«О, возлюбленная моя!». Письма жене

Если тебе кажется, что я тороплю события, то не думай так, любимая моя! Я не тороплю события, я боюсь упустить свое счастье, боюсь потерять тебя. Судьба свела нас здесь и сейчас, а завтра раскидает в разные стороны, если мы не возьмемся за руки. Я уеду в одну сторону, ты в другую, и когда еще мы сможем встретиться? И встретимся ли еще, если сами же переступим через свое счастье? Бог добр, но Он не любит, когда отвергают Его дары. Если бы мы жили в спокойное время по соседству друг с другом, то я бы не стал так торопить события. Дал бы тебе возможность привыкнуть ко мне, узнать меня лучше. Но такой возможности нет. Поэтому я говорю тебе: «Любимая моя, сердце мое принадлежит тебе, и весь я принадлежу тебе, и все, что у меня есть, тоже принадлежит тебе. Вот я стою перед тобою и говорю: «Люблю тебя, будь моей женой!» Будь моей женой, и ты никогда не пожалеешь о своем решении. А если ты откажешься, то станем жалеть мы оба. Всю оставшуюся жизнь станем жалеть о несбывшемся.

Вокруг так много горя, что не стоит его умножать и делать друг друга несчастными. Лучше и разумнее сделать друг друга счастливыми. Осчастливь меня, и я постараюсь сделать так, чтобы ты тоже была бы счастлива. Два наших сердца соединятся, и из этого родится счастье.

Перечитал написанное и ужаснулся – совсем не так хотел я написать о моей любви к тебе. Собирался найти очень убедительные слова, но не нашел. Ты прочтешь мое письмо и скажешь себе: «Он, должно быть, из Хелема[4 - Хелем (на польском – Хольм) – город на востоке Польши близ границы с Украиной. В еврейском фольклоре Хелем называют «городом дураков». Согласно преданию, когда ангелы рассыпали по миру мудрость и глупость, стараясь делать это равномерно, мешок с глупостью лопнул над Хелемом и вся глупость мира осела в этом городе. Предубеждение против выходцев из Хелема было настолько велико, что некоторые евреи даже меняли фамилию Хелемский на другую.], а не из Гуры-Кальварии». Нет, любимая моя, я не из Хелема, несмотря на то что письмо мое сделает честь любому «хелемскому мудрецу»[5 - «Хелемские мудрецы» – ироничное прозвище жителей Хелема.]. Но я предупреждал, что не силен в красноречии. Написал как смог. Написал, потому что ни за что не смог бы сказать тебе все это с глазу на глаз. Запутался бы, потерял нить рассуждений. На бумаге излагать свои мысли много легче, потому что я не так смущаюсь, когда пишу в твое отсутствие. Но пусть тебя не отталкивает сбивчивость моего письма. Оно искреннее, и это самое главное. Каждое слово в нем исходит из моего сердца.

Если ты не против, любимая моя, то давай встретимся сразу же после того, как ты прочтешь мое письмо. Встретимся и поговорим обо всем, все обсудим. Я буду с нетерпением ждать этой нашей встречи. Не оглядывайся назад, прошу тебя, не переноси горечи прошлого на наше будущее.

Много чего еще хочется сказать тебе, любовь моя, но все это можно уместить в одно слово: «Люблю!» У русского поэта Пушкина есть фраза, которую все очень любят повторять: «Любви все возрасты покорны». Да, это так. Такому волшебному чувству, как любовь, в самом деле покорны все возрасты. Брат моей матери после того, как овдовел, долго жил один. Но когда ему было уже шестьдесят, перед самым началом войны, вдруг женился и, насколько я могу судить, был счастлив то недолгое время, которое ему отпустила для счастья судьба. Это просто пример того, что к каждому из людей любовь приходит в свой назначенный срок. К нам она пришла сейчас, и мы должны радоваться этому и возблагодарить Бога за его бесценный дар.

До встречи, любимая моя! Близок день, когда мы соединимся, чтобы уже никогда больше не расставаться.

Закончу свое письмо тем, с чего начал.

О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!

