Высотка 56, или Когда зомби наводнили город

– Но проверить стоит, – настаивала она.

Конечно, я согласился. Мог ли себя повести по-другому? С ней было легко и хорошо. Даже хотелось немного погеройствовать перед ней. Юлька могла это оценить. Почему Ксю не может? Почему я для нее тот, кого корит за недостатки, замечаемые только ею, за какие-то фразы в разговоре, которые ей не понравились? Они абсолютно разные по характеру. Небо и земля, солнце и луна. А может, потому что с Юлькой мы просто знакомые, а с Ксю мы близки?

***

С кухни доносились вкусные запахи. Я только сейчас понял, насколько голоден. Как магнитом потянуло на запах пищи.

Человек – все же животное. И какие бы умные мы ни были, нами движет инстинкт. Даже в пирамиде Маслоу это отражено, где в основании лежат физиологические потребности: еда, вода, сон, кров, а уже дальше безопасность, здоровье, стабильность. Еще на ступеньку выше потребность в принадлежности: любовь, дружба, общение, потом признание, уважение окружающих, самооценка. На вершине личное развитие и творческая реализация. Часто слышал фразу, что художник должен быть голодным. Не уверен, что именно голод позволяет создать прекрасные полотна или литературные произведения. Он просто подталкивает к тому, чтобы заполучить кусок хлеба как можно быстрее. И человек старается для обретения желаемого всегда идти кратчайшим путем. То есть, он делает то, что умеет лучше всего, и что позволяют делать обстоятельства: художник пишет, композитор сочиняет, строитель строит, солдат воюет, социопат грабит. И только преодолев хотя бы элементарный голод, он может создать что-то стоящее.

Конечно, эта фраза, про голодного художника имеет еще другой смысл. Творческий человек не должен погрязать в успокоенности и становиться пассивным созерцателем с сытыми глазами. Его трансцендентальная цель иная. Он что-то должен оставить после себя. Иначе его миссия в этой жизни будет просто неполной и нереализованной.

«О! Великие боги Египта, что за мысли полезли в голову при одном только запахе пищи», – подумал я.

Мы с Юлькой прошли на кухню и сели за стол с видом попрошаек. Разве только слюну не пускали, как шарпей моих родителей. У него была привычка садиться возле стола, когда вся семья собиралась на обед, делать плаксиво-просящую морду и пускать голодные слюни, которые он то и дело слизывал языком. И это происходило независимо от того, был ли он действительно голоден или только поел какой-нибудь вкуснятины. Зрелище так себе. Поэтому его рано или поздно выгоняли из кухни.

Лёля порхала, как бабочка над кастрюльками, из которых шел прозрачный пар. Что-то шипело, выливаясь через край. Она тут же подскакивала к плите и убавляла газ. Потом перемещалась к мойке, где тонкая струйка воды с пеной мгновенно очищала с посуды еще не успевшие засохнуть частицы.

В общем, смотреть на нее было одно удовольствие. Как говорят, что бесконечно можно смотреть на три вещи: на воду, огонь и как другие работают.

– Проголодались? – весело спросила она, глядя на нас, и розовощеко улыбнулась. Ее крупные черты лица изменились во что-то очаровательное эмоционально открытое. Я первый раз отметил для себя, что у Лёли милая улыбка. Вообще заметил, у плохих людей не бывает милых и симпатичных улыбок. У хороших и приличных это всенепременно. А у плохих нет. Но вот просто не бывает. У них есть какое-то подобие выражения эмоций довольства и радости. А улыбки у них не получаются. Все равно видно, что этот человек вымучивает из себя что-то расплывающиеся и унылое. У Лёли не так. Казалось, она сейчас скажет: «Вы ж мои котятки, вы ж мои цыплятки, сейчас мамочка вас покормит!»

– Лёлечка, ты просто незаменимый человек,

– с каким-то восхищением проговорила Юлька. Лёля в этот момент рубила ножомзелень. – Вот я совсем не люблю готовить. Для меня это катастрофа и тихий ужас.

– А что тут готовить? Всё самое вкусное всегда самое простое в приготовлении, – не отвлекаясь от процесса, проговорила та. – Кто-то же должен это делать?

– Это точно, – закивала Юлька. – Мы ж не зомбаки. Нам есть надо.

– Им тоже надо, – немного не в тему поддержал разговор я. Юлька на меня посмотрела с видом, мол, а это к чему? – Пошутил. Вернее, – начал оправдываться, – они тоже едят, но нападают на живых.

В общем, что-то ляпнул не в тему. И в этой ситуации лучше молчать.

– Мне хочется быть нужной. Делаю то, что умею. Я ж понимаете, всегда, как ненужный человек. Как придаток. Родители всю жизнь по командировкам, – вдруг разоткровенничалась Лёля. – Получается, что с бабушкой жила. Светлая ей память. С подругами как-то всегда не ладилось. Таких, чтоб настоящие подруги, никогда не было. Всегда только что-то от меня надо. Помочь там, списать, домашку решить, принеси-унеси. А я хотела быть нужной. Не в смысле потребительского отношения, а как человек. Но так чтоб меня ценили и уважали. А то как-то слышу краем уха в универе: а ты вон к толстухе сходи, она тебе с курсовой поможет. Значит, как помоги, так Лёлечка, а за спиной – толстуха? Меня тогда еще больно резануло это. Перестала с ними общаться.

