не дадут приблизиться к крепости.

– Копайте ночью, – злобно прорычал Лан-Тань. – К утру под их стенами должны быть подкопы и заложен заряд. Я хочу наблюдать, как на рассвете рухнут стены крепости и мои воины ворвутся в нее.

Когда солнце скрылось за верхушками деревьев и мгла окутала берега реки, к стенам крепости потянулись цепочки маньчжурских воинов. Они, словно тени, подкрадывались вдоль берегов Амура, высматривая в кромешной тьме места для будущих подкопов. Молодой маньчжур, стиснув зубы, тянул за собой огромный мешок с порохом. Их раскосые глаза поочередно устремлялись на крепостные стены острога. Заслышав часовых на башнях, они бросали мешки и замирали, не желая обнаружить себя. Копать приходилось очень осторожно, чтобы казаки не обнаружили подкопы раньше времени. Когда дело было сделано и оставалось лишь заложить мешки с порохом под деревянные стены острога, на маньчжуров внезапно обрушились десятки оружейных выстрелов. Подрыв стен при помощи подкопа был сорван. Маньчжурский военачальник с досадой кусал губы, разбивая при этом все, что попадалось ему под руку.

Больше года русские гарнизоны удерживали осаду Албазина, разбивая цинские войска. Потеряв несколько тысяч воинов и надежду на победу, Лан-Тань отдал приказ прекратить осаду острога и приготовиться к отступлению. Подоспевший из Нерчинска обоз обнаружил в крепости лишь несколько воинов во главе с Афанасием Бейтоном, а доблестный воевода Алексей Толбузин скончался от полученных в последнем бою ран.

Маньчжуры требовали лишь одного, чтобы русские навсегда покинули берега Амура, поскольку считали их исконно маньчжурскими землями. Прибывший для переговоров с династией Цин Федор Головин успешно завершил свою операцию. После длительных переговоров маньчжуры подписали договор, который на долгие годы определил границы между двумя государствами.

* * *

Дорога к аэродрому, где дислоцировалась сто пятьдесят четвертая эскадрилья люфтваффе, занимала более сорока километров. Это был единственный аэродром с твердым покрытием, где немецкие летчики могли взлетать, не боясь увязнуть в раскисшей сентябрьской грязи. Сейчас на взлетной полосе подполковника СС Люггера ожидал двухмоторный «Хенкель», готовый по первому приказу взять обратный курс. Но его пассажир запаздывал. Дорога была опасной. В любой момент он мог наткнуться на партизан или окруженцев, выходящих из котла.

Двигатель «Хорьха» надрывался, захлебываясь от собственного бессилия. Водитель, яростно ухватившись обеими руками за руль, ловко объезжал ямы и ухабины, неприлично виляя капотом по всей дороге. Люггер торопился к взлетной полосе, но внезапное недомогание заставило прервать его путь. Груммер, взглянув в зеркало, заметил, что лицо Люггера приняло нездоровый зеленоватый оттенок.

– Останови, Груммер, прошу тебя.

Водитель тут же свернул с дороги и остановился у небольшой березовой рощицы. Следом за «Хорьхом» проследовали автоматчики. Люггер распахнул дверку и бросился к деревьям. Ртом шла кровь. Он уже выбросил два белых носовых платка, но кровотечение не останавливалось. Люггер не знал, что с ним сейчас происходит. Но его одолевали мысли, что это недомогание тесно связано с таинственным предметом, который находился сейчас в машине подле него.

«По легенде, Венец Базилевса был передан в дар русскому царю, а значит, полностью принадлежит этим безумным русским, но какая же сила охраняла его в монастыре, может, этот призрак и есть царь, законный владелец, а сейчас хранитель короны. А что, если он и сейчас где-то рядом? Что, если не отпустит меня, убьет прямо сейчас? Чертова корона, будь она проклята. Нет. Я не хочу умирать здесь, в России. Главное, добраться до Германии, а там своя земля и умирать не так страшно будет. А главное, доверенное задание выполню», – так рассуждал Люггер, стоя здесь, в русской рощице, опустившись на колени. Он чувствовал, как силы покидают его.

До аэродрома оставалось чуть больше километра, но совсем не осталось времени до отправки самолета. Люггер попытался взять себя в руки и с трудом встал на ноги. Заубер продвигался вперед, спотыкаясь и на некоторое время останавливаясь, чтоб перевести дыхание; его тело казалось ватным, руки бессильно повисли, а голова разрывалась от невыносимой боли.