Алые перья стрел

– Заикается здорово. Стесняется. Но слышит все. Ты с ним поговори. Стаська! Он с тобой познакомиться хочет.

И Михась прыгнул в воду, а Лешка остался на плоту с контуженным Стасем. Но из головы у него словно ветром выдуло все подходящие слова. С девчонками и то легче было бы знакомиться. Выручил сам Стась.

– От… от… отк… – мучительными толчками вырывалось из его горла.

Лешка испуганно и вместе с тем облегченно замахал на него руками:

– Да ладно, ладно, я понял. Откуда я приехал?

Стась утвердительно махнул ресницами.

…Западная Сибирь. Самая опушка тайги. Знаешь ты, парнишка с Немана, что такое тайга? Про это Лешка может рассказывать долго. Тайга – как океан. Город будто на берегу. Хороший город. В войну там мины, снаряды, автоматы делали для фронта. Лешкин класс ходил на воскресники разгружать баржи. Встанут цепочкой и передают из рук в руки чурбаки лиственничные. Из них приклады точили на заводах. А еще ребята теплые вещи собирали фронтовикам, у кого были лишние. Валенки, шапки, рукавицы. Верховный Главнокомандующий прислал благодарность школе. Не одной, конечно, Лешкиной, но и ей тоже…

Лешка говорил, говорил, говорил. Чтобы только снова не наступило молчание, чтобы еще раз не услышать жуткого, натужного заикания. Он говорил обо всем на свете: рассказывал, как его отряд собрал железного лома на целый танк, как мальчишки сделали в кабинете географии огромную карту фронта и отмечали флажками освобожденные города, как он многие эти города сам увидел, пока ехал сюда от Москвы. Он немножко приврал, рассказывая о целых вагонах трофейных знамен: будто бы видел, как их везут в столицу воины-победители. Зато он говорил сущую правду об оркестрах и толпах народа на каждом вокзале, где народ встречал воинские эшелоны из только что поверженной фашистской Германии.

Он не заметил, когда вылез из воды на плот Михась и стал внимательно слушать, как тихонько подобрался и сел сзади розовощекий Казик. Именно он-то и прервал затянувшийся монолог.

– Здорово ты брешешь, – услышал вдруг за спиной Лешка. – Послушаешь, так у вас в России точь-в-точь как в ксендзовском раю. А чего же вы тогда к нам сюда, на Запад, претесь? Небось сытнее тут, пока не успели колхозов наделать. А если вы такие непобедимые, то зачем немца пустили до самой Москвы?

Лешка так был огорошен нелепыми вопросами, что посмотрел на розовощекого Казика даже с интересом. Как смотрят обычно на полоумных. Потом молча пожал плечами.

– Что – заело говорилку? – не унимался кудрявый блондинчик. Его круглый подбородок с бороздкой посредине затрясся в недобром смехе.

Ответил Михась. Коротко и внушительно.

– Стихни, зануда! Человек от души разговаривает, а ты в свару лезешь. Не нравится, дуй отсюда. Верно, Стась?

Карие глаза согласно моргнули…

На следующий день они снова встретились. Утром Лешка сказал брату, что обедать к нему сегодня не придет, потому что дела. А возьмет что-нибудь пожевать с собой на берег. Дмитрий хмыкнул:

– Привыкаешь? Ну валяй.

Что ни говори, а такой брат заслуживал всяческого почитания.

Привязав на голову завернутые в майку бутерброды с неизменной тушенкой, Лешка переплыл реку и вскарабкался на плот. Михась и Стасик сидели на прежнем месте, а Казика не было.

– Наверно, ждет, пока батя отлучится по надобности, – улыбнулся щербатым ртом Михась. И тут же объяснил:– Обещал добыть часы. У Казимира отец – часовой мастер, и всяких ходиков в хате до черта.

Часы им сегодня действительно были необходимы. Они затевали контрольный заплыв на двести шагов, и нужен был хронометр. Вчера Михась смотрел-смотрел на Лешкин кроль и вдруг объявил, что перегонит его без всякого стиля. Казик сказал, что за ночь выучит по книжке какой-то особый стиль и тоже утрет нос «восточнику». Стась участия в споре не принимал и даже отвернулся в другую сторону.

