За кулисами

Do как do! Даже отлично. Но как будто немножко сипит. Ну-ка попробовать еще раз!

– Do-o-o-o!

Сипит или не сипит? Как будто и нет, как будто и да. Черт его знает.

Не разберешь.

Надо посмотреть горло.

Он берет зеркало, становится против света.

Горло, кажется, ничего. Красноты нет.

А как будто и есть!

На всякий случай лучше попульверизировать.

Он пульверизирует.

Ну-ка теперь.

– Do-o-o!!! Положительно сипит. Необходимо пополоскать.

– Do-o-o!!!

– Do-o-o!!! Еще хуже.

Ах, черт возьми, нужно паровой пульверизатор. Он дрожащей рукой зажигает спиртовую лампочку. Пульверизация сделана.

– Do-o-o!

Надо еще. Еще сделано.

– Do-o-o!

Ну, теперь окончательно слышно, что сипит. Надо лечь и положить компресс.

Ужасное положение. Вечером петь, а тут… Ну-ка попробовать, помог компресс?

– Do-o-o! Вот так сипит!

Тенор схватывается за голову.

– Что делать?.. Горчичник?

Он ставит горчичник.

– Не попульверизировать ли еще?

Он пульверизирует.

– Не положить ли еще компресс?

Он кладет.

– Ну, теперь!

Тенор набирает воздуху, чтобы изо всей силы хватить «do», и из его груди вылетает отчаяннейшее:

– Ша-а-а-а!

Он схватывает себя за волосы, глядит кругом сумасшедшим взглядом, затем кидается к звонку.

Через час он лежит в постели.

Доктор прописывает шестой рецепт. Антрепренер разрывает на себе пиджак. Полный сбор возвращается обратно. Публика ругается.

Спектакль отменен «по болезни тенора». Это вечная, старая, но всегда новая история. Если же, при всем желании, тенор не заметит в горле никакой красноты, – у него непременно зачешется в носу, – и он будет промывать нос до тех пор, пока вместо «do», у него не получится:

– Но-о-о-о!

Они лечатся от скуки и заболевают от лечения.

Баритон[11 - Баритон – мужской голос, средний между басом и тенором.]

Он никогда не лечится. Он постоянно здоров. И знаете – почему? Благодаря шерстяной фуфайке.

– О, эта шерстяная фуфайка!

Это трагическое восклицание принадлежит одной пожилой даме, с которой мы однажды разговорились о воспоминаниях ее молодости. Она произносила «о, эта шерстяная фуфайка!» с таким видом, как будто речь шла о каком-нибудь чудовище.

И это было, действительно, чудовище, которое разлучило ее с любимым человеком. Если верить ее словам, – а ей незачем было лгать: все это дела давно минувших дней, – эта фуфайка каким-то шерстяным призраком стояла между ними.

Она урывается от мужа на пять минут и забегает к нему в отель, чтобы обменяться парой слов и тремя поцелуями. А он вместо того, чтобы кинуться к ней навстречу, кричит из соседней комнаты:

– Погоди, погоди, я еще не одет. Сейчас выйду.

– Ах, Боже мой. Да не фрак же ты, надеюсь, надеваешь!

Каждая минута дорога, а он кричит:

– Не фрак, но я запутался в моей шерстяной фуфайке.

После спектакля она ждет его на углу в карете так долго, что карета начинает обращать на себя внимание городового.

– Наконец-то! Почему ты так долго? А, я понимаю! Ты ухаживаешь за примадонной…

Он смотрит на нее удивленными глазами: