Без циркуляра

Кашкадамов обнял меня за талию.

Я видел, как он улыбаясь и вопросительно смотрит на директора.

– А если сделать исключение? Уж очень мальчишке учиться хочется.

– Год потеряет! – плакала матушка.

– Закон Божий знаю! – рыдал я. Директор уже с отвращением пожал плечами:

– Удивляюсь вам, Алексей Гордеевич! Тут казенное учреждение, и существуют правила! Надо, наконец, внушить им…

Он кивнул на мою матушку так, как на неодушевленный предмет. «…Уважение к казенным учреждениям и к правилам…» А я мочил слезами вицмундир Алексея Гордеевича. И инспектор, улыбаясь немножко виновато, говорил:

– Изо всего ведь пятерки!

Директор уж безнадежно пожал плечами:

– Если вы остаетесь при особом мнении, Алексей Гордеевич, я передам вопрос на разрешение педагогического совета.

И строго сказал моей матушке:

– Можете идти с вашим сыном. Вопрос о принятии или непринятии будет разрешен педагогическим советом.

– Господин директор…

– Я вам говорю, можете идти, сударыня…

Такой презрительный тон только и можно услышать что в школе по отношению к родителям.

– Господин инспектор скажет вам, когда зайти за решением. Ступайте! Матушка поклонилась, плача взяла меня, горько рыдающего, за руку, и мы пошли, как двое виноватых и ждущих наказания.

А инспектор Кашкадамов проводил нас до дверей и потихоньку сказал моей матери:

– Не беспокойтесь. Я похлопочу!

Я радостно взглянул на «господина инспектора Кашкадамова».

На меня, улыбаясь, смотрело полное, добродушное, насмешливое лицо.

Он взял меня толстыми пальцами за щеку:

– Будешь, брат, так в гимназии реветь, – в карцер посажу! «В гимназии», это звучало для меня как музыка.

– Господин инспектор Кашкадамов, я плакать не буду! – уверял я, заливаясь слезами.

– Год пропадет! – жаловалась матушка.

– Да ведь правила, сударыня! Ну, да я похлопочу! Вы не беспокойтесь, вы не беспокойтесь.

Через три дня матушка вернулась из гимназии с ликующим лицом:

– Инспектор Кашкадамов велел только, чтоб ты хорошо учился. Пойди сюда, я тебя поцелую, гимназист ты мой.

Я начал ходить на голове. Матушка плакала от радости.

Простите за эту «детскую» историю, где все так мелко и так ничтожно, но я не умею лучше прославить память старого учителя, который почил теперь от долгого и доброго труда.

Мне врезалась в память каждая подробность этой сцены. Немудрено. За всю свою гимназическую «карьеру» я помню не более трех случаев, когда ко мне отнеслись по-человечески. Трудно было бы забыть.

Фигуры этих двух педагогов – директора и инспектора Кашкадамова – вставали в моей памяти всякий раз, когда недавно так много говорилось о нашей средней школе.

И я видел их обоих ясно, совершенно ясно, хотя все это и случилось давно.

Очень давно.

Когда еще относиться с любовью к ученикам не было предписано циркулярами.

Впервые опубликовано: «Русское слово». 1903. 9 июня.