Вий

Вий
Влас Михайлович Дорошевич

«Чудные дела творятся на свете, господа. Другой раз погибнет человек, потом раздумаешься:

– Из-за чего погиб человек?

Только руками разведешь, да и плюнешь. А другой человек, который рецензент, при этом еще как-нибудь нехорошо и выругается…»

Влас Михайлович Дорошевич

Вий[1 - «Вий» – повесть Н.В. Гоголя из сборника «Миргород» (1835).]

Петербургское предание

(Рассказано пасечником Рудым Панько[2 - Рудый Панько – литературный персонаж, от имени которого изданы «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1829—1832) Н.В. Гоголя.])[3 - Впервые – «Россия», 1900, 29 сентября, No 514. Печатается по изданию – Сцена.]

* * *

Чудные дела творятся на свете, господа. Другой раз погибнет человек, потом раздумаешься:

– Из-за чего погиб человек?

Только руками разведешь, да и плюнешь. А другой человек, который рецензент, при этом еще как-нибудь нехорошо и выругается.

Да вот, что далеко ходить! Вы философа Хому Брута[4 - Хама Брут – герой повести Н.В. Гоголя «Вий».] знали? Ну, конечно же, знали! Того, что Николай Васильевич Гоголь еще описал. Добрый был философ. Кварту горилки, бывало, ко рту поднесет, – только ее и видели. Хороший был философ. Что к бубличнице иногда, грешным делом, хаживал, – так быль молодцу не укор. Ведь и то надо подумать: зачем-нибудь она, бубличница-то, на свете и создана! Одним словом, важный был философ. А пропал не за понюх табаку!

А все потому, что в столичный город Санкт-Петербург поехал. Ведь взбредет же человеку этакое в голову! Впрочем, и то сказать – философ. Задумал: «поеду да поеду», сел на машину[5 - …сел на машину… – на поезд.] и действительно поехал. Ну, да не без добрых людей и на железной дороге: не одни жулики по вагонам ходят. Поместился против Хомы Брута добрый человек. Без ноги, вместо одной ноги деревяшка, один глаз тоже вышибен, и вместо руки пустой рукав шинели болтается. Словом, видимо, человек опытный и жизнь знающий. Отрекомендовался:

– Капитан Копейкин[6 - Капитан Копейкин – герой «Повести о капитане Копейкине», входящей в первый том поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души».]. А вы кто будете?

– Я, – философ говорит, – философ Хома Брут, еду в столичный город Санкт-Петербург.

Тут ему капитан Копейкин очень обрадовался.

– Ах, – говорит, – очень приятно. Много про вас читал. Но только напрасно вы, молодой человек, в город Санкт-Петербург едете!

– А любопытно мне было бы знать, – Хома Брут спрашивает, – почему бы это такое?

– А потому, – говорит капитан Копейкин, – что не попасть бы вам там в переделку!

Философ только усмехнулся себе в ус:

– Ну, этим-то, – говорит, – меня не испугаешь!

Вы ведь философа хорошо помните? Человек был молодой, но подковы гнул, не тем будь помянут.

– Сам, – говорит, – кого хочешь переделаю! А капитан Копейкин на своем настаивает:

– Ну, вы этак, молодой человек, не говорите. И не таких, как вы, переделывали. Вы студента Раскольникова изволили знавать[7 - Вы студента Раскольникова изволили знавать?.. А так переделали… – Раскольников – герой романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Об инсценировках романа см. комм. к фельетону «Как писать рецензии».]? На что страшный был человек: двух старух топором убил, – и не пикнули! А так переделали, что родная мать не узнала! Базаров тоже – медик был[8 - Базаров тоже – медик был… и тот в переделку попал! – Базаров – герой романа И.С. Тургенева «Отцы и дети». Пьеса Н.Я. Никольского «Отцы и дети» по роману Тургенева была поставлена в Театре Литературно-художественного общества в 1900 г.], мужчина огромадный, и тот в переделку попал!

– Ну, – Хома Брут говорит, – так то студенты. Им уж видно на роду написано в переделку попадать. А я – философ.

– Да ведь, – капитан Копейкин-то говорит, – драматургу все равно, кого переделывать. Они не смотрят, что переделывают.

– Эге! – заметил философ. – Это, как богослов Холява[9 - …как богослов Холява… – Холява – персонаж повести Н.В. Гоголя «Вий».], – что увидит, то и стащит.