Любящий тебя безмерно, Вольф Мессинг

4 июня 1946 года[6 - Письмо содержит несколько зачеркнутых фрагментов, они довольно длинные, причем слова зачеркнуты не единичной чертой, как обычно это делал Вольф Мессинг, а вымараны чернилами так, что их невозможно прочесть. Это обстоятельство, а также крайне сдержанный тон письма к любимой жене, не характерный для других писем Мессинга, дают возможность предположить, что письмо подвергалось перлюстрации и Мессинг предвидел это или просто знал об этом. Вероятнее всего, отсутствие Мессинга дома было связано с выполнением какого-то секретного задания по линии МГБ СССР. В своих мемуарах Мессинг упоминал о том, что помогал разоблачать шпионов: «Абакумов несколько раз обращался ко мне за помощью, когда дело касалось разоблачения немецких шпионов. Все наши встречи происходили по одному и тому же распорядку. За мной приезжали сотрудники Абакумова. Я бросал все дела (даже выступления) и отправлялся с ними. Мы приезжали туда, где находился человек, чьи мысли мне надо было прочесть. Я выполнял то, что от меня требовалось, и возвращался обратно. Каждый раз Абакумов лично давал мне задание. Он не хотел поручать общаться со мной кому-нибудь из своих подчиненных. Я для него представлял особую ценность… После войны вызовы к Абакумову стали редкими. Их было всего четыре. Я помог разоблачить двоих хорошо законспирированных немецких агентов, участвовал в допросе одного полковника, дипломата, который хотел сбежать к англичанам. Наша последняя встреча состоялась осенью 1946 года, когда Абакумов уже был министром. Больше мы с ним не встречались. Не потому что у него не было необходимости в моей помощи. Такая необходимость у Абакумова была, но он не хотел больше встречаться со мной из карьерных соображений. Встречи Абакумова с евреем в разгар кампании по борьбе с космополитизмом могли вызвать к нему недоверие» (Мессинг В. Я – телепат Сталина / Перевод Г.?Я. Коган. М.: Изд-во «Яуза-пресс», 2016).]

Дорогая Аида!

Прости, что не смог вернуться к нашему празднику[7 - 5 июня 1946 года (6 сивана 5706 года по иудейскому календарю) празновался Шавуот («Швуэс» на идиш) – праздник дарования Торы еврейскому народу, освободившемуся из египетского рабства.]. Очень сильно занят. (Зачеркнуто три строки.)

Если не считать разлуки с тобой, то у меня все в порядке. Живу в хороших условиях, можно сказать, что в санатории. У меня прекрасная светлая комната с видом на лес. Есть парк, в котором я гуляю. С питанием все в порядке, мне готовят то, что я попрошу. Так что не волнуйся за меня, дорогая, у меня все хорошо. Дел много, но вечерами я отдыхаю. Слушаю пение птичек, любуюсь на звезды, думаю о тебе. Единственная неприятность здесь – это комары. Их много, и они очень злые. (Зачеркнута одна строка.)

Здесь есть радио и хорошая библиотека, но за день я так устаю, что не хочется ни слушать, ни читать. Хочется только думать, вспоминать. Я вспоминаю нашу встречу, вспоминаю свою прежнюю жизнь, вспоминаю моих родных и всякий раз думаю – как же хорошо, что эта проклятая война наконец-то закончилась. (Зачеркнуто две строки.) Иногда позволяю себе помечтать. Все у меня есть, только одного хочется – небольшого уютного семейного гнездышка, нашего с тобой гнездышка. С моим даром так трудно жить вместе с соседями[8 - То есть в коммунальной квартире.]. Выход на общую кухню для меня оборачивается приступом головной боли и шум всегда стоит такой, что я не могу как следует отдохнуть. Надеюсь, очень надеюсь, что наша мечта скоро сбудется и мы сможем жить отдельно, в тишине, покое и радости[9 - Можно предположить, что фразы, касающиеся квартирного вопроса, предназначались не столько для Аиды Мессинг-Рапопорт, сколько для тех, кто читал это письмо по долгу службы. По свидетельствам современников, Вольф Мессинг был очень деликатным и скромным человеком. Он стеснялся просить чего-то для себя лично напрямую, но мог таким образом намекнуть на то, что ему нужна отдельная квартира, в письме, подлежащем перлюстрации, зная, что содержание этого письма будет доведено до министра госбезопасности СССР Виктора Абакумова.].

