Юные годы

Юные годы
Владлен Немец

Растет мальчишка в неполной семье. Живет семья голодновато, как и бльшинтво семей в СССР в 1930-50гг. Мальчишка не унывает, хотя с ним случается всякое: Обстановка тех времен хорошо известна. Школа, эвакуация на Урал,возвращение.Начало трудовой биографии:электромонтер, студент вечернего техникума. техник на подмосковном заводе, проетировщик…

Владлен Немец

Юные годы

Введение

Я полагаю. что читателю прежде всего интересно узнать что-то об авторе. Как говорится, «А сам-то ты кто такой?»

Так вот. Во-первых, автор человек хороший. Во всяком случае, в его дневнике в 5-ом классе имелась запись «На этой неделе вел себя лучше.». Во-вторых, он человек заслуживающий доверия. Конечно, некоторые маловеры относились скептически к его сообщению о том, что однажды в начале апреля в четыре часа утра он повстречался с компанией из четырнадцати кошек, которые не торопясь, с задранными хвостами, шествовали по Рубцову переулку по направлению к Яузе. Почему-то слушателей больше всего интересовали не кошки, а то, что именно сам автор делал на улице в столь ранний час. Точно также относились его собеседники и к другим сообщениям о необычных событиях. Например, никто не хотел верить в то, что однажды ночью под холодным дождем по центральной улице Пярну бегали две девицы и спрашивали прохожих, на видел ли кто мороженщика. Через пару дней на пляже помянутые девицы подтвердили, что все так и было.

В нескольких других случаях маловеры также были посрамлены. Например, автор как-то прогуливался с женой вдоль лесной дороги в дальнем Подмосковьи. Вдруг откуда-то из глубинки вышла танковая колонна. В голове колонны шел командирский джип. Поровнявшись с нами колонна остановилась. Из джипа вылез подполковник и спросил, не нужно ли подвезти нас до станции. Мотивы такого его поведения мне были не совсем понятны. Возможно, колонна заблудилась, и он рассчитывал, что мы ихние танки выведем к станции. Но факт остается фактом, и он может быть в любой момент подтвержден свидетелем.

Однако, автор больше не хочет класть свое доброе имя на ладонь общественного мнения, а потому впредь намерен говорить только о вполне достоверных и легко поддающихся проверке событиях.

Еще один момент. Маститые авторы, конечно могут писать о своей жизни, не упуская малейших подробностей, поскольку, как они полагают, это представляет интерес для широких слоев общественности. Делают они это, обычно, не торопясь, смакуя каждое слово, как например, «Зашел я как-то в общественный туалет, теперь уж не помню зачем…».

Я к маститым не отношусь, даже никого из них лично не встречал, а потому, ценя время и внимание читателей (ежели таковые, конечно, найдутся), торжественно обещаю говорить коротко и только по делу. Во всяком случае, все, о чем рассказано далее, действительно имело место быть. Как говорится, это не факт – это правда было.

Биографии отрывки

Необычайное происшествие в нулевой группе детского сада

В раздевалке детского сада произошло скандальное и, на первый взгляд, загадочное происшествие: Мальчишки из нулевки, которые должны служить примером для младших групп, сдирали с девочек пальто, невзирая на их отчаянное сопротивление. Девочки кричали, в отдельных случаях завязывались даже драки с неясным исходом, ибо девочки наши, как правило, ни в чем мальчишкам не уступали.

А началось все с того, что Вовка Новиков, не знаю, что на него в это утро нашло, может живот болел, подал пальто Наташке Лебедевой. А тут как раз оказалась поблизости наша воспитательница, Аглая Борисовна. Она немедленно собрала нулевку и сказала, что Вовка совершил благородный поступок – подал девочке пальто, и за это он награждается крейсером, то есть против его имени на доске будут заштрихованы аж четыре красных клетки. Если учесть, что для большинства мальчишек, кстати, как и для Вовки Новикова до этого дня, считалось большим везеньем заработать хотя бы канонерку, то есть три заштрихованные красным карандашом клетки, то станет понятным, насколько серьезным было это событие. Мальчишки решили, что для получения заветного крейсера достаточно последовать Вовкиному примеру, то есть подать девочке пальто. Ну, а ежели она уже успела самостоятельно это самое пальто надеть? Ответ напрашивался сам собой: снять с нее пальто и подать снова… Многие из нас были очень удивлены и огорчены, когда за все наши старания, а иногда даже страдания (Знаете, как девчонки больно царапаются!), мы получили по черной канонерке. А мы так хотели сделать как лучше!

