Кин

Кин
Влас Михайлович Дорошевич

Старая театральная Москва
«Празднуют 35-летний юбилей Ф. П. Горева. Всё был Макс Холмин, – и вдруг „Старый барин“. Как быстро несётся поток жизни! Словно это было только вчера…»

Влас Михайлович Дорошевич

Кин

(Ф. П. Горев)

* * *

Празднуют 35-летний юбилей Ф. П. Горева.

Всё был Макс Холмин[1 - Макс Холмин – герой «Блуждающих огней» Антропова, боевая роль любовника старого репертуара. «Старый барин» – пьеса А. А. Пальма. «Старый барин» – роль характерная, пожилая, героя-резонёра. А. К.], – и вдруг «Старый барин».

Как быстро несётся поток жизни!

Словно это было только вчера. Я помню:

Лето. Петровский парк. Театр Бренко. Горев, приехавший на гастроли в Москву.

– Красавец Горев!

Иначе его не называли.

Днём, около входа, толпа дам.

– Горев! Горев! – шёпот.

А он проходит среди этих, цветущих шпалер радостный, красивый, как молодой бог, беззаботный, как птица.

Самоуверенный? Спокойно глядящий вперёд?

Вряд ли.

Просто, ни о чём не думающий.

«И во всех глазах он без труда читал различными сердцами написанное одно и то же».

Так же он прошёл и мимо нас.

Мы с вами за эти долгие, долгие годе вели серое, тоскливое, однообразное существование, трудились, работали, зачем-то тянули какую-то лямку. А он прошёл мимо нас, как праздник. Блестящий, великолепный.

Ни о чём не думающий.

И в жизни, и на сцене всё ему давалось без труда.

В жизни…

Имя Горева было окружено легендами. Но:

Покой и сон их душам молодым…

как поётся в «Синей Бороде».

На сцене…

Помню, после первого представления аверкиевской пьесы из византийской истории мы ужинали: несколько журналистов, артистов и один «византиец».

Молодой учёный, из-за византийской жизни проморгавший свою. Наживший близорукость, согнувший себе спину в дугу над «изысканиями».

Он и в театр-то выполз только потому, что шла Византия.

Ни что другое не могло бы его заинтересовать.

Учёный «гулял».

Выпил три четверти рюмки водки и тыкал вилкой в устричную скорлупу.

Он был выбит из колеи. Он был в восторге от Горева, игравшего византийского императора.

– Нет-с, эта сцена! Когда он уходит из спальни жены! Не спуская глаз! Пятясь спиной! Словно боится, что повернись, – и ударят сзади кинжалом! А как он проходит мимо каждого кресла, мимо каждой портьеры! Словно весь дворец, и даже спальня жены полны спрятанных убийц! Да ведь это вся Византия! Вся Византия!

В это время в ресторан пришёл Горев.

– Правда, недурно? – мельком спросил он в ответ на похвалы и глубоко задумался:

– К устрицам ты дашь мне не пармезану… нет…

Но учёный горел.

– Фёдор Петрович! Откуда вы взяли эту характеристику эпохи? Это вы почерпнули у такого-то? Вы, вероятно, штудировали такого-то? А на эту мысль вас. наверное, навёл такой-то?

Ф. П. Горев посмотрел так, словно у него над головой обломилась библиотечная полка, и полетели на него книга за книгой, в переплётах.

– Ни у кого не брал. Что тут брать?

– Но как же? Такая характеристика эпохи?

– Да что ж тут трудного понять. Вышел на сцену – смотрю: кругом такая дрянь…

Горев выразился сильнее.

– От них чего угодно ждать можно! Станешь пятиться!

Учёный смотрел, вытаращив глаза.