В уединении хорошо думается, ничто не отвлекает. Я разрабатываю в уме новую программу опытов. Принципиально новую, специально для нас с тобой. Та программа, что есть сейчас, готовилась шесть лет назад при отсутствии постоянного ассистента. От ряда сложных опытов пришлось отказаться, поскольку часто меняющиеся люди попросту не могли их освоить. Со временем, в суете, я начал забывать о них и вспомнил лишь тогда, когда мне начала ассистировать ты. Я ничуть не преувеличиваю, когда восхищаюсь тобой. В моей практике не было случая, чтобы ассистент так быстро вошел в курс дела. Кроме того, ты не просто мне ассистируешь, ты помогаешь разрабатывать программу, ты понимаешь суть опытов, а не просто выступаешь в роли конферансье с расширенными полномочиями. Я уже с осени думал о новой программе, но тебе ничего не говорил, поскольку хотел, чтобы ты как следует освоилась в этой новой для тебя деятельности. Когда имеешь дело с залом, очень важно освоиться как следует, потому что ситуации могут возникать самые неожиданные. Вспомни хотя бы, что случилось в Алма-Ате и в Челябинске. На моих выступлениях только не рожали, а все остальное случалось. Поэтому привычка очень важна. Кроме того, привычка дает легкость в проведении выступления. Чтобы чувствовать себя легко и непринужденно (а иначе и нельзя), нужно как следует привыкнуть к залу. Теперь же я вижу, что ты полностью освоилась. Кроме того, война закончилась, а в мирное время зрители становятся более требовательными. Мы должны развиваться, чтобы соответствовать их возросшим требованиям. С учетом того что я задержусь здесь (зачеркнута часть строки), подготовить основу новой программы я успею. Дома мы доработаем ее вместе с тобой, в июле будем репетировать (надо будет освободить для этого не менее двух недель), в августе опробуем нашу новую программу, устраним недочеты, если такие появятся, а в сентябре сделаем премьеру. Хотелось бы придумать для новой программы какое-нибудь звучное название, в котором непременно звучало бы слово «мир». Это же будет программа новой, мирной жизни. В этом я слаб, мне в голову не приходит ничего, кроме «Здравствуй, мирная жизнь», но я понимаю, что это название не годится для психологических опытов. Ты придумаешь что-то получше, в этом я уверен. Ты у меня умница. И непременно сошьем новые костюмы. Наша одежда должна сочетаться, в этом будет проявляться наш особый стиль. Я имею в виду не единство цвета, а другое единство – единство образов. Строгость в сочетании с торжественностью, небольшой нарядностью, ведь мы выступаем перед людьми, дарим им праздник, а праздник должен быть нарядным. Эти слова я пишу под впечатлением последнего разговора в Гастрольбюро[10 - Гастрольное бюро – ведомство, занимавшееся организацией и проведением гастролей советских артистов в СССР и за границей, а также зарубежных артистов в СССР.]. Ты-то меня понимаешь, тебе не надо объяснять про костюмы. Но стоит только подумать об этих самых костюмах, как рука сама пишет слова, сказанные мной в прошлом месяце. Странные люди! Если я шью нам костюмы для выступлений за свой счет и не требую возмещения этих расходов, хотя по закону имею на это право, то зачем в это вмешиваться?

Я уже вижу тот фурор, который произведет наша новая программа! Я предвкушаю успех! Мы объездим всю страну от Москвы до Владивостока! Но первым делом поедем в Ленинград. Я считаю своим долгом сделать премьеру нашей «мирной» программы в этом городе. Когда я ушел из дома и начал выступать, мой отец сказал брату Берлу: «Посмотри на своего брата! Он выступает в паршивых балаганах, а нос задирает так, будто завтра едет на гастроли в Петербург». Мог ли мой несчастный отец тогда знать, что его сын станет выступать в Москве и Ленинграде? Он бы не смог в это поверить.