И помчались первый раз в первый класс

Мне всегда очень хотелось быть хорошим, послушным и дисциплинированным. Однако, каждый раз этому мешали не зависящие от меня обстоятельства. Вот вам живой пример. Рассаживают нас в первом классе по местам. Сажусь и я на указанное мне место. Достаю пенал, чернильницу непроливашку, тетрадку и букварь, и приготовился грызть гранит наук (Зубы у меня в то время были крепкие и все свои.). И вдруг, кто-то меня сзади уколол (автоматически определяю, что это не «рондо», а перо 86, так как укол довольно глубокий). Оборачиваюсь. Сзади сидит и нагло ухмыляется высокий и очень худой мальчишка. Молча показываю ему кулак и снова поворачиваюсь лицом к доске. Следует щипок. Снова поворачиваюсь к агрессору: «Ну ты у меня на переменке дождешься!». Тут же получаю первое замечание от классного руководителя, Натальи Павловны. – Так, – думаю про себя, – мне же еще из-за тебя и попало! Начинаю обдумывать план страшной мести, и так увлекаюсь этим планом, что спохватываюсь только когда Наталья Павловна оказывается рядом со мной и спрашивает: «О чем мечтаем?». Класс хохочет. После этого я больше не обращаю внимание на его щипки, тычки и так далее. Пером он, правда, больше не кололся. Как только раздался звонок на перемену, я срываюсь с места и мчусь из класса вслед за моим обидчиком. Он очень увертлив и намного ловчее меня, но у меня упорство бульдога. В конце концов загоняю его в угол, валю на пол, и пытаюсь загнуть «салазки». И вот в этот момент, когда казалось, что справедливость восторжествует, и порок будет наказан… «Это что еще такое! А ну, пошли к завучу!». Представляете?! За мной следом, на всякий случай, привели и Виську Братухина (старшего сына знаменитого создателя первых советских вертолетов и по совместительству моего обидчика, я имею ввиду Виську, а не его знаменитого папу).

Завуч, Иван Дмитриевич, ласково посмотрел на меня и сказал (Вот что значит педагогическая психология!): «Ну как же так! Ты такой здоровый, сильный, и обижаешь такого худенького и слабенького. (Знал бы он, что этот худенький и слабенький со мной проделывал во время первого в моей жизни урока!). Ты ведь его нечаянно сломать можешь! – Я представил себе сломанного Виську, и мне стало страшно. – Я вижу, ты все понял. Сильный всегда должен защищать слабых.».

– Ну вот, в детском саду меня учили защищать девочек, а теперь, оказывается, и Виську защищать надо! – недоуменно подумал я.

– Идите ребята, а то на урок опоздаете.

Вот так вот всегда, хочешь быть хорошим, примерным, а получается…

Виська в конце концов стал моим первым настоящим другом, хотя задевать и толкать меня не перестал. Но это я стал воспринимать как изъявление дружеских чувств.

Ах эти кнопочки!

Третий класс. Делаем стенгазету к 7-му ноября. Нужен портрет Сталина. Под рукой ничего подходящего нет. Конечно, почти в каждом номере Правды или Известий потреты великого вождя публикуются. Но наклеивать в стенгазту вырезку…

– Ура, ребята. Я нашел выход!

Все оборачиваются к Юрке Еремину: «Давай. выкладывай!»

– В классе «Б» хороший портет есть. Я у них одолжу и пересниму.

Юрке на день рождения подарили фотоаппарат – по тем временам большая ценность, и он с ним не расставался.

Сказано сделано. Назавтра Юра принес прекрасную фотографию. Все вздохнули с облегчением. Газета получалась не хуже, чем у других, а главное – успеваем выпустить ее до праздников.

Я, как самый грамотный, в последний раз прочитываю заметки, уже разложенные по ватману вместе с рисунками и фотографиями. Вроде бы все в порядке – я все эти заметки уже один раз проверял… Редактор, Борис Сиротинский, проверяет раскомпановку газеты перед тем как начать всё приклеивать. Но что это?! По краям портрета Сталина… конопки. Понятно, Юрка прикреплял его к стене для удобства фоторографирования. Что делать? Зову Юру, молча показываю. Он бледнеет. С таким вещами не шутят! Мои сверстники помнят, как везде и всюду выискивались скрытые «контрреволюционные» изображения. Теперь главное, чтобы никто другой не заметил.

– Обрежь края, а то не помещается, – говорит Борис.

Юра обрезает кнопки. Уф, пролетело!

Стенгазета вывешена. Около нее толпятся наши одноклассники. Только мы трое стараемся не смотреть в ее сторону.

Колючка

Восьмой класс. Первый послевоенный год. Голодновато. Всё по карточкам. Школьников пытаются подкармливать: в буфете винегрет. А в класс приносят пирожки. На подносе. Кто то поддает под днище подноса. Начинается шарап. Сильным достается всё. Более слабым и девочкам – ничего.