А сейчас мальчишки сидели на теплых, пахнущих смолой бревнах и в ожидании «хронометра» болтали.

Ласково шлепала о плот маленькая волна. Падал в воду пух тополей. Добродушно басил за поворотом реки буксир. Начиналось первое мирное лето.

Но война все еще была главным в мыслях и разговорах людей. И больших и маленьких. Две голубые стрекозы, сцепившись крыльями, сели на колено Михася. Он осторожно взял хрупких насекомых в ладони.

– «Рама», – сказал он.

– Точно, – подтвердил Лешка. – «Фокке-Вульф-190». Двухфюзеляжный разведчик среднего радиуса.

– Чего-о? – недоверчиво уставился на него Михась своими круглыми глазами. – Откуда ты знаешь? Ты же их в своей Сибири не видел.

– Знаю. В кино видел. В журналах. Военрук в школе рассказывал. Мы про войну много чего учили.

Михась пренебрежительно сплюнул в воду.

– А меня сама война учила. И не журналы читать, а всему… чтобы не подохнуть. Это тебе не кино… И не школа. Я в школу три года не ходил. А сейчас и идти будет стыдно. Усы вон растут, а мне в пятый класс. Да ладно, я сопли не распускаю. Зато кое-чему научился за войну. Например, фрицам карманы щупать… Так что руль не шибко задирай. Лучше расскажи, как это ты плаваешь, что руки поверху ходят, а ноги в воде винтом? Хоть и обставлю тебя, а все-таки интересно.

Лешка слегка обиделся, но рассказал, что плавать кролем он научился в прошлом году в пионерском лагере. Учил сам начальник лагеря, демобилизованный по ранению морской главстаршина с Северного флота. Подводник. Их лодка потопила два транспорта, а потом сама получила повреждение.

– Американская! – сказал за спиной мальчишек Казик. Он держал в руке большие серебряные часы на длинной блестящей цепочке. – Вот достал. С секундной стрелкой.

– Почему американская? – сердито перебил его Лешка. – Наша советская подлодка.

– Брешешь, – хладнокровно возразил Казик. – У Советов подводных лодок не было. И кораблей не было. Все американское. Об этом немецкое радио каждый день кричало, а сейчас сами американцы сообщают.

– Может, и танков, и самолетов не было? – возмутился Лешка.

– Танки были, да и то их строили по американским чертежам.

– Это наши-то «тридцатьчетверки»! – Лешка вскочил и вплотную придвинулся к розовой физиономии Казимира.

– Это ваши-то! – продолжал измываться Казик. – И вообще татусь говорит, что если бы не американцы, Советам капут.

И вдруг он упал. Свалился на бревна, как сноп. Это больной Стась, собравшись с силами, делал ему подсечку и сейчас торопился схватить за горло своими трясущимися руками.

– Г-га-д, – хрипел он.

– Это же не я, это батя говорит! – отбивался от него Казик.

Порядок восстановил Михась. Он легко оторвал руки Стася, треснул два раза Казика по шее, а подскочившего Лешку оттолкнул в сторону.

– Не тронь ты его, засмердит. У него же ума, как у той утки подсадной, с чужого голоса крякает.

– Это как сказать! – бормотнул Казик.

– Еще получишь! – пообещал Михась.

– По отдельности, – добавил Лешка. – Надаю и за корабли, и за самолеты, и за танки.

Казимир захныкал:

– Это вы потому все вместе на меня, что я поляк, а вы кацапы. Ты белорус – значит, тоже москаль.

– Дурак ты толстый, – снова рассердился Михась. – При чем тут поляк? Стась тоже поляк, а влепил тебе пенделя. Потому что правильно соображает. Между прочим, его отца-поляка кто сгноил в тюрьме? Польские жандармы, а не москали. У нас в городе половина рабочих – поляки, а кто скажет против Советов? Сколько их фрицы показнили за подполье! А вот твоего татуся небось не тронули, потому что и он их не трогал, а делал с ними шахер-махер. Сам ты об этом рассказывал. И заткнись.

– А ты шахер-махер не делаешь? – быстро спросил Казик.