Семь фунтов брамсельного ветра

– Обормотов “вроде тебя” мне приходилось мочалить в лагере. Подшефных из младшего отряда. Они тоже собирали на себя пыль, песок и глину. И чуть что бежали ко мне, потому что свою вожатую боялись…

– А я никогда не был в лагере…

– Тебе повезло… Ты как относишься к сосискам? Правда они в целлофановой шкуре.

Лоська скромно признался, что к сосискам в любой шкуре он относится хорошо. И вообще к любой еде. Особенно “когда толком не позавтракал и ни крошки не обедал”.

После обеда он без всякой просьбы помог мне вымыть тарелки (видать, привычное дело) и сказал, что пойдет.

– Куда ты спешишь? Ключа-то нет, а до вечера далеко.

– Так. Погуляю…

“Уличное дитя все-таки…”

– Хочешь провожу тебя?

Лоська быстро вскинул “марсианские” глаза.

– Да. Хочу.

Мы опять побрели переулками – почти молча, с отдельными редкими словами. И оказались в начале Рябинового бульвара. Направо тянулись вдоль аллеи ряды торговцев-художников, а слева был неработающий фонтан и площадка со скамейками. Мы присели на бетонный край бассейна.

– Женя, хочешь мороженого?

– У тебя что, деньги есть?

– У меня нет. Я думал, может, у тебя найдутся пять рублей…

“Тоже мне кавалер”. Но я ничего не сказала, зашарила в джинсовом кармане. Достала железный пятирублевик. Лоська, видно, прочитал мои мысли.

– Женя, это не насовсем. На три минуты. Ты только не ходи за мной, я сейчас… – И зашагал к скамейкам, на которых устроились разного вида дядьки. Независимо так пошел, прямо. Широкие штаны парусили на ветерке и все еще влажная голова блестела слипшимися сосульками.

Дядьки на скамейках были всякие – одни “вполне культурного вида”, другие довольно “бомжеватые”. Но почти перед каждым лежала доска с шахматами. Некоторые играли между собой, а другие сидели в одиночестве, будто ждали партнера.

Лоська встал рядом с таким одиночкой – молодым, в соломенной шляпе и очках, но каким-то несимпатичным, с толстым затылком (как у откормленного охранника). Посмотрел на доску, сказал:

– Привет. Сыграем? – (Я слышала издалека).

– Гуляй, мальчик, – скучно отозвался “Охранник”.

– А почему?

– Гуляй, я сказал.

– Боитесь, что ли?

– Ты не на детской площадке. Тут играют на интерес.

– Вот… – Лоська положил рядом с шахматной доской мою денежку. “Охранник” сдвинул повыше шляпу, глянул внимательней:

– А не жалко?

– Для хорошей игры не жалко, – ровным голосом разъяснил Лоська. Кое-кто на него оглядывался (некоторые хмыкали).

Охранник сказал с зевком:

– Ну, садись, раз такой смелый.

– Вы свой-то “интерес” поставьте тоже, – напомнил Лоська.

– Все по закону… – Дядька положил рядом с Лоськиной свою монетку.

Они стали двигать фигуры. Мне хотелось подойти, но я чувствовала – Лоську это смутит. Игра шла минут пять.

“Охранник” вдруг сказал:

– Ну и что?

– Что “что”? – вежливо переспросил Лоська.

– Подожди… как это у тебя получилось?

Лоська пожал плечами: получилось мол. Смотрите сами…

– Ладно… ладно-ладно. Тогда я так!

– Тогда будет мат в два хода.

– Как это?

– Так и так…

– Ну, тогда я…

– Нельзя. Шах же…

– Й-й… ёлки сухостойные… Это что же?

– Это всё, – вздохнул Лоська.

– Ну, ты и стервец…

– Разумеется. Спасибо за игру, – Лоська смахнул в ладонь обе денежки и погрузил их в складки штанов. Его и “охранника” уже обступили зрители.

– С кем-нибудь еще? – скромненько спросил Лоська.

– Да ну тебя, знаем… – отозвался кто-то.