Здесь я подумал о том, что мебель для выступлений нам придется возить с собой. Это создаст больше хлопот, но так будет лучше для дела. Меня раздражает, когда подо мной скрипит стул или когда шатается стол. Это мешает сконцентрироваться. Во время войны приходилось обходиться тем, что давали на месте, потому что возить с собой контейнер с мебелью было невозможно – не всегда билеты для нас удавалось добыть, но сейчас это можно. Пока меня не будет, посоветуйся с Лебедянским из Главцирка[11 - Главцирк – Главное управление цирков Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР, учреждение, руководившее всеми цирками страны с 1936 по 1953 год.], пусть он порекомендует тебе кого-нибудь из своих мастеров. Цирковые мебельщики умеют делать легкую и прочную разборную мебель. Нам нужны: стол, ширма шириной в три и высотой в два метра, а также четыре стула. Разумеется, за мой счет. В Гастрольбюро никогда не согласятся оплатить мне мебель для выступлений. Ты пока подыщи мастера, а заказ ему дам я, когда вернусь. И еще подумай о том, какие музыкальные инструменты мы могли бы использовать в опытах с гипнозом. Это очень эффектно, когда загипнотизированный человек играет на каком-либо инструменте, особенно если он раньше никогда на нем не играл. Если уж мы станем возить с собой мебель, то можно добавить к ней и несколько инструментов. Непременно – губную гармонику и обычную гармонь как инструменты, не требующие настройки. Можно еще и скрипку, я кое-как могу ее настроить. Ойстрах[12 - Давид Федорович (Фишелевич) Ойстрах (1908–1974) – известный советский скрипач, альтист, дирижер и педагог. Народный артист СССР (1953).] скажет «фу!», но для наших целей моей настройки будет достаточно. Хотелось бы еще парочку небольших инструментов. Но только не барабан, умоляю тебя. Когда я слышу бой барабанов, у меня начинает болеть голова. Это еще с военной службы[13 - Из мемуаров Вольфа Мессинга: «В анкетах и автобиографиях я писал, что служил в польской армии с 1921 по 1922 год. На самом же деле моя служба пришлась на конец советско-польской войны. Я был призван в марте 1920 года и демобилизовался в мае следующего года. Можно было вообще не указывать в анкетах этого обстоятельства, но я указал, только немного сдвинул даты, чтобы не считаться «врагом» – участником советско-польской войны на стороне поляков. В боевых действиях я и в самом деле не участвовал, служил в санитарах… я представить не мог, как возьму винтовку и стану стрелять в людей. Тем более – в совершенно незнакомых, которые мне ничего плохого не сделали. А вот санитарное дело пришлось мне по душе. Я сострадателен, и мне нравилось помогать раненым, заботиться о них. Делать добрые дела вообще приятно». (Мессинг В. Я – телепат Сталина / Перевод Г.?Я. Коган.)].

И вообще нам нужно кардинальное обновление реквизита для опытов с гипнозом. Надо будет обсудить это.

Возможно, я смогу написать тебе еще одно письмо. (Зачеркнуто четыре строки.)

Человек, который привезет тебе это письмо, может забрать твой ответ мне, если ты его сразу напишешь. Глупо писать «если», ведь я знаю, что ты, конечно же, напишешь. Не пиши много, не заставляй занятого человека долго ждать. Напиши пару строчек о самом важном – мне этого будет достаточно.

Целую тебя,

Твой В.

P. S. Ты получишь это письмо, когда настанет завтра, так что прими мои поздравления с нашим праздником!

12 августа 1946 года

Дорогая моя!

Стоило тебе уехать, как я получил телеграмму из Ленинграда от Заславского[14 - Рудольф Евгеньевич Славский (Заславский) (1912–2007) – известный советский клоун и цирковой режиссер.]. Он договорился с директором Ленгосэстрады насчет меня, и тот ждет меня для того, чтобы обсудить наши выступления. Заславский написал: «Приезжай срочно, послезавтра директор уедет», поэтому я прямо сейчас еду на вокзал, не дожидаясь твоего возвращения, а то уже не смогу уехать сегодня. Телеграмму возьму с собой, чтобы показать в кассе. Записку кладу на стол, чтобы ты увидела ее сразу и не волновалась. Соседей тоже предупрежу. Думаю, что вернусь через два дня. Видишь, дорогая моя, я был прав, когда убеждал тебя в том, что в сентябре мы все же будем выступать в Ленинграде, а ты мне не верила. Шучу, шучу – верила, но в глубине души все же немного сомневалась.

Как приеду, сразу же, из гостиницы, дам телеграмму, а завтра вечером, в восемь, позвоню. Будь в это время дома и попроси соседей не занимать телефон попусту. Если сегодня вечером будет звонить Заславский (ты же знаешь, какой он беспокойный), то скажи, что я уже еду в Ленинград, пускай он не волнуется, и что на весь завтрашний день я полностью отдаю себя в его распоряжение. Может договариваться с директором на любое время. Не удивляйся тому, что исчез весь коньяк. Я предпочел взять из дома, потому что в Ленинграде не смогу купить «Двин»[15 - «Двин» – марочный малоэкстрактивный высокоградусный (содержание спирта – 50 %) коньяк группы КВВК (коньяк выдержанный высшего качества), выпускаемый с 1945 года Ереванским коньячным заводом.].