С этим надо кончать! Пишу заметку в школьную сатирическую стенгазету «Колючку». Заметка проходит на ура – сатирических материалов всегда нехватает. Поскольку газета делалась в спешке, то никто, в том числе и я, не заметил, что в заметке не был указан конкретный класс. Результаты не замедлили сказаться. Уже на завтра членов редколлегии начали посещать представители разных классов, от третьего и до девятого (в этой школе старшего), с обещанием вздуть. Оказалось, что описанные в заметке события происходили в каждом классе, а преследование за критику существовало во все времена.

Арон Моисеевич Радунский

Арон Моисеевич Радунский, директор нашей школы, был человеком безусловно неординарным. Во-первых, по слухам он уже несколько раз разводился – всё с одной и той же супругой, что, конечно же, свидетельствовало о его постоянстве. Во-вторых, он был человеком ехидным. Как-то на педсовете стоял вопрос об исключении из школы одного ученика. Его поймали с поличным, когда он «обследовал» химический кабинет – бог его знает, что он мог там найти.

За парня вступился физик, Рисс: «Это очень способный ученик. Он интересуется физикой.».

– А что, в физическом кабинете всё цело? – бросил реплику Радунский. Судьба парня была решена.

А на уроках по математике, которую Арон Моисеевич вел в старших классах, нам доставалось. Выслушав ответ незадачливого школьника Арон Моисеевич начинал: «Ну что ж, сегодняшний матриал вы подготовили хорошо, но, – большой палец правой руки отрывался от кулака, поднимался, изгибался и начинал вращаться, – элементарных знаний нехвататет. – Директор переходил на ты, – Садись, двойка!» – и большой палец прищелкивал, как если бы давил вошь.

Традиции и кое-что еще

Может быть не вредно упомянуть об одной особенности нашей школы № 336 им. Радищева. В каком-то смысле это была элитная школа. Я не зря употребил выражение «в каком-то смысле». Дело в том, что там учились, в основном, дети работников знаменитого в то время ЦАГИ – Центрального Аэрогидро Института и подведомственного этому институту опытного завода № 156. Считалось, что радищевцы (так мы себя называли) проходят под эгидой ЦАГИ весь воспитательно-образовательный цикл, то есть детский сад, школу и институт, а затем идут работать в ЦАГИ или на 156-ой завод. Поэтому в школе царил культ авиации. Учили нас, наверное, неплохо, судя по тому, что все выпускники, из тех кого я знаю, стали инженерами, кандидатами и докторами технических наук. Исключением, кажется, был только Эдуард Павлович Думпэ, который стал профессором и доктором медицинских наук.

Эвакуация

22 июня 1941 года. Выступление Молотова. Мы уверены в скорой победе. В стране пропагандировалась знаменитая формула «На вражьей земле мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом». Писали о каком-то Ворошиловском залпе, который многократно превосходит суммарный залп немецкой артиллерии, и т. д. и т. п., Сводки первых дней войны также способствовали такому шапкозакидательскому настроению. Советское руководство всегда заботилось о том, чтобы не пугать граждан, а потому старалось как можно меньше их информировать.

Этим же принципом, очевидно, руководствовалось начальство МосгорОНО, когда в конце июня 1941 решило эвакуировать из Москвы школьников. Родителям было сказано, что все школьники в обязательном порядке должны отправиться в летние пионерские лагеря.

А вот когда мы прибыли под Рязань, в село Юшта Шиловского района, нам объявили, что это не пионерский лагерь, а интернат. Естественно, что рассчитывая на пребывание в лагере только в течение лета, никто из нас не обзапасся зимней одеждой и утепленной обувью, что весьма сказалось с началом зимы.

Мы были эвакуированы вместе с нашими классными руководителями, и они, надо отдать им должное, очень о нас заботились, но их возможности были весьма ограниченны.

Пока было тепло и относительно терпимо с продовольствием, все было более или менее благополучно. Главная беда состояла в частых расстройствах желудка – результаты налетов на колхозные и частные сады и огороды, где мы воровали незрелые овощи и фрукты. Лечили нас рисовым отваром. В порядке профилактики от малярии мы получали акрихин. По вкусу он очень напоминал хину, только, пожалуй, был еще более горьким. Мы с этим акрихином боролись как могли: наиболее сознательные закатывали таблетки в хлеб и глотали. А другие делали вид, что глотают, а сами их выкидывали, и в этом деле так поднаторели, что хоть в цирк фокусниками.

Неожиданно, в октябре, нас, ничего не объясняя, посадили на теплоходы и отправили на Урал. Уже после войны я узнал, что наша поспешная эвакуация из под Рязани была вызвана тем, что немцы прорвались где-то в этом районе.