Лёля стала печальной, будто вспомнила что-то тяжелое и неприятное.

– Вот только с Викой мы подружились. Она была классная. Не злая. Безбашенная, но не злая, – Лёля присела на край кухонной табуретки. – А теперь ее нет.

Юлька сорвалась с места и обняла Лёлю.

– Мы рядом. Ты нам нужна потому, что ты хорошая. Я так рада, что познакомилась с тобой.

Мне стало неловко как-то. Я себя почувствовал виноватым, что ли. Или будто подсмотрел за кем-то в замочную скважину. Увидел то, чего не должен был. Понимаю, что для Лёли потеря подруги – это настоящая трагедия. Да это в любом случае трагедия. Но вот эти слезы… Я не знаю, как реагировать. Просто сидеть и молчать? Очень хочется уйти. Но это может оскорбить Лёлю. И Юлька может неправильно понять.

– Спасибо, – всхлипывая проговорила Лёля.

– Скоро уже будем есть.

Она со вздохом поднялась и вернулась к плите.

Юлька вернулась на место, взяла в руки пульт от телевизора и переключила на новости.

Это, наверно, хорошо, что родители Ксю везде, кроме туалета, телевизоры поставили. По ТВ еще раз напомнили, что не надо пытаться покинуть город. Всем рекомендуют оставаться в своих домах.

Непонятную для меня обстановку человеческих эмоций телевидение вернуло в русло апокалипсиса. Честно, мне всегда кажется, когда человек внутренне открывается, ждет от тебя того же в ответ. Нет, спасибо. Я с вашего позволения, на которое мне, если честно, плевать, останусь сам собой и допускать близко к моим внутренним переживаниям никого не хочу. Точно знаю, что люди сразу воспользуются знанием моих слабостей в своих интересах. Мне будет больно и неприятно. Я, итак, закомплексованный чудик, чтоб меня еще психологически ковырять начали. Я это терплю только от своих родителей или начальников – они мне за это зарплату платят и создают всякие перспективные возможности для моего будущего движения в науку. Еще позволяю Ксю. Она моя девушка, с которой я периодически сплю. Реже, чем хотелось бы, тем не менее. За это готов терпеть ее вредности и бесконечные придирки. Не всегда, правда. Часто мне кажется, вот-вот взорвусь и выскажу все, что думаю про ее нравоучения. Тоже мне мать-моржиха.

Я представил себе, как это может выглядеть. Она мне:

– Мог бы и поторопиться. Почему я должна ждать?

А я ей такой:

– Ты сама не идеальна.

Нет, так не пойдет.

– Помолчи, я сам знаю, когда и что мне делать.

Вот! Это то, что надо. Но этого не скажу. Во всяком случае, в ближайшее время. Зачем? Довести все до разрыва? А с экспрессией Ксю это может произойти легко. Дай только повод. Потом буду мучиться и вспоминать светлые моменты наших отношений. В общем, я просто подкаблучник. Приятно познакомиться.

Наконец-то еда была готова. Я позвал Ксю. Она вышла из комнаты какая-то молчаливая, растрепанная. На себя она точно была не похожа. Но зато я мог увидеть ее без косметики. И честно скажу, что она все равно была красивая. Когда она накрашена, то Ксю яркая, волевая. А сейчас она была домашняя. Такая миленькая. Я себе представил ее в роли жены. И знаете, она гармонично вписалась в этот образ. Вот именно такая, как сегодня. Единственное, что насторожило, это неразговорчивость.

Она молча села за стол, молча поела. Поблагодарила Лёлю и ушла опять в спальню. Я попытался последовать за ней, но Ксю сказала, что хочет побыть одна. Мне осталось только понуро вернуться к Юльке с Лёлей.

– Слушайте! – вдруг встрепенулась Юлька. – Мы ж про нашего «узника совести» забыли. Он там с голода не окочурился часом? А то давно его нытья не было слышно.

Большинством голосов было решено, что отнести еду Дэну должен я. Ну, ладно. Как только подошел с тарелкой, Дэн вскочил с раскладушки.

– Вы меня когда уже выпустите? Это какой-то геноцид!

– Мы просто не хотим стать твоими жертвами, – спокойно ответил я.

– Везде пишут, что двенадцати часов карантина достаточно. Если бы что-то было, то я уже бы помер и ходил по балкону в поисках человечины.

– То есть, ты хочешь сказать, что Вика была не зомби? – спросил я.

– Получается, что так, – нехотя подтвердил он.

– И упала она…

– Это была случайность, стечение обстоятельств, – перебил Дэн.

– Так ты есть будешь? Или голодовку в знак протеста объявишь? – я попытался скрыть свой сарказм.

– Буду, – буркнул Дэн и потянулся за тарелкой, которую я ему подал через открытую форточку.

***