Все, мне пора уезжать, машина приехала.

Целую тебя крепко,

Твой В.

20 мая 1948 года

О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!

Моя любимая драгоценная Аидочка![16 - В оригинале «Идале».]

Все, что я хотел тебе сказать, сказано в первой строчке. Все остальное, что только можно сказать о тебе, любимая моя, всего лишь комментарии к этим словам. Я – твой Шломо[17 - Еврейский вариант имени Соломон.], ты моя Шуламит[18 - Еврейский вариант имени Суламифь.]. Наша любовь велика, и сила ее тоже велика. После встречи с тобой я словно помолодел на тридцать лет. Почему «словно»? Так оно и есть, любимая моя.

Вижу, как, дочитав до этого места, ты качаешь головой и думаешь: «Комплименты – дело хорошее, но как устроился мой муж?»

Устроился я хорошо, насколько хорошо вообще можно здесь устроиться. Абастумани – такая же захолустная дыра, как и Гура-Кальвария. Если говорить начистоту, то дело не в Абастумани, а в том, что рядом со мной нет тебя. Без тебя мне и Москва с Парижем будут казаться захолустьем. Когда человек тоскует, ему и мед горчит.

Удивляюсь тому, как я мог приехать сюда один. Проклинаю себя за то, что поддался твоим уговорам. Если тебе не подходит горный климат, то и мне он подходить не должен. Надо было подождать другого варианта, выбрать место, куда мы могли бы поехать вдвоем. Понимаю прекрасно, что ты действовала из лучших побуждений. Тебе хотелось, чтобы я отдохнул, и ты настояла на своем. Если бы не слово, которое я дал тебе, то я бы уже ехал обратно и писал бы тебе это письмо в поезде. Но ты сказала: «Ради меня – отдохни». И я отдыхаю. Тело мое здесь, в Грузии, а мысли рядом с тобой в Москве. Ты – моя самая дорогая драгоценность! Ты подарок, который послал мне Бог тогда, когда я уже не ждал подарков! Ты – звезда, озарившая своим светом мою мрачную одинокую жизнь и согревшая меня своим теплом! Чем была моя жизнь без тебя? Унылым безрадостным существованием неприкаянного человека, потерявшего всех своих родных, оторванного от родных мест и обреченного на вечное скитание. Одиночество мое было таким, что о нем надо было писать огромными буквами. С тобой же я стал счастлив! У меня появилась не только любимая жена. Появился дом, появился смысл жизни. Знаешь, любимая, ты все сделала правильно, когда отправила меня сюда одного. О, ты же всегда все делаешь правильно. Мне нужно было расстаться с тобой на время, чтобы окончательно осознать, что ты для меня значишь. Мой отец, да будет благословенна его память, если он мертв, или пусть живет он сто двадцать лет, если он чудом сумел спастись, говорил: «Самое вкусное гелзеле[19 - Гелзеле (гефилте гелзеле) – фаршированная шейка, гусиная или куриная, классическое блюдо кухни евреев Центральной и Восточной Европы.] – после поста». Поезд еще из Москвы выехать не успел, а я уже затосковал. Лежал с закрытыми глазами, чтобы избежать общения с соседом, и думал о тебе. Ты все сделала правильно. Я подышу горным воздухом, отдохну от работы, постараюсь не умереть от тоски и вернусь в Москву. И день нашей встречи будет таким же радостным, как и день нашего знакомства! Но больше никогда я не поеду отдыхать без тебя, любимая моя! Мы слишком поздно встретились для того, чтобы теперь позволять себе лишний раз разлучаться. А те, кто говорит, что мужу и жене иной раз полезно отдохнуть друг от друга, никогда не любили и ничего не понимают в любви. Когда хочется отдохнуть друг от друга, то это не любовь, а я не знаю, что такое.

Ты – моя единственная отрада. Ты – половинка моей души, которую я нашел так поздно! Мой дар издевается надо мной, иначе я этого назвать не могу. Я вижу далеко, но не вижу близко. Вижу грандиозные события, но вот мое будущее и будущее моих близких часто остается для меня непостижимым. В те редкие минуты, когда я не думаю о тебе, я думаю о тех, кто остался там[20 - Вольф Мессинг имеет в виду своих родных, живших в Польше и погибших во время Холокоста.]. Пытаюсь установить с ними контакт, но ничего не получается. Так же было и с тобой. Я начал предчувствовать нашу встречу уже здесь[21 - То есть в Советском Союзе.]. Ах, если бы я мог знать о ней двадцать лет назад или раньше! Тогда бы мы уже двадцать лет были бы вместе. Лишних двадцать лет счастья отняла у нас судьба! Но я благодарен и за то, что у нас есть. Ведь могло ничего не быть. «Немножко все же лучше, чем ничего», – говорили торговцы в Гуре, когда торговля шла не очень хорошо. Встретив тебя, драгоценная моя, я понял смысл поговорки: «Жена делает мужа господином». Да, это так, ведь мужчина без женщины одинок и слаб.

