– Пойдем.
Солнце пригревало все сильнее. Они шли молча. В правый ботинок Бартека попал камушек и теперь он нещадно впивался в стопу при каждом шаге. Старик двигался осторожно, словно пересекал минное поле и боялся оступиться.
Забегаловка располагалась в ветхом сарайчике, жалобно поскрипывающем, казалось, даже в мертвый штиль. Вряд ли в нем могло разместиться больше десяти человек. Бартек сел у одного из огромных ящиков, служивших в качестве столов, и стал дожидаться старика. Тот появился с дюжиной мелких печеных рыбешек и двумя бутылками, наполненными мутноватой жидкостью. На одной из них – пузатой, с треснувшим горлышком – все еще красовалась этикетка, утверждавшая, что некогда в данном сосуде находилось виски Black & Gold.
Бартек попробовал рыбу. Она казалась съедобной. Почему-то он вспомнил, что Ирма не умела готовить. Поэтому они часто ходили в ресторанчик на набережной. Старый еврей с задумчиво обвисшими кончиками усов суетился у плиты, колдуя над очередной порцией кугеля. Кугель было приятно запивать холодным столовым вином. От этого на ее лице вспыхивал румянец, а глаза поблескивали так соблазнительно, что мужчины за соседними столиками, вызывая неудовольствие своих дам, начинали бросать на Ирму заинтересованные взгляды. Бартек выплюнул мелкие кости и взялся за следующую рыбу.
Старик откупорил бутылку, отлил из нее прямо на ящик несколько капель и поджег лужицу. Она занялась холодным синеватым пламенем.
– Порядок, – сказал старик и присосался к горлышку.
Бартек усмехнулся. Боль растворялась в нем, насыщая собой каждую клетку его тела. Он вспомнил, что еврей умер прошлым летом. После этого прогулки по набережной прекратились.
– Пей, – сказал старик. Он уже порядком захмелел и был по-пьяному добр. – Пей, глупая голова. Времени совсем мало.
– Я не тороплюсь, – ответил Бартек.
– Ты не торопишься, – старик снова приложился к бутылке, отпил, тяжело отдышался. – Ты не торопишься. Океан торопится.
Бартек поднес бутылку ко рту, но уловил мерзкий рыбный запах и поставил ее на место. Его тошнило.
– Все провоняло рыбой, – сказал он.
– Это верно, – подтвердил старик. – А от племянницы моей ты зря отказался. За три десятки я бы ее тебе на целую ночь сдал. Она же не какая-нибудь кобыла кривоногая… Может сойдемся за две?
– Ну, хватит, – миролюбиво заметил Бартек. – Свою девку ты кому-нибудь другому спихнешь. Я пас.
– Другому? – старик закинул горлышко бутылки в губы и жадно пил пока не показалось дно. Пустую бутылку он поставил на пол у ящика. – Другому, говоришь? Да кому?! Кому? Она же со всем островом переспала с тех пор как ей семнадцать минуло. Здесь этот товар уже не в ходу. – Старик косо зевнул, поскреб ладонью лоб и упал головой на ящик.
– Мавр отключился, – подвел итог блондин, сидящий рядом. – Старику надо все меньше и меньше, – добавил он как-будто сам для себя. – Он сильно сдал за последний месяц.
– По-моему, вы все здесь сдали, – прошептал Бартек, доедая рыбешку.
Блондин столкнул спящего старика на пол, а сам занял его место. Бартек смотрел в грязную бумажную тарелку, не желая замечать незнакомца. Внутри у него разболелось еще сильнее, и он не мог понять от чего – от одиночества или плохо прожаренной рыбы. Наконец, он поднял голову и уставился на блондина. Тот потер едва заметную рыжеватую щетину на подбородке и спросил:
– Вас выбросило сегодня утром?
– Да, – отозвался Бартек и полез за сигаретами. В пачке оказалась вызывающая отвращение влажная масса из табака и клочков бумаги.
– Возьмите, – незнакомец протянул Бартеку папиросу. – Больше на острове ничего нет. Табак, конечно, дерьмовый, но курить можно, – блондин вынул из нагрудного кармана коробку спичек и положил ее на ящик. С этикетки смотрела симпатичная мулатка в прозрачном бикини. Бартек закурил. Случайно бросив взгляд на пол он заметил, что незнакомец бос. Да и одет черт знает как, подумал Бартек. Разорванная под мышками рубашка в красно-желтую клетку и видавшие виды брюки с полупротертыми коленями наверняка не были униформой местной аристократии.
– Моя фамилия Порохневич. Можно просто Порох. Здесь меня все так зовут.
– Бартек.
Порохневич кивнул и ткнул пальцем в бутылку.
– Вам нужно выпить.
– Я не хочу. Здесь все воняет рыбой. Да вообще-то я и не собирался пить.
Порохневич поднес бутылку ко рту, сделал несколько глотков, затем осторожно выдохнул в кулак и, полузакрыв глаза рассеянно произнес:
Сломался якорь, и мачты все
Треснули вмиг пополам,
И ветер мокрым бичом хлестал
Корабль по его бокам.
Он выжидательно помолчал, а потом отпил еще немного.
– Кстати, здесь есть… – начал было Бартек.
– Нет, – перебил его Порох. Здесь ничего нет.
– … почта? Телеграф?
– Ничего, – угрюмо подтвердил блондин.
Бартек сделал несколько затяжек. Папироса была вонючая и отдавала жженым сахаром. Тлела она медленно, словно желая продлить курильщику сомнительное удовольствие. Напрасно он поехал с Ирмой в эту командировку. Сидела бы в своей квартирке, читала книжки, смотрела телевизор или занималась обыкновенной домашней ерундой, которую так любят женщины. Впрочем, она этого терпеть не могла. А теперь…
– Что же мне делать? – пролепетал он.
– Пить, – сказал Порохневич и пододвинул к нему бутылку. – Ибо через полчаса начнется прилив.
– Да что мне ваш прилив? Вы понимаете что со мной? – меланхолично поинтересовался Бартек. – Я потерял любимую девушку, сам черт знает где – ни почты, ни телеграфа… А вы – прилив! Что это за осторов такой, черт возьми?!
– О-о! Это очень особенный остров, – сказал Порох. ?И зря вы возмущаетесь. Пути господни неисповедимы. Думаете, кто-нибудь из здешних обитателей попал сюда по собственной воле? Я тоже так думал, но ошибался. Я здесь всего два месяца…
– Кстати, какое сегодня число? – спросил собеседник Бартека. – Впрочем, неважно. Здесь все теряет смысл.
Бартек саркастически хмыкнул.
– Царство абсурда?
– Что-то вроде того, – с неизменным добродушием ответил Порохневич. – Вот я, например, стал здешним священником, – добавил он с ироничным смешком. – А раньшебыл контрабандистом – перевозил кофе и сигареты на один из островов. Однажды наткнулся на морской патруль. Товар, сами понимаете, бросил…
– Струсили?
– Не думаю. Просто двадцать лет за контрабанду, по-моему, многовато. Я уже не в том возрасте, чтобы начинать жизнь сначала. Решил, что лучше утонуть в море.
– А оказались здесь.
Порохневич щелкнул пальцем по пустой бутылке.
– Лучше бы я утонул.
– Почему?