Рождение династии. Книга 1. Смута

Сам хан с главными силами расположился в селе Котлы, откуда послал свои передовые отряды в бой. В мелких стычках с русскими отряды хана постоянно терпели поражения; это вынудило его отступить, бросив обоз. По дороге на юг, в крымские степи, войско хана понесло большие потери от преследовавших его русских полков. Русские конные отряды бросились преследовать отступающего противника, настигли его у Серпухова на Оке и гнали до Тулы, истребляя и взяв в плен сотни крымцев. За победу над Казы-Гиреем Борис Годунов получил наибольшее вознаграждение из всех участников этой кампании (хотя главным воеводой был не он, а князь Фёдор Мстиславский): три города в Важской земле и звание слуги, которое считалось почётнее боярского.

Но царь пошел еще дальше: по настоянию царицы Ирины он собрал Боярскую Думу. По совершении всех приличествующих обрядов, Федор встал со своего места и, сняв с себя золотую цепь-символ царской власти, украсил ею Годунова, сказав ему: «Вместе с сию цепью снимаю я, царь и самодержец всея Руси, бремя с моей выи и возлагаю его не тебя, Борис Федорович! Решай в моем государстве все дела, кроме важнейших, которые докладывай мне, не приводя их в исполнение без моей царской воли: я буду по-прежнему царем-государем».

После такой победы над соперниками, желающих обвинять Бориса или устранять его от управления страной, больше не осталось. Годунов прочно занял высшую должность при царе – он стал официально называться «правителем».

Иноземные послы знали точно, что по всем государственным делам следует обращаться не к царю, а к его шурину. Иными словами, фактически при Федоре страной управлял Борис, хотя он и не назывался царем.

Однако, хоть Борис и победил, Шуйские не сдавались. Они решили уговорить Федора развестись с сестрой Годунова, от которой у того так все и не было ребенка. Шуйские уговорили и митрополита Дионисия действовать вместе с богатейшими московскими купцами и высшим духовенством, явиться во дворец и передать царю «моление народа».

В нем говорилось, как обеспокоен народ, что у царя нет потомства и грозит пресечься на престоле великая династия Рюрикова. Оттого и молят люди Федора сослать неплодную супругу в монастырь, как поступил дед его Василий с бесчадной Соломонидой, а в жены взять молодую боярышню – внучку погибавшего в ссылке Ивана Мстиславского.

Митрополит, к которому обратились за поддержкой, согласился, надеясь таким образом уменьшить влияние Бориса при царе.

Но Годунов вовремя узнал о планах противников и принял меры, чтобы челобитья народ царю не подал.

Годунов сообщил царю, как его задумали разлучить с любимой женой. Вечно улыбающийся Федор в первый раз в жизни пришел в гнев – он обожал Ирину.

Уже на другой день Москва сидела по домам, а слуги конюшего схватили шестерых купцов-зачинщиков и среди них гостя Москвы Федора Нагого – дядю юного царевича Дмитрия.

Купцы не дрогнули, пытки выдержали, им было чего ждать. За день до мятежа, вместе с боярами, совершили они крестное целование и приложили руки к челобитной царю Федору Ивановичу.

Годунов сам приехал к владыке Дионисию, уговорил его не мучить царя, не оскорблять царицу.

– Государь с государыней – люди молодые, дети у них будут, – убеждал Годунов. – А не будет, так к лучшему.

Блаженный может родить блаженного. Мне известно, что царевич Дмитрий пригож, умом быстр. О наследнике печалиться нечего.

Дионисий, видя, как кроток стал конюший, не посмел дать волю жестокосердию над государем. Статочно ли принуждать самодержца расстаться с возлюбленной супругой. Владыка потребовал от правителя слово – оставить дело о челобитии без последствий. Борис Годунов слово дал, но прибавил:

– Заводчики мятежа, напавшие на мой двор и на дворы моих родственников, будут казнены.

Шесть купеческих голов скатились на Красной площади. Дионисий понял, что проиграл и поспешил во дворец – покаяться перед царем. Царь Дионисия простил, но Борис обманул: не простил ни его, ни других. Он обманул всех. Борис решил твердо, что с Шуйскими нужно разобраться.

Средство к этому было известное – донос. Людей Шуйского научили, что нужно сказать, чтобы их господа оказались в темнице, те так и поступили.

Уже в сентябре Борис приказал доставить на суд князей Андрея, Дмитрия, Александра да Ивана Шуйских. Оказались в тюрьме князья Татевы, Бекасовы, Урусовы, Колычевы.

Истязаний, допросов с пристрастием Годунов не допустил. Умел без битья пытать. Против Шуйских свидетельствовал их слуга.

Взяли под стражу знаменитого воеводу – победителя Батория князя Ивана Петровича Шуйского. Поставили перед судьями и князя Василия Ивановича. Слушал он, как уличает его в измене его же слуга, от стыда щеки горели.

