Юные годы

В другие времена маршрут нашего теплохода был бы мечтой туриста: Ока, Волга, Кама, живописные берега, посещение крупных старинных городов – Рязани, Нижнего Новгорода, Казани. Однако, для нас все это выглядело иначе. Скученность на кораблях была страшная. Наступили холода, которые усиливались по мере приближения к Уралу. С продовольствием было настолько плохо, что ребятишки из младших классов в порту Нижнего Новгорода пытались слизывать с конвейеров просыпавшуюся муку. Один из школьников умер в пути. Когда мы прибыли в Оханск, на Урале уже была настоящая зима. Нас там кое-как экипировали, но тем не менее без обморожений не обошлось.

Старшие классы (от 5-го) разместили в районном селе Большая Соснова. Взаимоотношения между ребятами были очень похожи на те, что описаны в известном фантастическом рассказе «Повелитель мух». Там мальчишки в возрасте до двенадцати лет были предоставлены сами себе, и всё кончилось войной. У нас было примерно то же самое. Атаманствовали мальчишки с Самокатной, которая была основным «поставщиком» малолетних преступников в Бауманском районе Москвы, так что чем меньше будет об этом сказано, тем лучше.

Конечно и здесь учителя пытались что-то сделать, но часто они просто не знали, что у нас происходит: всякая информация, уходящая во внешний мир, как известно, в ребячьих коллективах считается ябедничеством со всеми вытекающими для «ябед» последствиями – «темными» или, в лучшем случае, бойкотом.

Отношения с населением были натянутыми. Наше появление в Большой Соснове нарушило привычный образ жизни. Нас презрительно называли «выковыренными». Отношения с местными ребятами тоже никак не налаживались, и в этом в значительной степени была наша вина: москвичи были более образованными, точнее говоря, более информированными, и не стеснялись показывать свое превосходство.

На этом мрачноватом фоне были свои светлые пятна. Вот об одном из них я и хочу рассказать.

Доктор Богорад

Минимум лекарств, скученность в общежитии, все удобства во дворе. Ребята истощены недоеданием, но за два года ни одного смертного случая. Чудо? Это не чудо, а подвиг наших воспитателей, и главное – доктора Богорада. Ему лично я обязан тем, что не стал в 12 лет безногим калекой.

Я пожаловался на боли в ногах, и был немедленно помещен в изолятор. Ступни и пальцы ног (да извинит читатель за столь неаппетитную подробность) начали гноиться. Хирург из местной больницы определил «отморожение третьей степени», обругал меня за то, что так поздно спохватился, и добавил, что, по его мнению, во избежание гангрены ступни следует ампутировать.

Доктор Богорад (чистокровный еврей, хотя и с такой явно православной фамилией) под свою ответственность, а речь шла о жизни и смерти мальчишки, решил спасти ноги. Никаких особенных лекарств или физиотерапевтических устройств у него не было. Он лечил меня дозами стрихнина, да, да, именно того самого яда, которым травят крыс. Суть действия стрихнина состоит в резком расширении сосудов. Крысы этого не выдерживают, а для моих сузившихся сосудов (а именно их сужение препятствовало нормальному кровоснабжению ступней) стрихнин оказался тем, что надо.

Лечение было длительным, порядка трех месяцев.

Богорад стремился шуточками поддерживать тонус пациентов и не упускал возможности над кем нибудь из пациентов подшутить. В палате вместе со мной одно время находились две девочки. Во время осмотра девочек он закутывал меня с головой в одеяло, а потом время от времени поворачивался в мою сторону и кричал «Ай-яй-яй! Он подглядывает! – и приговаривал, – Один раз увидишь – ослепнешь, второй раз увидишь – помрешь.». Я, естественно, не мог высунуться из под одеяла, чтобы опровергнуть поклеп на мое доброе имя, и молча страдал.

