Осколок

– Назовите мне его полное имя, – прошу я каким-то глухим неузнаваемым голосом.

Пауза. Катя непонимающе пожимает плечами, Артем переводит взгляд на меня.

– Карловский Аркадий …

– … Федорович, – мрачно завершаю я, и комната снова погружается в безмолвие.

Я отодвигаю от себя тарелку, складываю руки на столе, склоняю голову. Мне необходимо сосредоточиться. Трудно. Мысли перемешались, тишина с невероятной силой давит на виски, и нет ни одного даже случайного звука, который мог бы ослабить это давление. Будто все в этом мире остановилось по чьей-то властной команде.

– Я хочу… предостеречь вас… – наконец слышу я свой изменившийся голос. – Этот человек… опасен… Он очень опасен. И мне не хотелось бы…

– Опасен? – переспрашивает Артем немного нервно.

– Есть доказательства? – сухо интересуется Катя.

Я не могу поднять взгляда от своих рук. Лишь горько усмехаюсь в ответ на ее вопрос.

– Доказательства? Нет, документальных подтверждений у меня нет. Иначе он уже давно бы отдыхал в тюрьме, а не гулял по набережной с любимым псом. Я просто знаю…

– Что ты знаешь? – нетерпеливо перебивает меня Катя.

Я чувствую холод в ее голосе. Раздражение как ответная реакция на мое поведение?

Мне становится еще тяжелее. Я медлю с ответом, хотя знаю, что теперь это бессмысленно.

– Он причастен к смерти вашей матери. И к моей травме тоже.

Вилка выскальзывает из пальцев Артема, стукается о край стола и со звоном падает на пол.

Снова молчание. Я не могу смотреть им в глаза. Боюсь, что не выдержу такого зрелища.

– Тебе придется объясниться, – говорит Катя.

Видимо, ей хотелось произнести эту фразу спокойно. Но на последнем слоге голос ее предательски дрогнул.

Да, придется. Хотя я очень надеялся, что этот миг никогда не настанет. Я гнал от себя даже вероятность того, что мы будем когда-либо говорить об этом. Но… Но.

Собрав все свое мужество, я поднимаю голову. Они внимательно смотрят на меня. Артем побледнел. У Кати заблестели глаза. Видно, что они оба изо всех сил стараются держать себя в руках. Как и я.

– Я не решался рассказать вам правду о том, что произошло. Мне казалось, что вам незачем об этом знать, что истина может только повредить. Я закопал ее глубоко внутри и со временем даже почти убедил себя, что всего случившегося на самом деле не было. Что Марина действительно погибла в случайной аварии, угодив под колеса не справившегося с управлением водителя. Что действительно факт неисправности тормозной системы машины был зафиксирован. И что виновник действительно понес заслуженное наказание. Что такие происшествия – не редкость, и что вашей маме просто не повезло. И нам вместе с ней. Но было кое-что, о чем я догадывался. Кое-что, о чем знал со слов Марины. И когда попытался самостоятельно докопаться до причин, немедленно поплатился.

Я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание.

Немигающие глаза смотрят на меня, ожидая продолжения рассказа. Эти глаза сейчас кажутся мне пустыми, остекленевшими. В них лишь немые отражения чудовищности моих слов. Я стараюсь не обращать на это внимания, но не могу. Потому что знаю, что дальше все будет только хуже. И все же принуждаю себя продолжать.

– Ваша мама была знакома с Карловским. И называла его так же, как и вы – папа Карло. Как вы знаете, я был ее единственным другом. Единственным человеком, с которым она могла поделиться своими планами на жизнь, своими бедами и радостями. Однажды она рассказала мне об этом знакомстве. Марина работала официанткой в кафе. Они встретились случайно. Затем он стал появляться в ее смену все чаще и чаще. Начал ухаживать. И они… Она… В общем она… она стала его любовницей. Он был щедр, а деньги были нужны ей для осуществления своей главной мечты. Марина хотела забрать вас из интерната.