– Да! Но Холява просто таскал во всей, так сказать, неприкосновенности. А драматург не только чужое возьмет, но еще и изуродует!

Тут Хома Брут струхнул было немного:

– А что это, – спрашивает, – за цаца такая – драматург? Много я нечисти видал, а о такой и слышать не довелось. Страшнее они кикиморы или нет?

– Там уж увидите, – капитан Копейкин говорит, – страшнее или не страшнее. А только мой совет бы вам, молодой человек, пока время есть, на первой станции вылезть да назад в Киев поехать.

Ему бы послушаться, ну, да ведь человек молодой.

– Вот еще, – говорит, – что же я после этого за казак буду, если я каких-то драматургов испугаюсь?

Известно, человек бесстрашный!

– Ну, – капитан Копейкин говорит, – это уж дело ваше. Хотите ехать, – поезжайте. Только позвольте мне вас, молодой человек, отечески предупредить: как человек молодой, вы, конечно, по театрам пойдете, посмотреть захотите, – так будьте осторожнее: потому что тут он самый этот драматург-то и есть. При каждом театре драматург сидит. А в кармане у него в боковом ножницы, а в заднем кармане у него клейстер.

– Ладно! – Хома Брут говорит.

Вот этаким манером, господа вы мои милые, и приехал он в Петербург. Ну, город, сами понимаете. Санкт-Петербург не даром называется! Что ни улица, то министерство, так что диву даже дашься:

– На что их столько понадобилось?

Ну, да это не нашего ума дело. А вот что нашего ума дела, – на каждой улице ресторация. И в каждой ресторации люди сидят и, как бы им свое отечество спасти, разговаривают и при этом разные напитки не хуже богословов пьют. Одно слово, Минины – только выпивши[10 - …как бы им свое отечество спасти… Одно слово, Минины – только выпивши. – Минин, Захарьев-Сухорук, Кузьма Минич (?-1616) – нижегородский посадский человек, организатор ополчения против польской и шведской интервенции начала XVII в. Здесь: отечественные патриоты.]. Хорошо-с! Зашел философ Хома Брут в одну ресторацию, сколько философу полагается, выпил, разговоров послушал, зашел в другую ресторацию, послушал о спасении отечества, в препорцию выпил[11 - …в препорцию выпил. – Препорция, пропорция – здесь: соответственно.]. В третью, в четвертую. Набрался духу и решил в театр пойти:

– Что это за театры такие, о которых капитан Копейкин в поезде говорил?

А театров, судари вы мои, театров в Петербурге, – ну, что грибов в дождливую осень. Всякие театры есть. Такие, что зайдешь, посмотришь, потом всю жизнь рассказывать надо, что видел. И такие есть театры, что не дай Бог при заседательше рассказывать, что там играют. Ухо откусит!

Такой театр есть веселый, где все поют. Такой веселый театр, дай Бог ему! Кто во что горазд, – разными голосами. Бабушки древние, старички, которым уж Богу молиться пора, – и те там поют. Такой веселый театр. Только, чтобы в него попасть, надо четыре дня и четыре ночи на открытой площади, не пивши, не евши, под дождем простоять, – так что не всякому это с руки. Скорей Богу душу отдашь, чем в этот театр попадешь.

А то и такие представления есть, где все от радости танцуют. Наденут юбочки по коленочки, чтобы ногам вольней было, и танцуют. Только и в этот театр с опаской ходить надо. Потому сидят там в самых первых рядах люди такие, «балетоманы» прозываются. И как заметят они, что который человек от радости в ладоши не бьет, так они в того человека вставными зубами и вопьются. И так вопьются, что сами потом вставных зубов из человека вывязить не могут. Так ходит человек после этого всю жизнь свою весь во вставных зубах. А зубы его ежечасно, ежеминутно угрызают. Ужасы!

Всякие театры есть! И такой, где только по-французски играют, и такой, где хоть и по-русски играют, но тоже ничего не поймешь:

– Что такое?

Так что сам директор диву дается:

– Позвольте, – говорит, – ничего не понимаю, что такое тут происходит. Похвалите их в моей газете[12 - …похвалите их в моей газете. – Имеется в виду Суворинский театр и газета «Новое время».]!

И такой театр есть, в котором, как в предбаннике. Ей Богу! Даже нарочно театр так топят. Директор подойдет, когда печник печи топит, да, добрый человек, и прикажет:

– Подкинь-ка, подкинь-ка еще полена два! Чтоб актрисам на сцене раздеваться было теплее. Застудишь!