Сказал судьям со слезами на глазах:

– Мыслимо ли этак клеветать? Слуга на господина? Ну, скажите, мог ли я участвовать в мятеже, занимаясь мирными делами в Смоленске?

Тут Шуйский повернулся к слуге:

– Много ли тебе платят за лжесвидетельство?

– Много! Больше, чем за верную службу твоему батюшке и тебе, скряга!

На том разбирательство дела Шуйских закончилось.

По окончании следствия князя Ивана Петровича Шуйского сослали в отчину его, село Лопатничи, с приставом из Лопатнич отправили на Белоозеро и там удавили; князя Андрея Ивановича Шуйского сослали в село Воскресенское, оттуда – в Каргополь и там также придали смерти. Василия Ивановича с братом Александром отправили в Бий-городок. Дмитрия с Иваном сослали в Шую. Князь Иван Татев отправился с приставом в Астрахань, Крюк-Колычев – в Нижний Новгород, Бекасовы – в Вологду.

Расправа с Шуйскими была кровавой, слова об измене добывались под пытками.

Царь Федор, который доверял Борису, даже и не подозревал, что делается его именем в его стране. Борису удалось представить ему дела так, что виновником распри получался митрополит Дионисий. Расправы над купцами, над боярами, подвигли митрополита Дионисия и крутицкого архиепископа Варлаама требовать суд над конюшим.

– Иоанн Златоуст наставляет нас, грешных, – сказал Дионисий, глядя царю в глаза. – «Душа благоразумная видит, что должно делать, не имея нужды во многих пособиях, а неразумная и бесчувственная, хотя бы имела множество руководителей, предавшись страстям, остается слепою». – Твой конюший, государь, алчет, как ненасытный волк, почестей и богатств. Он то, может, и умен, но душа у него слепая.

Честные бояре Шуйские погибают в темнице ради Борисовой алчности… За твою честь, царь, страдают. Ты греешь на своей груди, добрый наш господин, гада холодного, ядовитого. Упаси меня Боже напророчить, но как бы и тебе не пришлось изведать пагубной силы его яда.

Царь закрыл лицо руками и заплакал.

– Прости его, владыка! Прости Бориса! Он и впрямь алчен… Ты не мне, ты ему скажи, он опамятуется. Борис, ты слушай, слушай!

– Я слушаю, государь, – отвечал Борис. – Клевета она и есть клевета. Чем светлее уста, клевету произносящие, тем горше слушать.

– Он – совершенный бесстыдник, твой ближний боярин! – воскликнул Дионисий. – Все его свидетельства против Шуйских и других бояр – купленная на деньги ложь. Ты, государь, Богу молишься усердно, да Борис пожирает твои молитвы. От него, лжеца и тирана, произойдут в России великие бедствия.

– Тебя, владыка-краснослов, ожидает Хутынский монастырь, – сказал конюший. – Иди туда, откуда пришел. Будь достоин своего прозвища – Грамматик. Побереги слова для хвалы Господу, не трать на хулу.

Тогда встал перед царем архиепископ Варлаам и воскликнул:

– Царь! Ты безвольно и постыдно дал ослепить себя через женщину. Твой слуга творит беззакония твоим именем, а потому все казни, все темные убийства, совершенные слугой, падут на твою голову.

– Варлаам, поостынь! – сказал Годунов. – Для тебя приготовлена келейка в Антониевом Новгородском монастыре.

– Не боюсь тебя, Борис! Не боюсь принять смерть от тебя! Но запомни: все слезы, до единой капельки, отольются на тебе и твоем племени. Коли за себя не страшно, побойся за детей своих.

– Прости, государь, неразумных пастырей, – сказал Годунов Федору Ивановичу. – Я сыскал вместо них кроткого и мудрого. Имя ему Иов.

– Иов! – застонал Дионисий.

– Государь, это поп опричников! – вскричал Варлаам, но на него надвинулась стража, и тогда пошел он прочь от царя, отплевываясь, как от сатаны.

Царь с легкостью согласился заточить Дионисия в новгородский монастырь, а митрополитом был назначен Иов, верный союзник Бориса.

Через год, по настоянию Годунова и при активной поддержке царя, прибывший в Москву Вселенский Патриарх Иеремия II, нуждавшийся в материальной помощи, вынужден был согласиться на отделение русской церкви от Константинополя и создание Московского патриархата.

Но переговоры были очень тяжелыми. Когда патриарх Иеремия удостоился аудиенции в Кремле, царь щедро одарил его и всех его спутников, но в обмен за благодеяния предложил учредить в Москве отдельный патриархат, независимый от Царьграда.

Крайне религиозный царь Федор Иванович мечтал о независимости Московской церкви. Крепко засели в его голове слова монаха Елеазарова монастыря Филофея: «Москва – третий Рим и четвертому не бывать…»

Однако, Иеремия склонен был к единоличным решениям. Греки из его свиты были недовольны этим и жаловались на его трудный характер:

«такой патриарх имел нрав, что никогда не слушал ни от кого совета, даже от преданных ему людей, почему и сам терпел много, и церковь в его дни».