Каторга. Преступники

Он читает горячо, с жаром, с увлечением. «Живой душой» повеяло в этом мире под серыми халатами погибших людей…

У Сокольского настоящее актерское лицо, нервное, подвижное, выразительное.

Он эпилептик, в припадке откусил себе кончик языка, немного шепелявит, и это слегка напоминает покойного В.Н. Андреева-Бурлака.

В «Записках сумасшедшего» Гоголя осталась только одна фраза:

«А знаете ли вы, что у алжирского дея под самым носом шишка?»

Все остальное – импровизация, местами талантливая, местами посыпанная недурной солью.

– Это Поприщин – каторжник, ждущий смерти как избавления.

В его монологе много намеков на местную тюрьму. Я уже посвящен в ее маленькие тайны, знаю, о ком из докторов идет речь, кого следует разуметь под какой кличкой.

Эти намеки вызывают одобрительный смех публики, но в настоящий восторг она приходит только тогда, когда Сокольский, читающий нервно, горячо, видимо, волнующийся, начинает кричать, стуча кулаком по столу:

– Да убейте вы меня! Убейте лучше, а не мучайте! Не мучайте!

– Биц его! – не унимается образованный зритель.

И вся публика аплодирует, кажется, больше тому, что человек очень громко кричит и бьет кулаком по столу, чем его трагическим словам и тону, которым они произнесены.

Мрачное впечатление «Записок сумасшедшего» рассеивается следующей за ними сценой «Седина – в бороду, а бес – в ребро».

Это импровизация. Живая, меткая, полная юмора и правды картинка из поселенческого быта.

Поселенец с длинной, белой, льняной бородой всячески ухаживает за своей сожительницей.

– Куляша! Ты бы прилегла! Ты бы присела! Куляша, не труди ножки!

Куляша капризничает, требует то того, то другого и в конце концов выражает желание плясать вприсядку.

В угоду ей старик пускается выделывать вензеля ногами.

Здесь же в публике сидящие «Куляши» хихикают:

– Какая мораль!

Поселенцы только крутят головой. Каторга отпускает крепкие словца.

Как вдруг появляется старуха, законная, добровольно приехавшая к мужу жена, и метлой гонит Куляшу.

Куляша садится старику на плечи, и старик с сожительницей за спиной удирает от законной жены.

Так кончается эта комедия… Чуть-чуть не сказал «трагедия».

Теперь предстоит самый «гвоздь» спектакля.

Пьеса «Беглый каторжник».

Пьеса, сочиненная тюрьмой, созданная каторгой. Ее любимая, боевая пьеса.

Где бы в каторжной тюрьме ни устраивался спектакль, «Беглый каторжник» на первом плане.

Она передается из тюрьмы в тюрьму, от одной смены каторжных к другой. Во всякой тюрьме есть человек, знающий ее наизусть, – с его голоса и разучивают роли артисты.

Действие первое.

Глубина сцены завешана каким-то тряпьем. Справа и слева небольшие кулисы, изображающие печь и окно.

Но публика не взыскательна и охотно принимает это за декорацию леса.

Сцена изображает каторжные работы.

Трое каторжан, изображающих толпу каторжных, копают землю.

Герой пьесы, почему-то архитектор, Василий Иванович Сунин, сидит в сторонке в глубокой задумчивости.

– Что лениво работаете, черти, дьяволы, лешие? Пора урок кончать! – слышится из-за кулис.

Это голос надзирателя.

Бьет звонок, и каторжные идут в тюрьму.

– Пойдем баланду хлебать! Что сидишь? – говорят они Василию Ивановичу.

– Сейчас, братцы, ступайте! Я вас догоню, – отвечает он.

Василий Иванович – его изображает тот же Сокольский, главный артист труппы, – Василий Иванович тяжко вздыхает.

– И так все впереди. Кандалы, работа, ругань, наказания!

Ничего светлого, ничего отрадного. На всю жизнь! Ведь я – вечный каторжник. Бежать? Но куда? Кругом лес, тайга! Бегу!

Лучше голодная смерть, лучше смерть от хищных зверей, чем такая жизнь! Разобью кандалы – и бегу, бегу…

Василий Иванович снимает кандалы и… и вот уж этого-то меньше всего можно было бы ожидать.

С изумлением, с испугом оглядываюсь на публику.

– Да что это?

Каторга разражается гомерическим хохотом… Хохочут просто над тем, как легко снять кандалы.

– Прощайте, кандалы! Вас никто больше носить не будет! Я вас разбил! – говорит Василий Иванович. – Прощай, неволя!

И уходит.