Чтобы я не отрывался от коллектива, мне рассказывали местные новости. Так я узнал, что группу моего младшего брата из находившейся в пяти километрах от нас Малой Сосновы перевезли за тридцать с чем-то километров в небольшое село с громким названием Петропавловск. Богорад по этому поводу сказал: «Очень хорошо, будет для тебя прекрасная тренировка в ходьбе». В тот момент для меня было проблемой даже добраться до соседней комнаты, куда мне ставили еду (раньше я ел в постели). Ноги при ходьбе страшно болели, но Богорад беспощадно увеличивал и увеличивал дистанции моих «прогулок», сначала с палочкой, а потом и без. Наконец, несмотря на мои отчаянные протесты, меня отправили обедать в интернатскую столовую, километра за полтора от изолятора. Богорад был неумолим. И он сдержал свое обещание. В конце лета я с тремя товарищами отправился в Петропавловск навещать наших малышей. С собой мы тащили в рюкзаках серьезный груз – продукты из посылок. С тех пор я полюбил ходить на большие расстояния, а впоследствии приучил к этому и сына.

Мемуары Ллойд Джорджа

Хочется упомятнуть об одном эпизоде. В свободное от обязанностей по интернату и от работы в местном колхозе я наведывался в районную библиотеку. Мне разрешали самому лазить по полкам: может понравилось, что я бережно обращался с книгами, а может просто потому, что книгочеев там было не так уж много. Однажды я нашел… Ну вот, представьте себе село в 60 км от порта на Каме – Оханска, и примерно в 100 км от областного центра, Перми (тогда Молотова). И вот, пожалуйста, в библиотеке я нашел фолиант, именно фолиант – изданные на прекрасной бумаге, в роскошном переплете мемуары Ллойд-Джорджа – премьер-министра Великобритании во время Первой Мировой Войны и в первые послевоенные годы. Как туда попал этот раритет? Перевод был выполнен прекрасно, читались мемуры легко. Многие из исторических событий, которые описывал Ллойд-Джордж, остались в памяти, но больше всего мне запомнилось его утверждение «Прекрасный капитан первого ранга может стать никуда не годным адмиралом». До закона Паркинсона «Каждый поднимается до уровня своей некомпетентности» оставалось не менее тридцати лет. Много лет спустя, будучи главным специалистом большого проектного института, я не раз говорил своим коллегам и руководителям: «Зачем повышать в должности человека, не обладающего склонностью к руководящей деятельности? Не лучше ли, если он хороший специалист, просто увеличивать его оклад или как-то еще его поощрять?». Кстати говоря, уже на первом году Великой Отечественной Войны было издано распоряжение о том, чтобы бойцов, совершивших подвиг, не производить в лейтенанты, так как хороший солдат далеко не всегда становился хорошим командиром.

Ближе к осени 42-го года нас нашла мама (именно нашла, так как с информаций было из рук вон плохо), и нас с братом привезли к ней в Молотов (Пермь), а оттуда в осенью 1943 в Москву.

Школа в Перми

Итак, 7-ой (старший) класс школы в Перми. Веселый, дружный коллектив. Совсем непохоже на то, что было в Большой Соснове. Здесь все было иначе – горожане встретились с горожанами, так что существенной разницы между нами не было, а потому не было и взаимного отторжения. Даже моя фамилия не вызывала раздражения, разве что появилась шутка: «Говорят, что Немца под Москвой остановили, а он до Урала дошел». Нас старались подкармливать. Помимо карточек школьникам выдавали талоны на дополнительное, хотя и очень скромное, питание.

Вспоминаются несколько эпизодов.