Но пора рассказать о месте, в котором я отдыхаю. Я же знаю, драгоценная моя, как тебя интересуют детали. Абастумани, как я уже написал, захолустная дыра. Воздух здесь хорош, вода[22 - Речь идет о минеральной воде.] гадкая на вкус, но говорят, что она очень полезна. По рекомендации врачей я выпиваю три стакана в день. Ты напрасно предостерегала меня, чтобы я не увлекался здесь вином, дорогая моя. То, что здесь называют вином, у нас дома называли уксусом. Жуткая кислятина! Причем местные пьют ее вместо воды. Воду здесь пьют только дети. Я попробовал вино в трех местах и пришел к выводу, что везде один и тот же уксус. Могу себе представить, какой у них здесь уксус. Наверное, похож на царскую водку![23 - Царская водка – смесь определенных пропорций концентрированных соляной и азотной кислот, растворяющая большинство известных металлов, в том числе и платину, золото, серебро.]

Городок маленький, населения гораздо меньше, чем было у нас в Гуре (сейчас, наверное, в Гуре меньше, чем здесь), но на первой же прогулке я встретил еврея. Это местный фотограф. Он коренной местный житель. Его предки поселились здесь в незапамятные времена, после завоевания Иерусалима Навуходоносором. Нам пришлось разговаривать по-русски, иначе мы друг друга не понимали. Фотограф не узнал меня, и в этом мое счастье – есть хотя бы один человек, с которым можно спокойно поговорить.

В санатории я сделал все так, как советовала мне ты, драгоценная моя. Сразу же пошел к главному врачу и попросил хранить в секрете то, что здесь отдыхает Вольф Мессинг. Я всем представляюсь как Владимир Григорьевич. Главный врач пошел мне навстречу, но в горсти чищеных орехов всегда найдется скорлупа. Меня узнал один из отдыхающих, инженер из Куйбышева. Он был на моем выступлении и хорошо запомнил меня. Хуже всего то, что прежде, чем поговорить со мной, он рассказал обо мне всему санаторию. Если бы он сперва подошел бы поздороваться со мной, то я бы внушил ему, что он ошибся. Но как внушить всему санаторию? Уже и в городе на меня начинают оглядываться. Не сегодня, так завтра мой приятель-фотограф тоже узнает, кто я такой, и начнет спрашивать, в каком году его дочь выйдет замуж. Он только об этом и думает.

После завтрака я быстро ухожу на процедуры, после обеда, не заходя к себе, ухожу, точнее – убегаю в город, но после ужина мне некуда деться, и вот тут меня начинают осаждать отдыхающие и сотрудники санатория. Отказывать я не могу, особенно если люди спрашивают о пропавших на войне родственниках или о тех, кто тяжело болен. Надо сказать, что по пустякам меня не беспокоят. Люди приходят с тем, что их давно мучает. За вечер я устаю так, будто даю два выступления подряд. Рядом нет тебя, моей верной помощницы, и, кроме того, на меня давит та боль, с которой ко мне приходят. Я переживаю за каждого пропавшего или больного так, будто это мой родственник, ночью долго не могу заснуть, потому что думаю о своих. Очень часто приходится лгать. Я не могу сказать, что дни больного сочтены или что брат или сын погибли на фронте. Сказано – да будет проклят тот, кто дает ложную надежду, но это утверждение нельзя относить ко всему без разбора. Пусть лучше надежда скрасит последние недели жизни больного и его родственников. Пусть она скрасит последние годы жизни матери. А вдруг? Иногда же, пусть и очень редко, мой дар подводил меня. Может быть, он и сейчас подводит. Я не могу увидеть человека и решаю, что он мертв, а на самом деле он жив, просто я не могу его увидеть… Кто я такой, чтобы выносить приговор? Уже решил, что в следующий раз, когда мы вместе с тобой поедем в санаторий, я одолжу у кого-нибудь из наших знакомых артистов накладную бороду и усы. Получается парадокс – я сбегаю в далекие горы, надеясь отдохнуть, но мой дар и здесь не дает мне покоя. Мой сосед в столовой – профессор-химик из Ленинграда. Искренне завидую ему. Когда его спрашивают о работе, он вежливо отвечает, что не имеет права о ней рассказывать. Человек приехал отдыхать и отдыхает. Я-то знаю, что на самом деле он преподает в университете и ничего секретного в его работе нет. Просто он не хочет, чтобы к нему обращались с просьбами посодействовать в поступлении. Как жаль, что я не могу ничего внушать самому себе. Иначе бы в последний день я внушил бы, будто замечательно отдохнул.