Я снова смотрю на них. Со смутной надеждой увидеть на их лицах что-то, что помогло бы мне поскорее закончить эту историю. Понимание ли. Сострадание. Какую-нибудь живую эмоцию.

Глаза Кати напряженно сузились. Артем нахмурился. Но выражение их глаз не изменилось.

– Накануне происшествия мы с ней встретились. Я видел, что Марина не может найти себе места. Она была в плохом настроении, в подавленном каком-то. Я начал расспрашивать ее, и какое-то время не мог добиться от нее внятных ответов. Но потом она рассказала… Карловский работал в милиции. Он был на хорошем счету, многие считали его образцовым работником. Но как-то раз в одном из разговоров с ней он случайно обмолвился об одном из закрытых дел, которое вел. В ходе следствия какая-то из ниточек потянулась к нему. Он быстро справился с ситуацией, и его причастность к делу осталась незамеченной. Сам он объяснил это ей стечением обстоятельств и совпадений. Но Марина забеспокоилась. Стала подозревать, что этот случай не единственный. Что Карловский тратит на нее слишком много, чтобы казаться честным и неподкупным. И в один из дней она каким-то образом узнала правду о нем. О его связях с бандитами. Во время той нашей встречи она не рассказала мне подробностей. Мы договорились встретиться еще раз. Но на следующий день… ее не стало…

Последние слова я произношу с надрывом и начинаю хрипло кашлять. Дрожащими руками хватаю бокал и допиваю то, что там было – остававшееся в нем шампанское. Судорожным движением вытираю рот. Почти всё.

– Через день я попытался связаться с ним, договориться о встрече. Наверное, это было глупостью с моей стороны. Конечно, я не упомянул о беседе с Мариной во время нашего с ним телефонного разговора. Как потом оказалось, единственного. Но это и не потребовалось. Видимо, он уже знал о нашей с ней встрече. И среагировал быстрее, чем я ожидал. И более нагло, чем я мог себе представить. Карловский просто организовал еще одну аварию. Только на этот раз жертвой стал я. Не знаю, хотел он моей смерти или нет. Но он добился главного. Я замолчал надолго. А когда стало возможным что-то предпринять, он пропал. В ту пору из милицейских рядов стало исчезать много самых разных людей. Видимо, в числе уволенных или уволившихся оказался и он. Ваш теперешний начальник. Папа Карло.

Я опасаюсь очередной длительной паузы. Но на сей раз молчание длится недолго.

Его прерывает Катя.

– Ты думаешь, я поверю в это? – говорит она тихо.

– Что? – переспрашиваю я, не понимая смысла ее вопроса, и поворачиваю голову к ней.

Я не заметил момента, когда Катин взгляд изменился, хотя по ходу монолога старался чутко ловить каждую их эмоцию. Теперь ее глаза полыхают огнем. Ярким и недобрым.

– Я спрашиваю – ты считаешь, что в твой рассказ можно поверить? – с нажимом повторяет она, явно пытаясь сдерживать эмоции.

– Что значит «поверить»? – растерянно роняю я.

И тут ее пламя вырывается наружу.

– Поверить – значит, посчитать, что так оно и было! – гневно выкрикивает она, буравя меня глазами. – А в твою историю я не верю ни секунды! Для чего ты ее придумал?! И когда? До нашего прихода или уже во время?! А?

– Катя, что ты гово… – пытаюсь лепетать я в ответ.

– Ты хочешь, чтобы я поверила в то, что двадцать с лишним лет назад с мамой в точности повторилась то, что происходит со мной? С тем же самым человеком?! Кто тебе рассказал о наших отношениях?! Ты? – стреляет она взглядом в Артема.

– Ты что, с ума сошла, что ли… – бормочет опешивший брат.

– Тогда кто? Маргарита? – секунду она пытливо вглядывается в мое лицо, затем продолжает: – Не имеет значения. Да, все это правда! Я – любовница Карловского! Да! Подтверждаю! И не нужно этих глупых спектаклей!