Наш класс регулярно сбегал с уроков зоологии. Чтобы эти побеги прекратились, директриса приказала запереть входные двери. Мы «не растерялись» – ушли из школы через чердак по пожарной лестнице. Кстати, эта лестница находилась напротив окна директорского кабинета, и директриса беспомощно наблюдала как спускались двадцать с чем-то гавриков, включая девочек (кажется, именно они и были заводилами). Надо отдать директрисе должное, у нее хватило выдержки не окликать нас в этот момент, но когда мы возвращались в школу к следующему уроку, она нас встретила в дверях и высказала все, что о нас думала. Естественно, комплиментами там даже не пахло.

Не знаю зачем, но из старшеклассников нескольких школ был организован сводный батальон. Нас начали учить ходить строем. Командир батальона был очень добрым человеком, и время от времени командовал отдОхните (с ударением на втором слоге) ребята. Сначала все шло вроде бы ничего, но уже на втором или третьем занятии по шагистике начались непонятные вещи: мы перестали идти в ногу. Наш командир никак не мог понять в чем тут дело. А ларчик просто открывался. Во втором ряду шагали две голосистые девочки. Они пели арии из оперетт. Представляете, поют Инна Сосновская и Галка Кричевская «Карамболину», а мы вышагиваем как цирковые лошади в такт их пению.

Первая шпаргалка.

Довеселились мы с этой зоологией! Оказалось, что по ней тоже нужно сдавать экзамен, и что оценка пойдет в аттестат. Ну аттестат – это еще когда! А на второй год оставаться или все лето убить на переэкзаменовку – это уже серьезно! Что делать? Ответ напрашивался сам собой – готовить «шпору». Хорошо девочкам: у них почерк мелкий и каллиграфический, так что изготовить микроскопическую шпаргалку они смогут. А мне что делать? Пишу я крупно, с мужским размахом, а почерк… я с ним всю жизнь мучился, пока не освоил пишущую машинку. Но делать нечего. Кладу перед собой учебник по зоологии и начинаю творить шпаргалку. Работаю усердно, все свободное время. Наконец, «шпора» готова. Гляжу на нее со вздохом: несколько тетрадных листков, исписанных с обеих сторон, как их спрятать?

Однако, деваться некуда. Иду сдавать экзамен. Беру билет, сажусь подальше от учительницы. Лезу в карман. О ужас – шпаргалку дома забыл! Ну всё! Завал обеспечен. Все-таки решил посмотреть вопросы: а вдруг что-нибудь несложное. Вопросы оказались солидными. У преподавательницы зоологии были все основания не жаловать седьмой класс, а потому билеты она готовила как орудие мести. И тут я делаю открытие, да, да, именно открытие – ответы на вопросы билета я знаю! Получаю «хор». Примерно также сдает экзамен весь класс. По сути дела, мы составили конспекты, а значит хорошо проработали материал.

Несостоявшаяся карьера

Экзамены сданы. Надо работать, помогать маме. Принимают в подсобное хозяйство. В основном занимаюсь пасынкованием помидоров, то есть снимаю с кустов бесплодные выросты. Приобрел вкус к зеленым помидорам (Желудок закаленный: в интернате и не такое доводилось есть.). Ну а еще выполняю разные поручения: дров наколоть, в контору стройтреста сбегать и т. п… Но однажды вызывает меня начальник подсобного хозяйства: «Вот, значит, Володя, серьезное дело. Ахметка заболел. Придется тебе его временно подменить.».

Ахметка – татарчонок лет десяти-одиннадцати – свинопас. В хозяйстве штук тридцать свиней и большой боров.

– Ну а как я свиней пасти буду? Я ничего в этом деле не понимаю, ничего не знаю, – растерянно мямлю.

– А тебе ничего понимать не надо. Боров он сам все знает. Ты будешь просто вроде сторожа, чтоб никто свиней не украл.

Ладно, выгоняю стадо из хлева. Собственно, выгонять не надо, достаточно открыть пошире двери. Первым выходит хряк и не торопясь идет по известному ему маршруту. За ним стадо. За стадом я. Сначал все идет нормально. Но вот на нашем пути появляется еще одно стадо. Свиньи смешиваются.