Мой приятель фотограф, да, забыл написать, что его зовут Исааком, водил меня показывать дворец брата последнего царя, который умер здесь от туберкулеза[24 - Речь идет о цесаревиче Георгии Александровиче Романове (1871–1889), брате российского императора Николая II.]. Я и представить не мог, что здесь есть дворец царского брата, но вот же – он есть. Прошло много лет, сменилась власть, но местные жители до сих пор гордятся тем, что здесь отдыхал царский брат. Наверное, потому, что больше никто из известных людей здесь не отдыхал. Себя я к таковым не причисляю и не думаю, что много лет спустя здесь кто-то вспомнит обо мне.

Да, вот еще что. Исаак рассказал мне радостную для всех нас новость, которую ты, конечно же, уже знаешь[25 - Можно предположить, что речь идет о провозглашении государства Израиль 14 мая 1948 года.]. Пусть всем нам будет счастье! Мой отец непременно добавил бы: «Всем по стольку, а нашему дому еще немножко». Что нужно человеку, кроме счастья? Мне приятно сознавать, что дело, начатое Герцлем[26 - Теодор Герцль (Биньямин Зеэв; 1860–1904) – еврейский общественный и политический деятель, основатель Всемирной сионистской организации, провозвестник еврейского государства и основоположник идеологии политического сионизма. В 1899 году Герцль создал «Еврейское колонизационное общество» с целью закупки земли в Палестине, которая тогда была частью Османской империи.], получило достойное завершение. Смотри-ка, а у этого великого человека тоже, как я думаю, был дар вроде моего. Я помню, что он предсказывал случившееся примерно в это же время[27 - Герцль предсказывал основание еврейского государства и всего лишь незначительно ошибся в сроках.]. Сердце радуется – как же хорошо, какая отличная новость. Мы с Исааком выпили немного вина по этому поводу. Местные евреи делают свое вино, и оно у них похоже на вино, а не на уксус. Одна лишь мысль омрачает мою радость – почему это не случилось хотя бы пятнадцать лет назад? Столько человек остались бы живы! Увы, прошлого не изменить. Гоню от себя мрачные мысли, говорю себе – хорошо, что хотя бы сейчас это произошло. Восемнадцать веков должно было пройти, чтобы все вернулось на свое место![28 - С 63 года до н. э. еврейское государство Иудея стало вассалом Рима и с 70 года н. э. было превращено в римскую провинцию, лишившись последних остатков самостоятельности. После поражения восстания Бар-Кохбы против римлян в 135 году римляне изгнали из Иудеи подавляющее большинство еврейского населения и переименовали провинцию из Иудеи в Сирию Палестинскую, желая уничтожить саму память о былом еврейском присутствии на этой территории.] Мы с Исааком поспорили, сколько поколений умещается в восемнадцать веков. Он считал по три поколения на век, но я доказал ему, что надо считать по пять. Каждые двадцать лет – это новое поколение. Получается, что девяносто поколений прожило в изгнании! Девяносто! Представляю, какая радость царит сейчас во всем мире! Еще раз поздравляю тебя, драгоценная моя!

Забыл написать еще об одном хорошем здешнем обстоятельстве. Кормят в санатории замечательно. Если бы драгоценная моя была бы рядом, то не смогла бы ни в чем упрекнуть здешних поваров. Мясо они готовят, как положено готовить мясо, печенку – как печенку, курицу – как курицу. Ничего не передерживают и не подают полусырым. Лишь на вопрос о том, есть ли в пюре молоко, я получил от официантки немного резкий ответ, но ее резкость была вызвана непониманием сути дела. Она решила, что я привередничаю. Когда же я объяснил ей, что евреям нельзя смешивать в одной трапезе мясное с молочным, она извинилась. Странное дело – все вокруг знают, что евреи не едят свинину, но то, что нам нельзя мешать мясное с молочным, не знает почти никто. А уж о том, что крольчатина не кошерна, я даже вспоминать не стану.