На мгновение я теряю дар речи и лишь ошарашенно смотрю не нее. Черты ее лица будто обострились, глаза зло прищурились. Я вижу перед собой совсем другого человека. Уязвленного. Возмущенного. Потрясенного. Ожесточившегося.

– Удивлен? Да что ты, дядя Коля! Неужели не ожидал такого от милой девочки Кати? Которая довольна жизнью и никогда ни на что не жалуется! Которой достаточно сказать: «Как ты чудесно выглядишь, дорогая!», увидеть ее лучезарную улыбку и успокоиться! Ты ничего не знаешь обо мне и никогда не знал! Не хотел знать! Ты, похоже, думал, что мы с Тёмой воспитывались в пансионе, а затем нас милостиво передали на государственную службу и обеспечили средствами, жильем, питанием? Так вот черта с два! Мы добивались всего сами, продирались через все неприятности, полагаясь только на себя! Пробивались через стены непонимания, через все подножки, которые ставились нам людьми вашего поколения! И, между прочим, Карловский – один из немногих, кто нам действительно помог. Делами, а не пустыми учеными словами. Ты не знаешь, конечно, из какого дерьма он вытащил вот его! – она резко кивнула в сторону Артема. – Он отмазал его от тюрьмы, если хочешь знать. После пьяной драки с поножовщиной! Вот так! А ты здесь рассказываешь какие-то нелепые небылицы, не имея представления ни о чем! Ни о ком! Только о жизни, которая когда-то была, а теперь ограничивается контурами этой квартиры!

– Катя, перестань сей… – начинаю я, но сам же не могу договорить.

– У тебя хватает совести расспрашивать нас о семьях, о детях! А ты сам-то понимаешь, что мы должны чувствовать после таких вопросов?! После того, во что превратилось наше детство! После того, во что после такого детства превратились мы сами! Или ты думаешь, что мне доставляет удовольствие каждый день приходить в контору и изображать из себя образцового секретаря! И при этом ощущать эти взгляды сотрудников на себе! Взгляды, которые говорят о том, что я всего лишь породистая блядь, оказавшаяся на должности только благодаря покровительству папы Карло! Наши отношения уже ни для кого из них не секрет! Наверное, даже его жена в курсе! Так что все в порядке! Кого из них интересует, что чувствую я? Что я тоже человек! Тем более что, по твоим же словам, я не первая такая у него?

Я пытаюсь подняться на ноги. Со второй попытки мне это удается.

– Не смей так говорить, – хриплю я, глядя в стену. – Можешь сколько угодно оскорблять меня, но о матери ни одного дурного слова…

– Оскорблять тебя? – со злорадством в голосе переспрашивает она. – Да ты сам себя оскорбляешь! Себя и маму оскорбляешь ты и никто больше! При этом забывая, что ни ты, ни она не сделали для нас ровным счетом ничего! Вы лишь строили планы, а мы с улыбками встречали вас на крыльце интерната! Мы радовались каждому вашему визиту! Мы готовы были ехать с вами куда угодно! Мы готовы были называть тебя «папой»! Мы ждали, когда наступит день, и вы поймете, что самое главное – это быть вместе! То, чего так и не случилось! Но даже после смерти мамы вы были всем самым светлым, что еще жило, сохранялось в нас! Жило, как живет надежда! Как память, которую невозможно вымарать! Потому мы и приходим к тебе! Настолько часто, насколько можем себе это позволить… Настолько часто, насколько можем… казаться тебе и самим себе счастливыми и беззаботными…

Ее речь все чаще прерывается всхлипами. Наконец, она умолкает вовсе и, закрыв лицо руками, тихо плачет. Впервые на моей памяти. Это самый жестокий аргумент из всех, которые я только что услышал от нее. Самый обезоруживающий и шокирующий. Бьющий в самое сердце.