Сын Сальвини

У Завьялова загорелись нос, уши и шея.

– А мне в Уриеле Акосте! – сказал Пахомов.

Громов улыбнулся той же меланхолической улыбкой.

– А вам в Уриеле Акосте?

И вышел в соседнюю комнату.

– Трагедии или комедии? – указал Завьялов глазами на толстую книгу, лежавшую на столе.

– Конечно, трагедии!

– Откроем, я загадал. Если трагедии, – я буду актером. Если комедии…

– Ну, вот еще! Разумеется, трагедии!

– А может, «Исторические хроники», первый том! Они на цыпочках подошли к столу.

– Открывай!

– Страшно.

– Если трагедии, будем актерами. Трагедии?

Завьялов стоял молча, открыв первую страницу.

– Трагедии?

«Новые похождения знаменитого сыщика Лекока»[4 - «Новые похождения знаменитого сыщика Лекока» – вольное название серии детективных романов французского писателя Эмиля Габорио (1832—1873).]. Они положили книгу и отскочили:

– Идет!

На пороге стоял Громов и протягивал им две карточки. Он улыбался все той же меланхолической улыбкой:

– Вот вам, мои молодые друзья. Здесь оставлено место в автографе. Если мы когда-нибудь встретимся на сцене, я впишу сюда еще слова: «и товарищу»… Вы будете сегодня в театре?

– Как же… всем классом…

Он молитвенно сложил руки:

– Господа… только не надо на подъезде…

Гимназисты вышли и бежали по лестнице:

– А ведь надо… на подъезде…

– Идея!..

* * *

Меня спрашивала в большом провинциальном городе, на вечере, одна очень милая дама:

– Скажите, monsieur… вы знакомы с артистическим миром… Скажите, правда, что Громов сын Шекспира?.. То есть, не так… я хотела сказать… этого… другого… как его?.. Ну, помогите же мне!

– Сальвини?

– Вот, вот. Правда, что он сын Сальвини?

– Говорят.

– Говорят… В Петербурге или в Орле, – я не помню, где именно. Но только Сальвини увидал на репетиции Громова. Увидал и зашатался.

– Зашатался?

– Да, да, да! Зашатался. Знаете, словно перед ним призрак появился. И шепчет слабым, совсем умирающим голосом: «Спросите у этого молодого человека, не была ли его матерью такая-то?» Оказывается, – да. «Сколько ему лет?» Оказывается, – столько-то. Тогда Сальвини выпрямился, оттолкнул всех: «Пустите меня к нему!» И обнял его. Оказывается, еще давно… Когда Сальвини приезжал в первый раз… понимаете, роман… Сальвини узнал в чертах…

– Но матушка Громова была замужем?

– В том-то и дело, – говорят, что нет… Молодая девушка, увлеклась, ребенок… Сальвини и говорит: «Твоя мать оставила тебе свой небесный образ. Я передам тебе свой талант!» И потом взял Громова на целое лето с собой в Италию и показал ему все: как что нужно играть и как что делать. Правда все это?

– Говорят!

К нам подошел присяжный поверенный, местный театрал, общий друг, человек всезнающий.

– Что это? Насчет Громова? Верно! Я даже назвал его раз в клубе: Петр Фомич… Томазо по-русски Фома!

– Ну, и что ж он? Скажите! Ах, как это интересно!

– Мне показалось, что он изменился даже в лице. Помолчал и потом сказал мне. Знаете, так грустно: «Никогда не надо легкомысленно играть чужими тайнами».

– Грустно?! Ну, скажите! Как это интересно…

В эту минуту в гостиную входил сам Петр Иванович Громов. Он говорил хозяйке удрученным голосом:

– Простите, что запоздал. Невольно. Я ожидал телеграммы. От Томазо Сальвини. Я был в страшном беспокойстве. Третий день от него не было писем. Я послал срочную телеграмму и был как сумасшедший, – ждал ответа.

– И что же? Получили?

– Получил, – и к вам.

– Ну, что же Сальвини?

– Немного, действительно, прихворнул. Но теперь, благодарю вас, поправляется. Пишет.

* * *

Прошло еще два года.