В санатории есть можно, а вот в городе лучше и не пытаться. В городе хорошо пить кофе, здесь его готовят замечательно. Получается очень крепкий и ароматный напиток. Еда же вся острая, совершенно мне незнакомая, очень часто жирная. Изжога от такой еды гарантирована. Правильнее всего делать как я – питаться в санатории, а в городе пить кофе и наслаждаться запахами мяса, которое готовят на углях. Мясо это для меня на вкус слишком сухое и жесткое, но пахнет оно, когда готовится, замечательно. Исаак рассказал, что здесь даже в годы войны не испытывали голода, потому что все ведут свое хозяйство. У Исаака, несмотря на то что он фотограф, причем – единственный в городе, так что без дела не скучает, тоже есть хозяйство. Большой огород, размером с маленькое поле, почти такой же сад, овцы, козы, куры. Вспомнив детские годы, я немного обсудил с моим другом хозяйственные вопросы, за что был удостоен почетного звания «Еврейская голова». Исаака удивило, что приезжий из Москвы кое-что понимает в сельском хозяйстве и умеет отличить яблоню от груши, когда на деревьях нет плодов. Я, конечно же, не обладаю такими познаниями, как мой несчастный отец, и многое уже позабыл, но поддержать разговор о видах на урожай могу. Из своего винограда Исаак делает замечательную пейсаховку[29 - Еврейская водка (точнее – самогон) из изюма, которую, в отличие от обычной зерновой водки, разрешено пить в праздник Пейсах.]. Он угостил меня тем, что осталось от праздника, мне очень понравилось. Не думай, дорогая моя, что я тут только тем и занимаюсь, что пьянствую. Большей частью я пью лечебную воду, а все остальное позволяю себе по чуть-чуть. Исаак рассказал мне, что местные эту воду не пьют, а принимают ванны с ней при болезнях. Я пишу «ванны», но вместо ванн здесь используют обычные бочки. Бочку несут к источнику, набирают туда воду, приводят или приносят (это уж как Бог распорядится) больного и сажают на некоторое время в бочку.

Вчера вечером здесь была гроза. Гроза в горах – невероятное по своей красоте зрелище. Я стоял у окна и смотрел, хотя мне было не по себе. Но любопытство пересилило страх. Было такое впечатление, будто мир раскалывается надвое. А потом хлынул такой ливень, что мне показалось, что вода сейчас смоет весь городишко вместе с нашим санаторием. Но спустя каких-то полчаса ливень закончился, ветер стих, стали видны звезды и наступил такой покой, будто только что не было ни грозы, ни ливня. В такие минуты особенно остро ощущается величие Бога и ничтожность всего мелочного, суетного, ничтожность всего несерьезного, которое почему-то кажется нам серьезным. Я не мог заснуть до утра и много думал. Большей частью я думал о тебе и о нашей любви. Любовь – это то немногое, что по-настоящему важно. Люблю тебя, моя Аидочка, люблю, люблю, люблю!

Пора заканчивать, любимая моя, а то письмо не поместится в конверте. Все, кто отдыхает в санатории, фотографируются на память у Исаака, но я не стану. Зачем мне фотография, на которой нет тебя? Да и фотографируют здесь по-дурацки. Надо просунуть голову в дыру на полотняной декорации с изображением всадника, и будешь как на пачке «Казбека». Не понимаю, кому нужна эта примитивная декорация, если можно фотографироваться на фоне красивых настоящих гор? Но нет, все хотят быть «Казбеками», даже женщины, а аппарат Исаака не может, как он мне сказал, «брать панораму». Да, вот еще, забыл написать, что курю я мало, как и обещал тебе. Ни разу не выкурил две подряд и делаю большие перерывы. Натощак курю только утром, когда встаю. Без этого обойтись никак не могу. Местные курят здешний грузинский табак. Со стороны пахнет он хорошо, но этим его достоинства исчерпываются. Курить его самому неприятно – он чересчур крепок и сильно дерет горло. Возможно, потому, что здесь рубят не только листья, но и стебли.

Перечитал свое письмо, мой отчет тебе, и убедился, что ни о чем не забыл написать.

Целую тебя тысячу раз, любимая моя, и с нетерпением жду встречи.